Обнаженная женская натура в русской живописи: почему так стыдливо?
Русскому искусству уже более тысячи лет, а с шедеврами мирового значения, изображающими обнаженную девичью натуру, у нас небогато. Художники очень долго стеснялись и боялись рисовать голых женщин. Рассказываем, как это связано с географией и особенностями исторического развития России, национальным характером, ну и вообще — отношением нашего народа ко всякой «срамоте».
Виновата церковь
На развитие изобразительного искусства и процессы, происходящие в нем, решающее влияние оказывает господствующая идеология. Веками она была религиозной. Причем Руси достался наиболее визионерский и сосредоточенный на символах вариант христианства — православие. На католическом Западе художникам разрешали писать «материалистическое», например лоснящегося мерзкого дьявола, пытки мучеников раскаленными до красноты щипцами, обнаженную грудь Богоматери, пушистые крылья у ангелов.
В Византии все было про знаки и каноны, а в ее искусстве — про линеарность и плоскостность. Нагота в перенятой оттуда иконописи разрешалась либо исключительно приличным людям — аскетам-пустынникам и юродивым (например, Марии Египетской и Василию Блаженному), которые вели такой образ жизни, что их тело никак не могло служить образцом физической красоты, либо покойникам — душе, покидающей бренную плоть, или грешникам в аду. Ну, еще бесам и духам всяким. Все это никак не примеры для подражания, такие тела эстетического наслаждения не вызывают.
Виновата география
Чтобы считать те или иные вещи «красивыми», требуется привычка, долгое приучение. Например, Америка поверила, что чернокожая девушка может быть реальным секс-символом благодаря тому, что Голливуд лет тридцать занимался наглядной агитацией (если вести отсчет с 1970-х, когда среди девушек Бонда появились первые афроамериканки).
Чтобы обнаженное тело в искусстве стало красивым и повсеместно дозволенным, требовались столетия тренировки глаза.
А также очень мощная идеологическая обработка, в ходе которой всем внушали, что тело есть отражение божественной гармонии, поэтому заслуживает восхищения (гуглить «калокагатия»). В Европе такой взгляд утвердился где-то в V веке до н. э. — в Древней Греции. Культуры, не имеющие отношения к античной, в вопросе наготы комплексуют — возьмите что мусульманскую, что традиционную японскую.
Какую роль здесь играет географический фактор? Народы, повзрослевшие на руинах античного мира, полностью отгородиться от старинной средиземноморской наготы не могли — то статую Венеры случайно откопаешь в огороде, то манускрипт Витрувия с описанием идеальной геометрии человеческого тела в монастыре найдешь. Это справедливо и для Византии: столица империи была украшена подлинными Венерами работы Праксителя и других великих греков, которые ничуть не мешали константинопольцам истово верить в Христа. Просто славянским варварам, обитавшим по соседству, они о своем широком культурном кругозоре не рассказывали — этим бы сначала растолковать, что такое алфавит, да правильно креститься научить дикарей.
Виновато отставание
К тому моменту, как в России благодаря Петру Великому возникло светское искусство, отставание было весьма велико. Западная Европа уже давно пережила Ренессанс — это когда заскучавшие в приличном Средневековье итальянцы принялись откапывать все подряд статуи и, как сыщики, рыскать в поисках рукописей с античными текстами.
Скульптуры обнаженных богов и героев тщательно изучали и копировали, их позы использовали для картин на вполне христианские темы.
Книги тоже были крайне важны: чтобы поверить, что обнаженный человек — это прилично и хорошо, в здоровом теле здоровый дух, все великие люди благородны обликом и т. д., требовалось идеологическое обоснование. Ведь то, что у нас в бэкграунде, на восприятие влияет очень сильно. Расхожий пример: сегодня подсознательно мы считаем толстых людей бедняками, которые кормятся фастфудом и не могут позволить себе личного фитнес-тренера. В прежние, голодные века придерживались противоположного мнения: упитанный — значит богатый.
В XVIII столетии наших художников неподготовленными кинули в эту реку: хочешь жить — выплывай! И весь первый век они осматривались по сторонам, привыкали, писали какие-то картины на мифологические и религиозные сюжеты. Нагота не очень удавалась. Да и учитель (Европа) в тот период переживал нелучшее время. Везде царил академизм — холодный и целиком рассудочный стиль, в котором античные образцы считались эталоном, но при этом выходило все абсолютно бездушно и театрально, без огонька.
В искусствоведении считается, что «голый» и «обнаженный» — это совершенно разные прилагательные: первый эротически возбуждает или шокирует, а вторым можно восхищаться вслух в приличном обществе.
На полотнах, выполненных по канонам актуального тогда академизма, все именно что «обнаженные». Русское искусство переняло эту традицию (в дополнение к перечисленным выше особенностям) — и застыло надолго. Художник старался написать женщину без одежды так, чтобы она не вызывала ничего низменного, пошлого, греховного ни в душе, ни в теле смотрящего. «Высокое» искусство!
Виноват национальный характер
Типичное замечание иностранцев о русских: «Почему они так мало улыбаются?!» (Кстати, правильный ответ таков: «Если русский начал улыбаться, значит случилось что-то плохое».) Мы нация угрюмых индивидуалистов, которые долго раскачиваются и редко показывают эмоции. Люди воображения, а не практических дел. И поэтому русскому народу так полюбилось христианство именно в его православном варианте. Целомудрие, неприязнь к выставлению интимного, неприличного напоказ — одна из черт нашего массового бессознательного. На изобразительное искусство это, разумеется, влияло сильно. В живописи XVIII — первой половины XIX века обнаженных мужчин в разы больше, чем женщин. Нагой античный герой на картине Лосенко или Александра Иванова всем своим обликом демонстрирует идеальную целостность, гармонию великолепного тела и прекрасной души. Пригласить в качестве натурщицы в рисовальный класс к мальчикам настоящую женщину? Боже мой, это же неприлично! Случилось подобное лишь, страшно сказать, в 1897 году: Валентин Серов настоял.
Представляете, у них там через двадцать лет царя расстреляют — а они только голую женщину впервые ученикам показали!
Срисовывать приходилось с мраморных статуй. Живых натурщиц, чтобы раздеть их и изучить как следует, брали где могли, фактически доставали «из-под полы». Карл Брюллов и многие другие ездили в Италию — там работали профессионалки. Алексей Венецианов эксплуатировал своих крепостных крестьянок. Проблема была еще и в том, что богатый русский клиент вяло покупал «ню» кисти соотечественников; проще было привезти из-за границы импортные картины живописцев классом повыше, из тех, кто был пограмотнее в вопросах женской наготы. К последним десятилетиям XIX века стало веселее: количество покупателей сильно выросло (буржуазия разбогатела). А благодаря французам салонная живопись, обязательными персонажами которой были обнаженные «античные нимфы» с полной эпиляцией, вошла в моду (у нас нишу заняли Генрих Семирадский, Константин Маковский). И вообще нравы к тому времени стали посвободнее.
Виновато государство
Если в империи царит разврат, значит она загнивает — что Римская, что Российская. В течение XIX века цензоры царизма активно боролись с порнографией.
Именно поэтому, кстати, на всех старинных фотокарточках имеются тиснения с логотипами и фамилии фотографов — чтобы они не могли подпольно эротическую продукцию печатать.
Любителям клубнички приходилось покупать европейское фотопорно, заказывая его по почте и выписывая через Польшу. К Серебряному веку у властей появились другие заботы — в результате фотографий ню в столицах сразу стало больше, а картины с обнаженными женщинами по уровню исполнения в кои веки приблизились к лучшим европейским образцам. Обретенная внутренняя свобода, повышение технического мастерства, идеологическое обоснование и общий мощный энергетический всплеск долгое время сдерживаемой культуры — все это сделало еще недавно маргинальный жанр чрезвычайно популярным. Обнаженных писали все: Кустодиев, Серебрякова, Петров-Водкин, Машков и даже такие уважаемые портретисты, как Репин и Серов. Авангардисты, чтобы преодолеть страх перед голым телом, комплекс академической холодности, ударились в лубок, примитивизм — вот поэтому у Ларионова «Венеры» такие своеобразные.
Но после революции, по мере того как крепло Советское государство — новая империя, голые женщины становились все менее и менее уместными. Политический климат делается более суровым — ханжество растет; мы это и по себе знаем. Помните, сколько в 90-х и 2000-х было всяких обложек «Спид-Инфо» и агрессивной рекламы досуга с глянцевыми фотографиями силиконовых девиц? В глазах от стендов прессы рябило, как от порнобаннеров, — теперь всё прикрыли. Так и советское искусство с 1930-х годов утрачивает здоровый эротизм, пробуждающий у мужчин живые реакции. Спортсменки, комсомолки становятся идеально прекрасными. Русская (вернее, советская) женщина снова обнаженная, а не голая. Потому что дух подвига, который сплотил молодую страну, требует идеологически верной иллюстрации. Да и само государство в утрированной форме (как это обычно бывает) отражало национальный характер и потому стыдилось откровенной наготы и сладострастия.
А нежные эротические картины, конечно, можно писать — для себя, в мастерской — и никому не показывать. И фотографии делать — но осторожно, а то посадят за порнографию, как великого Александра Гринберга в 1936-м. И грудь у Матильды в кино ни в коем случае не должна вываливаться.