Фридрих Ницше — танцующий философ: почему автор идеи сверхчеловека превозносил танец

Фридриха Ницше часто представляют как сурового и даже мрачного философа, склонного к патетике. Однако важно помнить, что, несмотря на эти качества, он превозносил танец и телесные практики как способ жить и познавать мир. Почему танец так важен для ницшеанства и что значит «танцевать поверх самого себя», на Aeon объясняет философ-религиовед Кимерер ЛаМот.

Наследие Фридриха Ницше разнообразно и противоречиво. Он писал эссе, афоризмы, стихи и художественную прозу. Он ввел понятия свободного духа, сверхчеловека, вечного возвращения, ресентимента, аскетического идеала, переоценки ценностей, утверждения жизни. Сначала он прославлял композитора Рихарда Вагнера и философа Артура Шопенгауэра, а позже резко их критиковал. В итоге исследователи продолжают спорить: кем был Ницше — поэтом или философом? Нигилистом, приверженцем морального релятивизма или сторонником нацистов? Критиком или творцом новой идеологии? Христианином или антихристианином?

Ответы будут зависеть от того, какие из трудов Ницше считать наиболее значимыми. Но есть одна тема, которая проходит через все его произведения, начиная от первой книги «Рождение трагедии из духа музыки» (1872) и заканчивая изданным посмертно сборником эссе Ecce Homo (1908). Эта тема — танец.

Отсылки к танцу — не только общий знаменатель, обеспечивающий синтез идей и стилей письма Ницше, они также указывают на его главный замысел: научить своих читателей говорить жизни «да».

Читайте также

Танец почкой и память эмбриона: как научиться слышать свое тело

Как подружиться со своим телом в большом городе

Танец был для Ницше важной частью воспитания чувств, необходимого для создания ценностей, которые были бы «верны земле».

Работая над своей первой книгой, Ницше еще не знал о том значении, которое танец будет иметь в его философии: он был слишком очарован Вагнером, который в то время как раз приступил к сочинению оперы «Кольцо нибелунга». Композитор хотел возродить традицию древнегреческой трагедии и добиться той силы музыки, о которой писал Шопенгауэр, — силы, способной избавить людей от тирании Воли.

Вагнер и его жена Козима убеждали молодого Ницше написать книгу в поддержку теории Шопенгауэра. Однако, как Ницше признавался позже, желая прославить Вагнера (а вместе с ним и Шопенгауэра), он пренебрег одной из собственных идей, а именно — что танец хора играл ключевую роль в создании жизнеутверждающего эффекта древнегреческой трагедии, несмотря на изображаемые в ней страдания, безумие и смерть.

В «Рождении трагедии» Ницше рассуждает об этом парадоксе.

Он поясняет, что пение и танец хора олицетворяют собой ритмы природы. Отождествляясь с этими ритмами, зрители ощущают единство с миром природы и испытывают радость. Благодаря этому трагическая смерть героя или бога воспринимается лишь как один из эпизодов в непрерывном потоке жизни.

Ницше называет этот эффект магической трансформацией: страдание и страх сменяются «метафизическим утешением», что «жизнь в основе вещей, несмотря на всю смену явлений, несокрушимо могущественна и радостна».

В книге «Человеческое, слишком человеческое» (1878) Ницше пишет, что любая система символов, даже музыка, основана на подражании жестам, «которое происходит непроизвольно <…> и настолько сильно, что мы не можем видеть подвижного лица без иннервации нашего лица».

Когда люди начинают пренебрегать культурой тела, утверждает Ницше, их чувства притупляются.

Читайте также

Не мозгом единым. Как тело участвует в когнитивной деятельности человека

Где, вопрошает он, «книги, которые учат плясать»? Именно в «Человеческом, слишком человеческом» танец начинает играть ту роль, которую он будет играть во всех дальнейших трудах философа, — роль лакмусовой бумажки для оценки ценностей, идей и практик.

После того, как Ницше закончил работать над книгой «Человеческое, слишком человеческое», состояние его здоровья ухудшилось и он вынужден был оставить преподавание.

Тогда же родился замысел трагедии, пробуждающей у читателей чувство, что смерть бога — в данном случае христианского Бога — это положительное и жизнеутверждающее событие.

Ницше приступил к написанию своей трагедии после разрыва с другом Паулем Рэ и Лу Андреас-Саломе, женщиной, в которую они оба были влюблены. Ницше мечтал, чтобы они втроем образовали интеллектуальное сообщество, однако во многом из-за подозрений, посеянных сестрой Ницше Элизабет, этим планам не суждено было сбыться.

Находясь в подавленном состоянии, Ницше писал своему близкому другу Францу Овербеку: «Если мне не удастся открыть фокус алхимика, чтобы обратить и эту грязь в золото, то мне конец».

«Магическая трансформация» случилась месяцем позже, когда Ницше закончил первую часть поэмы «Так говорил Заратустра» (1883). Вскоре последовали еще три части. В поэме Ницше Заратустра, который 10 лет жил в одиночестве на вершине горы, спускается к людям, чтобы научить их любви к самим себе. Все четыре части изобилуют упоминаниями танца и танцоров.

Заратустра — танцор, который предписывает танцевать всем остальным. «О высшие люди, — восклицает Заратустра, — ваше худшее в том, что все вы не научились танцевать так, как нужно танцевать, — танцевать поверх самих себя! Что из того, что вы не удались! Сколь многое еще возможно!»

Его слова «Я бы поверил только в такого Бога, который умел бы танцевать» выражают идею Ницше, что даже высшие идеалы должны согласоваться с жизнью тела.

Ницше продолжил использовать танец как критерий жизнеутверждающей силы ценностей и после «Заратустры». В книге «К генеалогии морали» (1887), в которой он подвергает критике западноевропейские христианские ценности, сильные люди танцуют, чтобы обуздать эмоции и избавиться от ресентимента — или жажды мести. В «Сумерках богов» (1889) и «Антихристе» (1895) танец предстает как средство для тренировки чувств, развития восприимчивости и ответственности, необходимых для создания новых ценностей.

Повсеместные отсылки к танцу в трудах Ницше напоминают нам, что преодоление самого себя — освобождение от злобы и отчаяния и развитие способности говорить жизни «да» — требует не только интеллектуальных усилий, но и телесных практик, которые приводят наше сознание в согласие с ритмами природы.

Только так мы можем достичь уровня развития чувств, необходимого для создания ценностей, которые будут выражать любовь к самому себе и к своей планете.