Греки, майя, Нотр-Дам. Почему памятники архитектуры — это символы истории знания?
Комментарии в соцсетях о пожаре в Нотр-Дамском соборе делятся по своему посылу на три группы: «трагедия всей мировой культуры», «а почему, когда в России церкви горят, всем всё равно?» и «эти пережитки прошлого должны сгореть». Илья Фомин разбирается в том, как охрана памятников связана с сохранением знания и борьбой за свои права.
Жил-был замечательный человек Герон Александрийский. Среди прочего он описал паровую машину и вендинговый автомат (это куда монетку бросаешь и что-то получаешь). Его устройства успешно применяли: паровой привод открывал двери храма, а автомат отмерял порции святой воды. Для расчёта астрономических событий и праздников, в том числе религиозных, греки использовали механические калькуляторы — антикитерский механизм и подобные ему. Древние жрецы не чурались новинок и по своей технологической прогрессивности дали бы фору многим современным священникам.
Всё это было забыто. Утрачено. Редкие упоминания в летописях считали либо преувеличением, либо вымыслом — примерно как служанок из золота, выкованных Гефестом (да-да, «ну это уж точно небылица!»). Искусство создания подобных механизмов было утрачено более чем на полтора тысячелетия.
Другой пример. Древние майя наблюдали за фазами Венеры, искали по всей империи тех, кто мог вообще их различить, и столетиями вели наблюдения.
«Примитивные индейцы» составили несколько уровней корректировок. Цикл Венеры кратен дробному числу земных дней, а они знали только целочисленную арифметику. И записи об этом сохранились. Просто… стали никому не нужны.
Важны ли эти знания сейчас? Все современные представления об окружающем мире основаны на идее, что физические законы работали, работают и будут работать одинаково. Строго говоря, это отнюдь не очевидно и совсем не обязательно. И наблюдения тех же майя — это замечательное доказательство того, что наша картина мира верна.
Проблема сохранения и воспроизведения достижений прошлого никуда не исчезла. При попытке заново сесть на Луну выясняется, что использованных ранее марок материалов с конкретными свойствами нередко уже нет — надо всё рассчитывать заново. Иногда получаются настоящие детективы, как в истории про инженеров, не знавших, как устроен завод, на котором они работают: добыча потерянной документации превратилась в шпионский боевик.
Культура труда, культура сохранять и использовать уже сделанное — не биологически заложенный механизм, а приобретаемый и необходимый навык. Когда инженер садится за чертёж моста или театра, он не доказывает заново сотни теорем и формул: это уже сделали математики и физики. Он не измеряет заново прочность марок бетона: это сделали другие инженеры. И это не его задачи. Экономика тысячелетиями подтверждает, что разделение труда эффективнее.
Нотр-Дам — символ традиции передачи знаний и опыта, которую мы и называем культурой.
Это не только религиозный памятник. Это памятник инженерам, которые смогли построить такое здание, — и много ли других зданий подобного размера и сложности конструкции, которые простояли века? Это памятник письменной традиции и схоластике, из которых выросла вся современная наука; они сделали эту постройку нужной задолго до её появления и делают её важной до сих пор. Благодаря своему антуражу собор стал главным объектом романа Гюго и его экранизаций — и сам стал важнее благодаря этому роману. Это также памятник продуманности труда пожарных, и именно качество организации таких служб определяет, насколько общество устойчиво.
Сохранение подобных памятников — это культура взаимодействия государства и граждан. Традиция и навык необесценивания памяти и нажитого опыта. Собор восстановят потому, что это культура, и, в свою очередь, это культура потому, что восстановят собор. Символ самому явлению памяти поколений и незабвения прошлого — как хорошего, так и плохого. Осознание наличия прошлого опыта — одна из основ мышления в целом и рационального мышления в частности.
Восстановление собора государством (в значении «общество») — знак того, что плоды труда граждан не бессмысленны. Их не уничтожат без особой нужды бульдозером, не экспроприируют. Так же устроена солидарная система пенсий: государство поддерживает механизм помощи человеку, который лишился трудоспособности или состарился. Каждый работающий знает, что и он когда-то будет её получать. Содержание «прошлого» становится инвестицией в будущее.
Отнюдь не случайность, что именно собор Парижской Богоматери вызвал такие эмоции. За этим стоит работа. Работа по созданию образа города. По созданию дорог к этому городу — да, в примитивнейшем смысле, обычных удобных дорог. Работа по созданию инфраструктуры в окрестностях. Не местечкового музея с пыльными облезлыми чучелами боярина и холопа, в который свезли вёдра и прялки со всей округи, а атмосферы живого города вокруг исторического строения. По созданию окружения, которое сделает самоценной поездку в это место. По упрощению доступа туристов: россиянину получить шенгенскую визу проще, быстрее и дешевле, чем европейцу получить российскую, не говоря уже о том, что гражданам большинства развитых экономик виза во Францию вообще не нужна.
Вернёмся к комментариям в соцсетях. Почему, спрашивают, когда что-то сгорает в России, всем всё равно? Давайте разберёмся. Во-первых, надо выбрать объекты с сопоставимой историей и культурной ценностью. Пик строительства церквей в Российской империи пришёлся на XIX век. Издавались атласы типовых церковных строений, в которых прямо прописывали вместимость, размеры, ряды иконостаса и все прочие детали. Возведение объектов религиозного назначения было поставлено на поток, как строительство хрущёвок. Давайте признаем, не могут они претендовать на сопоставимую значимость для мировой культуры — и не для того их строили.
Сохранность «местечковых» памятников архитектуры определяется активностью местных жителей. Примеры есть. Протесты общественности в Охте привели к переносу бизнес-центра, известного теперь как «Лахта-центр». Другой, не столь радужный пример — Псков. Город с богатейшей историей, «окно в Европу» с несколькими интереснейшими объектами прямо по дороге к границе (Псково-Печерский монастырь и Изборская крепость) и потенциальный туристический центр. Хотя в новостях и упоминают многочисленные обращения жителей, внимание к плачевному состоянию памятников архитектуры привлекали в основном СМИ. Только совсем недавно заговорили о реконструкции — например, силами волонтёров отреставрировать 30 храмов во всей области с расходами около 60 тысяч рублей на каждый. Это стоимость одного не самого дорогого автомобиля на всё про всё. Скорее всего, с учётом масштабов настоящей работы никакой серьёзной реконструкции на такие деньги быть не может.
Под вопросом остаётся и само качество реставрации. Без сомнения, в России множество высококвалифированных специалистов. Но все хотят подешевле и побольше — и даже в центре Москвы полно табличек «Возможно обрушение элементов фасада». Многочисленные казусы (впрочем, не только российские) не раз становились предметом осмеяния. Проблема не только в волонтёрах-дилетантах, но и в коррупции: разрешение на реставраторскую деятельность вполне может быть получено через определённые фирмы. Когда такие «профессионалы» начинают работать, то, как говорят специалисты, спасать уже нечего — как в случае с Бахчисарайским дворцом. Что-то изменится, только если общество начнет спрашивать с подрядчика, и, пока этого нет, памятники архитектуры так и будут перестраиваться и пропадать. Безвозвратно.
Возмущаются, как много пожертвований за считаные дни пришло Нотр-Даму, но надо учитывать «инвестиционный климат».
Захочет ли человек потратить свои деньги, если, как в случае с Бахчисарайским дворцом, нет никаких гарантий, что через несколько лет какие-то «умельцы» не начнут его перестраивать с металлочерепицей?
Автор этого текста сам жил в доме дореволюционной постройки. После пожара весьма мутного происхождения в доме сделали косметический ремонт, чтобы уже через пару лет признать постройку аварийной и снести. Такие случаи не единичны.
Сама по себе каменная или деревянная постройка, лишённая прошлого, не особо важна. Вплетённая в историю, она становится ценной людям. Тот же антикитерский механизм ценен не тем, что он может рассчитать затмения: в наши дни любой может узнать ближайшую дату и место в интернете. Механизм ценен тем, что был разработан, создан и использовался тысячелетия назад.
Мест, из которых можно сделать туристический центр, больше, чем может показаться. Помните хрестоматийную картину «Грачи прилетели»? Знаете, что за церковь на ней изображена, где она находится? Чем ещё знаменито село Сусанино? Это места подвига Ивана Сусанина. Он стал одним из главных национальных символов: ему посвящена знаменитая опера «Жизнь за царя» Глинки и ряд менее значимых произведений. В сталинские времена, когда умирать за царя оказалось не по-советски, эту оперу переписали в идеологически выдержанную: крестьянин Бога лишний раз не поминал, да и спасал он вовсе не царя, а Минина и его ополчение. Случайно ли тоталитарный режим настолько кропотливо вычищал память о том, за что боролись и чем жили предки? Можно ли было сомневаться в плакатах «Любимый Сталин — счастье народное»?
Подвиг Сусанина не остался лишь достоянием истории и искусства. С ним связан грандиознейший скандал. Освобождённые от податей потомки героя жили фактически вне надзора полиции. К приезду будущего «царя-освободителя» Александра II среди крестьян настолько распространилось сектантство, что потомки Сусанина, вместо того чтобы приветствовать императора, разбежались в леса и поля. Событие прошлого не осталось лишь строчками либретто, но даже столетия спустя влияет на историю.
Насколько известны все эти перипетии истории? Знаменито ли это место и бывали ли вы там? Сможете ли показать его на карте и сколько ваших знакомых сможет?
Невнимание к собственному наследию — это и экономическая проблема. Заброшенное поместье среди нескольких покосившихся домов, пахнущее плесенью, без ярмарки, самобытного праздника и рукодельных сувениров (например, усадьба Храповицкого, потрясающая даже без всякой исторической справки) — и турист в лучшем случае выйдет из машины, сделает пару фотографий и поедет дальше, не остановившись на обед и ночлег.
Ухоженные памятники без «угрозы обрушения элементов фасада» — залог туристической инфраструктуры, а значит, и рабочих мест и экономического роста.
Удобная и красивая городская или сельская среда — условие благополучия граждан, как, впрочем, и их экономической независимости от централизованной власти.
Когда во Франции горел Нотр-Дам, люди вышли на улицы, бизнесмены начали жертвовать огромные суммы, а власти и СМИ транслировали и комментировали борьбу с огнем в прямом эфире. Возможно, потому этот собор и оказывается для россиян едва ли не ценнее, чем своё собственное наследие, хотя пример той же Охты доказывает, что массовые протесты и митинги работают в любой стране. Сколько людей в России требуют от главы сельсовета, мэра и губернатора, чтобы церковь, музей или школу восстановили, и готовы столь же внимательно следить за сохранением своего культурного наследия, как следят сейчас за сохранением наследия чужого?
Отдельный человек может не знать историю и не ценить памятники, но бороться за свои права, будучи продуктом той самой истории и тех самых памятников. Другой может превосходно знать историю, но плевать на свои права. Но в обществе может либо не быть ни истории, ни прав человека, либо быть и то, и другое.