Любовное настроение: топ-6 современных романтических фильмов

«Алые паруса» (2022)

L’envol

Вернувшийся с войны с искалеченной душой и телом солдат Рафаэль (Рафаэль Тьери) узнает, что его жена Мари умерла, оставив ему маленькую дочку Жюльет. В деревне ему дает приют соседка, которая то ли немного волшебница, то ли слегка не в себе (Ноэми Львовски). Женщине известны трагические обстоятельства смерти Мари: ее изнасиловал хозяин трактира. Увидев, как насильник тонет в реке, Рафаэль бросает его на произвол судьбы, после чего в деревне его начинают считать убийцей и лишают работы на судоверфи, где он был плотником. Зарабатывать ему удается только благодаря деревянным игрушкам, которые хорошо продаются в Париже, пока моду на теплое дерево не сменяет мода на холодную пластмассу (режиссер эту тему забрасывает).

Жизнь движется вперед, Жюльет начинает сочинять музыку. Местная безумица, обитающая на болотах, предсказывает, что однажды появится корабль с алыми парусами, который увезет ее в сказку, и теперь все дразнят девочку сумасшедшей за то, что она верит в эти «бредни». Появляется не корабль, а самолет, и подросшая Жюльет (дебютантка Жюльет Жуан) знакомится с дерзким пилотом (Луи Гаррель), сама его целует, а потом дает по морде и убегает — уже по уши влюбленная.

В поэтическую фантазию итальянца Пьетро Марчелло реальность вписана ярче и глубже, чем у иных режиссеров, работающих с претензией на натурализм, и дело не только в новаторском использовании архивных кадров в игровом кино. Стратегически показанные крупным планом мозолистые руки плотника, иссеченные морщинами лица крестьян, силуэты в картузах, вся эта грузная, основательная деревенская жизнь в занозах, где фактура перехлестывает фактуру, — Марчелло словно оживляет на экране социальный реализм Гюстава Курбе (ценителям художественного образа в кино ни в коем случае нельзя пропустить фильм). Здесь громко звучит высказывание о положении женщин, самые приличные люди в деревне — алжирские иммигранты, на волне феминизма Ассоль спасает своего свалившегося с неба принца. Удивительным образом новые тренды не мешают старой истории, а реализм не отменяет сказку. С такой верой в возможность чуда, которой достоин возвышенный роман Александра Грина, никто вообще сто лет не снимал.

«Пассажи» (2023)

Passages

Претенциозный немецкий режиссер Томас (Франц Роговский) заканчивает в Париже изводить актеров на съемочной площадке. На прощальной вечеринке киногруппы он практически с первого взгляда влюбляется в школьную учительницу Агату (Адель Экзаркопулос из «Жизни Адель»), отправляется к ней домой и занимается с ней бурным сексом. Всё бы хорошо, вот только последние пятнадцать лет Томас прожил со своим партнером Мартином (Бен Уишоу), до которого он с утра пораньше доносит: мол, парень ты хороший, но нам, типичным творческим, иногда просто позарез необходима перемена чувств. Немая сцена.

О животной страсти, перед которой бессильно всё, сегодня снимают редко, поэтому довольно долго ждешь от иконы современного квир-кино Айры Сакса какую-то общественно полезную мысль. По счастью, единственная мысль, которую Сакс приготовил: главный герой — козел, но не все движения души и желания тела можно измерить логарифмической линейкой. Артист Роговский смотрит на Экзаркопулос в манящем алом такими глазами, как будто сейчас ее съест, с нулевой психологической подоплекой, без грана морали и нравственности. И в этом есть что-то освежающее для чопорных 2020-х родом из старых добрых 1990-х: вот он — основной инстинкт.

«Три тысячи лет желаний» (2022)

Three Thousand Years of Longing

Одиночка по жизни, у которой когда-то был муж, вовремя оставивший ее в покое, британская лингвистка Алатея (Тильда Суинтон) покупает на турецком базаре стеклянную безделушку, в которой три тысячи лет с перерывами сидит джинн (Идрис Эльба), сильно пострадавший от женщин, но, несмотря на это, относящийся к ним с симпатией. В обмен на свободу сказочный человек предлагает исполнить три желания. Но Алатея не без оснований считает, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Кроме того, она ничего не хочет. Вместо чудес женщина просит джинна поведать ей свою историю.

Авторы попроще всегда знают, чего хотят женщины, из этого «знания» даже получилась приятная комедия ранних нулевых, в которой токсичный Мэл Гибсон брил ноги и перевоспитывался в голливудский идеал. Авторы более вдумчивые, вроде писательницы Антонии Сьюзен Байетт, по рассказу которой Джордж Миллер поставил фильм, знают главную тайну о женщинах: они все абсолютно разные, и каждая хочет чего-то своего. А еще иногда, чтобы понять свои желания, людям приходится пройти процесс самопознания, который главный феминист кинематографа Миллер представляет в виде головокружительных виражей ковра-самолета над страной Фантазией. В какие волшебные завитушки закручивается экран! Какой самоцветный пазл получается из расписного стекла, парчовых подушек, золотых украшений и рахат-лукума, прибывших к нам из восточного фольклора. Складывается эта морфология сказки в тот самый женский эмпауэрмент, который все хотят снять, а получается только у древнего Миллера, снимающего кино о дорогах любви с неукротимой энергией «Дороги ярости». Мораль сказки, как обычно, проста и неоспорима: ради самого важного можно подождать тысячу и одну ночь, даже три тысячи лет.

«Поцелуй» (2022)

Kysset

Дания, 1913 год. Антон (Эсбен Смед), молодой человек из бедной семьи, служит в престижном армейском полку, дурея от муштры и скуки. Он оказывает услугу богатому барону (Ларс Миккельсен, который обычно зловещий, а здесь щемящий) и так попадает в его замок. Роскошная обстановка, светское общество, приятные разговоры. Герой вежливо приглашает на танец наследницу барона Эдиту (Клара Росагер), у которой вдруг случается нервный припадок. Видя ее только за столом, он не осознал, что девушка парализована. Чувствуя себя виноватым, на следующий день Антон присылает ей букет роз, и получает новое приглашение в замок.

По-скандинавски суровая экранизация романа Стефана Цвейга «Нетерпение сердца» — это жестокий романс, которые коммерческий кинематограф петь не любит. Сложные чувства, у персонажей трудные характеры (Эдита тоже не ангел), на горизонте маячат окопы Первой мировой. Антимилитаристский пафос Цвейга выкручен на максимум, с уродством армейской жизни даже переборщили: начинаешь ждать, что местный подпоручик Дуб с минуты на минуту завопит: «Вы меня знаете?! А я вам говорю, что вы меня не знаете!» Это вовсе не постмодернистское костюмное кино, когда режиссер считает себя умнее оригинала, — это просто кино о человеческой беззащитности, которую Цвейг описывал лучше всех в мире. Режиссер Билле Аугуст добавил от себя бергмановских интонаций (тень великого шведа, кажется, простирается на всю кинематографическую Скандинавию, кроме Финляндии, где из всех способов осмысления реальности предпочитают алкогольный угар). Для романтического вечера при свечах у картины слишком крепкая драматическая мускулатура, но тысяча поцелуев из других фильмов пройдут мимо вашего внимания, а тут на единственном задохнешься от волнения.

«Прошлые жизни» (2023)

Past Lives

В детстве Наён (Грета Ли) была влюблена в одноклассника. Потом ее семья переехала из Кореи в Канаду, она сменила имя на Нору и почти не плакала. Прошли годы, теперь она живет в Нью-Йорке, пытаясь сделать карьеру драматурга, и вдруг узнает, что Хэсон (Тео Ю) разыскивал ее в соцсетях. Они начинают болтать по скайпу, и это превращается в роман на расстоянии, хотя никто не говорит о любви. Понимая, что у отношений нет будущего, Нора резко обрывает контакт. Прошло еще двенадцать лет — она замужем за писателем Артуром (Джон Магаро), знает свои пределы и разговаривает по-корейски только с мамой. Жизнь налажена, но тут Хэсон приезжает в Нью-Йорк.

Мягкий, ласковый, тающий в золотистой сепии режиссерский дебют Селин Сон рассказывает о безжалостных в своей обыденности вещах. Героиня говорит в понятиях буддизма о прошлых жизнях, которые связывают людей, словно нити, а фильм наглядно, последовательно демонстрирует, как эти нити рвутся, рвутся и рвутся в течение жизни, в которой не то что других, а самих себя очень легко потерять. Очевидно, что режиссерка, которую родители в детстве увезли из Кореи в Канаду, констатирует свою утрату национальной идентичности и не проходящую потерянность чужака в чужой стране, какому бы поколению эмигрантов человек ни принадлежал. Рук по этому поводу ни она, ни ее экранное альтер-эго не заламывают. Ничего не поделать, нужно двигаться дальше. Вот бы еще забыть, как когда-то ходила гулять в парк с мальчиком, у него был синий плащ, у тебя желтый (или наоборот, память уже подводит), а потом держались за руки в машине. А так всё хорошо.

«Красное небо» (2023)

Roter Himmel

Всем недовольный писатель Леон (Томас Шуберт), у которого никак не идет второй роман, в компании друга-фотографа Феликса (Лэнгстон Уйбель) тащит свой творческий кризис в лесной домик на берегу Балтийского моря. Лето, зелень, вода, но он глядит на всё, как на скисшее молоко, особенно на соседку по дому Надю (Паула Бер), в которой подозревает русскую. Девушка очень громко занимается сексом с любовником, раскидывает вещи, работает продавщицей мороженого на пляже, то есть не творческая интеллигенция, и разгуливает в красном, как будто назло заезжему мизантропу в его серых тряпках. Леон мрачно терзает клавиатуру, но в душе его бушуют пожары, в реальности всё ближе подступающие к персонажам.

Какой авторской смелостью нужно обладать, чтобы сделать своего главного героя рыхлым, несмешным, грубым эгоистом, в котором нет ни единой симпатичной черты! Но подождите, к середине фильма эта тефтеля в обмороке заставит вас смотреть на мир сквозь свою закомплексованность. Кристиан Петцольд, самый значительный на сегодняшний день немецкий постановщик, снял кино, тонкое, как паутинка, трепетное, как романтика о советских старшеклассниках «Вам и не снилось», и обманывающее зрителя, как триллер Хичкока. И продавщица на самом деле не продавщица, и ее парень — не ее, и кринж-комедия вдруг заставляет плакать сначала над сгоревшим кабанчиком, потом — над образами из Помпеев. И что самое удивительное: главный герой — симпатичнейший человек! Досмотрите до последнего кадра, и вы увидите преображение даже не любовью, а каким-то внутренним процессом, которому Петцольд, может быть, не знает названия, а если знает, то нам не говорит.