Как нефтедобыча стала крупным бизнесом: от изобретения керосина к первой нефтяной лихорадке

Необходимая предыстория

В 1852 году два польских помощника аптекаря из австро-венгерского Лемберга (сейчас Львов), Адам Зех и Игнасий Лукасевич, затеяли эксперимент с перегонкой нефти. Вызвано это было тем, что в те годы аптекам невероятную прибыль приносила микстура, известная как «Целебный петролеум Кира» — сырая нефть, которая, как убеждала сигнатура на пузырьке, вылечивала чуть ли не от всех известных науке болезней. Самуэль Кир советовал употреблять петролеум трижды в день по столовой ложке. Нет (да и быть не может) сведений о том, сколько пациентов выжили в результате воздействия нефти на организм, но и так понятно, что людей легковерных, готовых рисковать собой ради непроверенных шарлатанских предложений, во все времена было много, — зато точно известно, что Кир стал миллионером (то есть первым в истории человеком, сделавшим состояние на нефти).

Львовские фармацевты дерзнули заняться поисками иных лечебных свойств нефти и производных из нее — и получили методом дистилляции горючую жидкость, обладающую замечательными осветительными свойствами: при сжигании она давала ровный и яркий свет, не коптила и не распространяла дурного запаха — словом, это было лучшее осветительное масло из всех известных.

Будучи людьми образованными, они опознали в полученной жидкости керосин — то самое вещество, которое незадолго до их экспериментов получил канадец Геснер (придумавший и запатентовавший слово «керосин»), с той лишь разницей, что керосин, который Геснер получал из каменного угля и тринидадского битума, стоил дорого, поскольку процесс его производства был довольно трудоемким. Кстати, к этому изобретению Геснера буквально подтолкнул опальный британский адмирал Кокрейн, ставший обладателем огромных запасов битума на Тринидаде. Получив в свои руки это богатство, Кокрейн с маниакальной настойчивостью пробовал найти ему сбыт — и ведь нашел же! Но керосин из нефти стоил намного дешевле, да и сам процесс дистилляции был организован гораздо экономичнее.

Будучи людьми последовательными, Зех и Лукасевич не ограничились одним лишь методом получения керосина и придумали отличную лампу — ту самую керосиновую лампу, которая с минимальными изменениями дожила до наших дней.

Свое изобретение они выставили на потеху публике в аптеке, где работали, — и публика в самом деле заглядывала полюбоваться этим источником света. Вообще неизвестно, чем бы дело с их изобретением закончилось. Как знать, может, диковинная игрушка тешила бы публику и по сей день, но во Львове нашелся человек, оценивший эту лампу намного выше, чем сами изобретатели. Им оказался местный хирург Заорский, проводивший ночью 31 июля 1853 года экстренное удаление аппендицита, — он нуждался в качественном освещении и потому выслал в аптеку за керосиновой лампой слугу.

Это происшествие убедило аптекарей в том, что они придумали что-то более ценное, чем украшение для аптеки. Зех в итоге построит довольно большую лабораторию для получения керосина и всю жизнь будет заниматься только этим (масштабы работы на привозной нефти, конечно, не будут поражать воображение, но зато это сделает Зеха весьма обеспеченным, пожалуй, даже богатым человеком). Лукасевич переедет поближе к нефти, в Галицию, где сам станет добывать нефть и построит нефтеперегонный завод, во много раз превосходящий по мощности лабораторию Зеха, и таким образом даст старт производству керосина в промышленных масштабах.

Странным образом ни Лукасевич, ни Зех не сконцентрируются на керосиновой лампе, всё-таки химические процессы, видимо, им, фармацевтам, были ближе. Впрочем, это не означало, что заняться производством керосиновых ламп, которые в мгновение ока стали самым востребованным предметом быта на всей планете, некому. Венский промышленник Рудольф Дитмар, владелец мастерской по ремонту масляных ламп, получает патент на керосиновую лампу (будучи человеком с хорошей инженерной подготовкой и творческой фантазией, он придумывает и продает около 1000 (!) видов ламп) и начинает ее производство, пробуя удовлетворить спрос, который мгновенно достигает космических масштабов. К нему на завод приходят запросы на 5 млн ламп в год, а он способен выпускать не более 1,5 млн.

Забавно, что когда (через три года после изобретения Зеха и Лукасевича) лампы Дитмара появились во Львове, то получили там название «венской лампы» — о том, что это местная разработка, никто и не вспомнил…

В итоге Дитмар пробует перенести бизнес ближе к потребителю на паях с местными бизнесменами (такипоявляются заводы не только в Праге, Варшаве и Милане, но и в Бомбее, Шанхае, Сан-Пауло) и продавать патенты на производство ламп.

Так керосиновая лампа достигает Америки — сначала торговцы из Нью-Йорка завозят лампы с венского завода, а в 1856 году в Чикаго начинается их производство, и рынок довольно быстро наполняется этим чудом, хотя спрос еще долго будет опережать предложение.

Лампам нужно масло, тот самый керосин, изобретенный канадцем. И Геснер старается быть на высоте. Он переезжает в Нью-Йорк, ему удается привлечь (при поддержке всё того же адмирала) инвесторов и наладить здесь выпуск керосина из канадского угля и тринидадского битума. Керосин не из нефти — дело дорогое, само производство Геснера не в состоянии удовлетворить даже часть спроса, поэтому в закупленные керосиновые лампы часто приходится заливать камфин — осветительную жидкость, получаемую на основе скипидара и спирта. Камфин дешевле керосина Геснера (он стоит $0,5 за галлон против $0,6 за галлон керосина), но качеством освещения сильно уступает керосину, да к тому же камфин пожароопасен: не бывает дня, чтобы газеты не сообщали о серьезных пожарах, виной которым стал камфин.

Читайте также

От нитроглицерина к бакинской нефти. Рождение нефтяной империи братьев Нобелей

Откупы и колодцы. Какой была бакинская нефтедобыча до начала бурения скважин

От китового жира к керосину. Как поиски эффективного ночного освещения привели к появлению нефтяной промышленности

Биссел и Таунсенд

К концу 1850-х годов в США сложилась замечательная ситуация для начала производства керосина: спрос на него был практически неограниченным, «носитель» и, если можно так выразиться, «керосиноприемник» в виде лампы появился почти в каждой семье даже весьма невысокого достатка, оставалось только начать массовое производство этой горючей жидкости. О том, что в Пенсильвании есть нефть, было известно — она просачивалась на поверхность, в виде пленки появлялась на поверхности водоемов. Уже известный нам Самюэль Кир собирал ее там и разливал по аптечным пузырькам, причем для его целей нефти, добытой кустарным способом (добытчики опускали в воду тряпки, собирали ими нефть и отжимали в тазики), хватало с избытком, его «волшебным петролиумом» были забиты все аптеки мира, но для производства керосина идея с тазиками и тряпками не казалась технологичной. Во всяком случае, люди, которым пришла в голову идея добывать нефть, такой способ отвергли.

Джордж Биссел, юрист из Нью-Йорка, вроде бы образованный человек, настолько проникся идеей производства керосина, что ему в какой-то момент повсюду стали являться «знаки»: то он увидит склянку с нефтью, то керосиновую лампу, наполненную «не тем» маслом; то увидит процесс сбора нефти с поверхности воды; то познакомится с сельским врачом, рассказавшим ему про нефть и ее свойства, — словом, идея добычи нефти и производства керосина так зашла Бисселу, что стала его буквально преследовать.

В этом случае рецепт избавления от преследования один — сделать то, о чем думаешь днем и ночью. И Биссел выработал план и приступил к его реализации.

Заметим, что XIX век часто называют веком дилетантов — само собой, Биссел был как раз таким выдающимся дилетантом. Он явно был талантлив: окончил колледж, самостоятельно выучил с десяток языков, причем кроме ходовых европейских в его лингвистический арсенал входили такие экзотические языки, как санскрит и иврит.

Юриспруденцию он тоже изучает самостоятельно, причем, будучи человеком небогатым, он постоянно и много работает — журналистом, учителем и директором школы, суперинтендантом (инспектором) школ в Луизиане и, наконец, переезжает в Нью-Йорк, чтобы заняться адвокатской практикой. Его адвокатский бизнес быстро идет в гору: Биссел не обделен талантами, да и с партнером, выпускником Гарварда Джонатаном Эвелетом, ему повезло — они быстро нашли общий язык, и Бисселу удалось увлечь Эвелета идеями добычи «горного масла».

В 1854 году (в этот год Лукасевич в Галиции первым в мире начал промышленную добычу нефти) Биссел и Эвелет организовывают компанию Eveleth & Bissel, задачей которой становится добыча и переработка нефти. Правда, была небольшая загвоздка — у концессионеров не было денег. К тому моменту, когда Биссел и Эвелет приняли решение о создании своей нефтяной компании, деньги закончились совсем — по той простой причине, что идея добычи нефти буквально сжигала их изнутри и не оставляла времени, сил и интереса заниматься адвокатской практикой. Правда, на первое вложение, очень крупное и несколько авантюрное, — покупку фермы в Пенсильвании у некого Хаббарда, размером в несколько десятков гектар (там, по дилетантскому мнению зачинателей, всё указывало на наличие залежей нефти), — денег хватило. Покупка обошлась в $5000, но на этом инвестиционные мощности Биссела и Эвелета и их кредитный потенциал (большую часть денег им занял банкир из Нью-Хейвена, некий Таунсенд) были исчерпаны.

Выход был понятен (а схема апробирована) — привлечение инвесторов, и наши герои тщательно готовились к встрече с ними. Дело они предлагали новое, никто и никогда не только не занимался ничем подобным, но и не слышал ни о чем подобном, и промашки быть не должно, поэтому начали нью-йоркские адвокаты с того, что заказали научное исследование. Для презентации дела с научной стороны они выбрали самого авторитетного химика страны — Бенджамена Силлимана — младшего (был еще Силлиман-старший, можно сказать, основоположник химической науки в США). Силлиман лихо взялся за дело и уже после беглого знакомства с образцами нефти, присланными ему в Йель концессионерами, написал им, что материал прекрасен. Он состоит из фракций, имеющих разную температуру кипения, поэтому извлечь из такого сырья необходимый керосин будет легко, качественно и недорого. Биссел и Эвелет были в восторге, который сменился полной растерянностью, когда Силлиман выставил им счет на $526 — они не ожидали, что ученый потребует таких денег (примерно $5000 по современному курсу). Силлиман же, в тот момент крайне нуждавшийся в деньгах, был просто взбешен задержкой с обещанными выплатами. Конфликт затянулся, концессионеры теряли время, наконец, они всё-таки смогли оплатить ученому его работу. «Правильные» инвесторы к тому времени были уже намечены и ждали только научного обоснования задуманного. В итоге Биссел и Эвелет разослали (с большой секретностью) доклад Силлимана на несколько адресов — и все получившие доклад заявили о своем желании вложиться в новый бизнес. Среди них были уже знакомый нам новоявленный миллионер Самуэль Кир, магнат, сколотивший миллионы на металлургии, Карнеги и много других ярких персонажей, но из всех прочих Биссел и Эвелет согласились принять деньги лишь от банкира из Нью-Хейвена Джеймса Таунсенда.

Не сказать, что Нью-Хейвен был таким уж захолустьем, заселенным невеждами, но всё-таки Таунсенд свое участие в нефтяном бизнесе тщательно скрывал, полагая, что его репутации надежного и строгого банкира слухи об участии в столь авантюрном проекте могут нанести серьезный ущерб.

Тем не менее в открытии нефтяных месторождений Таунсенд сыграет огромную роль.

Авантюра с добычей нефти

Почти полтора года — срок немалый — ушло на то, чтобы понять, каким именно образом надо извлекать нефть из-под земель фермы Хаббарда. Споры сводились в основном к тому, копать или бурить. Наверное (сейчас это может вызвать улыбку), копать человечество к тому времени научилось очень неплохо, а вот с бурением были проблемы. Впрочем, судьба послала новорожденному бизнесу человека действия, не особо склонного к рассуждениям.

Дело в том, что с Таунсендом по соседству (в одном отеле — проживание в отелях тогда не было чем-то удивительным) проживал бывший железнодорожный кондуктор Эдвин Дрейк, находившийся в тот момент по состоянию здоровья в бессрочном отпуске. Дрейк любил рассказывать о себе всякие небылицы, благодаря чему прослыл среди соседей и героем, и рубахой-парнем, и честным малым, и мастером на все руки. Так или иначе, но Таунсенд купился на его рассказы и нанял для бурения скважин в районе фермы Хаббарда — Дрейк казался ему самым подходящим человеком для исполнения задуманного.

Надо сказать, что бурение скважин в самом деле было умением редким и даже экзотическим, но тем не менее бурильщики на свете существовали — была такая редчайшая профессия, представители которой бурили соляные скважины.

Тут самое время заметить в скобках, что, прими Биссел и Эвелет в ряды акционеров Кира, они бы, возможно, нашли решение проблемы бурения гораздо раньше, так как Кир до того, как стать «фармакологической компанией», добывал именно соль, а о нефти задумался тогда, когда решал, как ему поступать с просачивающейся в соляные шахты маслянистой жидкостью, но… всё получилось так, как получилось.

Забегая вперед, скажем, что Дрейк будет пробовать копать, бурить, снова копать — и так до тех пор, пока Биссел, в изучении вопросов бурения добравшийся до истории бурения в Китае, которая насчитывала столетия (тогда считали, что китайцы бурили скважины глубиной в 2000 ли — это километр!), не примет волевое решение — отныне только бурение! Позже выяснилось, что именно это принесло концессионерам успех.

Дрейк (он кондуктор, пусть и в отпуске, и для него проезд из Коннектикута в Пенсильванию бесплатный; Таунсенд экономит на всем, сэкономил и на этом, чем всегда гордился и даже, кажется, несколько изумляясь своей оборотистости, приводил это в письме к Бисселу как одно из обоснований выбора им в качестве ключевого человека именно Дрейка) прибывает в городок Тайтусвилл, ближайший к ферме Хаббарда населенный пункт, о чем извещает своего нанимателя телеграммой. Этот район тогда — край лесорубов и весьма небогатых фермеров, и Таунсенд, кое-что понимающий в людской психологии, отбивает Дрейку обратную телеграмму, в которой называет никогда не служившего в армии кондуктора «полковником Дрейком». Наверное, в Тайтусвилле, городке маленьком и в ту пору просто нищем, вряд ли когда-то видели даже сержанта, а уж «полковника» приняли со всеми возможными почестями. Военные вообще в чести: в декабре 1857 года, когда Дрейк приехал в Пенсильванию, дыхание грядущей Гражданской войны уже ощущается, — а тут можно запросто увидеть «настоящего» военного, да еще в таких высоких чинах…Сам Тайтусвилл тогда даже не городок, а поселок лесорубов, постоянных жителей на момент приезда Дрейка там насчитывается 125 человек. Впрочем, среди этих 125 оказался слесарь Уильям Смит, дядюшка Билли, глубокий старик (ему было около 50), имевший небольшой опыт соляного бурения, — его и двух его сыновей Дрейк нанимает как первых сотрудников компании.

Нет смысла описывать все страдания Дрейка и команды дядюшки Билли, которые они претерпели за полтора года бурения. Скажем сразу, что в успех поисков нефти в районе Тайтусвилла не верит вообще никто — то есть нефть все видят, но считают, что это выделения угольных пород, то есть для разлива по аптечным пузырькам набрать можно, а вот для промышленного производства ее взять там неоткуда. Совершенно неизвестно, чем бы закончилась эта история, если бы не одно «американское» качество Дрейка — его добросовестность. Он привык честно отрабатывать выплаченные ему деньги. Раз Таунсенд выделяет деньги на бурение — значит, бурение (даже при удручающем отсутствии результата) будет проведено совершенно безукоризненно и деньги потрачены строго по назначению. И судьба отблагодарила старательного Дрейка, причем случилось это ровно так, как происходит в голливудском кино.

Рано утром 27 августа 1859 года Дрейк и дядюшка Билли отправились бурить очередную скважину. Телеграмма от Таунсенда о том, что деньги на его работу закончились и что именно с этого дня, 27 августа, все работы надо немедленно прекратить и возвращаться в Нью-Хейвен, пришла спустя несколько минут после их отъезда. Именно в этот день очередная скважина (на глубине примерно 22 метра) дала нефть. О чем Дрейк по возвращении в Тайтусвилл уведомляет Таунсенда ответной телеграммой.

Нельзя сказать, что финансовые дела Биссела и Таунсенда мгновенно пошли в гору. Биссел, бросивший всё и примчавшийся в Тайтусвилл, застал Дрейка и дядюшку Билли с невероятным количеством бочек с нефтью — они приспособили для выкачивания нефти обычный ручной насос и скупили в окрестностях всю тару (ей оказались бочки из-под виски — ничего другого в поселок лесорубов не завозилось), и сливать нефть было больше просто не во что. Бисселу потребовалась вся его энергия, чтобы, во-первых, организовать процесс дистилляции (благо он был несложным, к тому же его детально описал Силлиман в своем трактате) и одновременно заказать бочки аж в Филадельфии — и ему прислали несколько сотен бочонков из-под селедки из местного порта. Заметим, что селедочный бизнес был делом солидным и стандартизированным, бочонки были один к одному, и через несколько лет именно такой бочонок будет принят за единицу измерения добытой нефти — баррель.

Впрочем, емкостей всё равно не хватало (Бисселу пришлось прямо на ферме Хаббарда организовывать еще и производств тары), и местный ручей, идущий вдоль всей нефтеносной долины, нефтяники успели попортить — с тех пор его именуют Ойл-Крик.

Биссел организует и первые «нефтехранилища» — ему приходит в голову делать огромные емкости из дерева для временного хранения, благо в бывшем поселке лесорубов было кому и из чего делать такие конструкции, представлявшие собой гигантские чаны, куда сливали ожидающую переработки нефть. Тогда же случился и первый в истории нефтедобычи пожар, уничтоживший большинство этих чанов вместе с содержимым, — тушили его долго и с огнем, в общем-то, не справились — люди просто еще не знали, что нефть не потушить водой. Правда, этот пожар послужил другим наукой, песок на случай возгорания отныне всегда был у добытчиков под рукой.

Слух о добыче нефти разнесся мгновенно — уже через несколько месяцев всё пространство вокруг Ойл-Крик, которое можно было охватить взглядом, было утыкано буровыми вышками. До конца 1859 года были пробурены сотни скважин (большинство впустую), и в 75 из них оказалась нефть. Тайтусвилл уже в начале 1860 года насчитывал больше 5000 жителей (ютившихся в палатках и землянках, хотя бригады строителей, возводившие дома и отели, трудились без устали). Кроме того, в нижнем течении Ойл-Крик возник еще один городок, на месте маленького поселка, названный без затей — Ойл-Сити. Понятно, что возник запредельный спрос на землю, которая дорожала на глазах. В сентябре участок, стоивший раньше $200, уже легко продавался за $60 000. Понятно, таких денег ни у кого из пионеров-нефтедобытчиков, состоявших в основном из людей лихих, искателей удачи, не было, поэтому участки продавались такого размера, чтобы на них уместилась буровая установка. Во всю развивалась и нефтепереработка, благо конструкция дистилляторов была крайне простой. Уже через полтора года в долине Ойл-Крик работало 15 таких предприятий, но в выигрыше оказались не те, кто организовал переработку на месте добычи, а те пять заводов, что базировались в районе Филадельфии, ближе к морскому порту — за счет того, что земля за пределами Ойл-Крик была в десятки и сотни раз дешевле, удаленное производство давало более дешевый керосин.

Уже в конце 1860 года выяснилось, что один вложенный в нефтедобычу доллар дает прибыль в $15 000 — и это при том, что в связи с массовой добычей нефти цены на керосин в тот момент сильно упали — с $0,60 за галлон до $0,35.

Впрочем, цены как упали, так и выросли снова — спрос на керосин рос невероятно, и все месторождения Ойл-Крик не могли его удовлетворить. Как не могли удовлетворить и спрос на керосиновые лампы: если раньше уже упомянутый завод в Чикаго как-то справлялся с потребностями в лампах, то теперь в Америке таких заводов работало уже шесть, а потребности всё росли и росли.

Знакомый нам Геснер перевел свои заводы с битумного и угольного сырья на нефть, которую теперь для его предприятия доставляли по морю, из Филадельфии.

Еще год спустя разразилась Гражданская война, которая странным образом только усилила нефтяную лихорадку. Дело в том, что главный конкурент керосина — камфин — изготавливался из скипидара, а скипидар доставляли с Юга. Война практически убила эти поставки, камфин совсем вышел из пользования, и керосин успешно заполнил эту нишу.

Кроме того, вдруг, в самый канун Гражданской войны, выяснилось, что нефть — прекрасный экспортный продукт. Эта догадка, правда, впервые посетила умы не американцев, а шотландского химика и бизнесмена Джеймса Янга. Янг пробовал повторить успех Геснера и добыть из угля осветительное масло, но из-за случайного сбоя вместо легкого и прозрачного керосина получил вязкое вещество — парафин.

Ошибка оказалась счастливой — у Янга явно было отличное чутье бизнесмена, он стал продавать парафин как смазочное вещество и быстро разбогател на этом, так как современность Янга — это время, когда мир начинали заполнять машины и механизмы, станки и двигатели. Потребность в смазочных материалах была высочайшей, предложений было примерно ноль — и парафин Янга оказался спасением.

В то же время Янг, испытывающий проблемы с сырьем, обратил внимание на нефть как более дешевый и удобный материал для производства парафина и сделал первый заказ на поставку такого сырья. У него был выбор — покупать нефть в Галиции, в Баку или в Пенсильвании, и оказалось, что покупать нефть за океаном выйдет в несколько раз дешевле, чем покупать ее на европейском континенте, а доставлена она будет за пару недель (бакинцы и галицийцы просили на доставку три-четыре месяца).

Весной 1861 года бриг Elizabeth Watts прибыл из Филадельфии в Англию, имея на борту груз в 180 тонн нефти, разлитой в бочки, и это была только первая ласточка — к берегам Британии, а позже и всей Западной Европы, устремились суда, загруженные емкостями с нефтью. К этому времени мир уже охватила керосиновая лихорадка, и керосин оказался востребован в сотни раз больше, чем парафин.

Но главное — дорожка была протоптана, и вдруг выяснилось, что нефть не менее ценна как экспортный продукт, чем хлопок, на котором, можно сказать, базировалась экономика Североамериканских Штатов раньше.

Поэтому, когда началась Гражданская война и хлопок Юга для правительства Севера перестал быть доступным, долина Ойл-Крик оказалась жизненно важным ресурсом — именно здесь ковалась та самая экспортная выручка, которая позволяла закупать в Европе оружие.

За годы войны добыча нефти в районе Ойл-Крик выросла в шесть раз, и хотя войска южан в какой-то момент находились в паре десятков миль от Тайтусвилла, война не нарушила ни ритм работы, ни образ жизни нефтедобытчиков.

Нравы и быт

Надо сказать, что жизнь в закрытых мужских сообществах, особенно в тех местах и в те моменты, когда каждый стремится невиданно разбогатеть и во всех окружающих видит людей, которые хотят ему помешать, — не сахар. Плохие (и это мягко сказано) условия быта, скученность, жалкие, наспех построенные лачуги, в которых на соломенных матрасах, брошенных на пол, спали десятки людей, и беспощадная грязь, поглощающая улицы (один из современников назвал Ойл-Крик «столицей грязи»), — таков был пейзаж нефтяного центра мира. А желание урвать свой кусок, пусть даже вырвав его из глотки соседа, не слишком-то способствует формированию изысканных манер и излияниям в любви к ближнему. Тем более что публика, прибывающая в Ойл-Крик, изысканности не была обучена изначально — в основном места, где мгновенно делаются состояния, привлекают не самую рафинированную публику.

Ойл-Крик привлекал авантюристов и жуликов всех мастей, людей отчаянных и жестоких, и в долине быстро расцвели самые простые нравы.

Тайтусвилл, в котором тогда проживало больше 25 000 человек, выпивал в те годы виски больше, чем вся Пенсильвания вместе взятая. Не случалось и дня без массовых побоищ, перестрелок и убийств. Крупные предприятия могли позволить себе охрану, а состоятельные люди не появлялись без телохранителей, но основная масса старателей, конечно, защищала себя и свои интересы самостоятельно.

После окончания Гражданской войны район пережил нашествие демобилизованных ветеранов, которые опоздали к началу нефтедобычи и теперь компенсировали это, применяя для «расчистки поляны» навыки, полученные в боях. Рэкет, грабеж и разбой были явлениями весьма заурядными, кроме того, начались конкурентные войны — например, было множество споров насчет того, не «выпивает» ли соседская скважина «мою» нефть. Учитывая, что скважины были расположены кучно и, понятно, качали нефть из одних и тех же пластов, рассудить спорщиков было сложно. Впрочем, спорили из-за всего: из-за тары для нефти, из-за очереди на погрузку, из-за материалов и инструментов, из-за еды и питья.

Полиция далеко не сразу научилась справляться с этими бушующими страстями, и в городке ежедневно находили несколько трупов, среди которых было сколько-то самоубийц — нефть находили далеко не все, и разорившиеся неудачники часто выбирали пулю в голову как способ ухода от проблем. Неслучайно великий и ужасный Джон Рокфеллер долго не лез в дела добытчиков, считая их мир миром анархии, хаоса и монстров, с которыми невозможно кооперироваться, договариваться и вести дела.

Всё-таки в итоге, к концу 1860-х годов, шерифы сумели взять ситуацию под контроль, а суды наработали практику решения спорных вопросов. Ситуация отчасти смягчилась, во всяком случае, как с некоторой гордостью писал позже один из мэров Тайтусвилла, «трупы в Ойл-Крик теперь всплывают далеко не каждый день». Кроме того, во многом стараниями активного Биссела, появились собрания нефтяников, и именно они научились принимать решения о том, как улаживать споры, как работать с особо конфликтными индивидуумами, как решать ценовые, бытовые, технические и соседские проблемы. Словом, самоорганизация в итоге состоялась, и уже в начале 1870-х долина Ойл-Крик выглядела довольно благостно: никакой стрельбы и поножовщины на улицах, никаких экскрементов и мусорных куч, люди чисты и улыбчивы — внешне Тайтусвилл и Ойл-Сити выглядели так же, как любой другой, не сотрясаемый страстями провинциальный городок.

Впрочем, и сами города изменились — в Тайтусвилле было больше ста отелей, почтовая станция, три банка. Понятно, что были еще салуны и бордели (часто совмещающие эти функции) — об их количестве история умалчивает, известно только, что оно исчислялось десятками.

Что стало с главными героями американской нефтяной лихорадки

Еще до открытия Дрейка появились две первые нефтяные компании Америки — Pennsylvania Rock Oil Company, созданная Бисселом и Эвелетом, и Seneca, созданная Таунсендом, в которой позже нашлось место и для Дрейка. Впрочем, партнеры вскоре урегулировали свои противоречия: они довольно долго разбирались, кто из них за что платил и кому принадлежит нефтяная скважина. Заметим, все их разборки обходились без стрельбы (а в те годы случалось всякое, особенно в этом бизнесе) и даже без судов. Нефтеносный участок, права на который по итогам обсуждений получил Таунсенд, оставался в его собственности, но он выплачивал роялти компании Биссела. Правда, у компании Seneca дело с получением прибыли раскачивалось так долго (не забудем, что в то время в разгаре была Гражданская война между Севером и Югом — мягко говоря, мощный отвлекающий фактор), что в какой-то момент Биссел (Эвелет умер в 1862-м, и Биссел остался единственным владельцем компании) получает в счет невыплаченных роялти полный контроль над нефтяным участком и фирмой Таунсенда. Происходит слияние компаний, а такие события, как водится, не обходятся без пострадавших.

Главный пострадавший в данном случае — главный же герой этой эпохи, Эдвин Дрейк. Уже потерявший здоровье, он теперь теряет и работу: полученные от бережливого Таунсенда небольшие (но бо́льшие, чем ему когда-либо приходилось видеть) деньги он умудряется спустить на бирже в крайне короткий срок.

До конца жизни автор и стартер пенсильванской нефтяной лихорадки будет влачить жалкое существование, прозябать в полной нищете и рассылать письма нефтяникам, напоминая о своей роли в их успехе и умоляя выслать денег. Дрейк стал первой, но далеко не последней жертвой нефтяных успехов — мы еще не раз увидим людей, чьими стараниями будет создана одна из самых могучих в истории отраслей экономики и чья судьба будет горькой и печальной. И, конечно, таких судеб, искалеченных нефтью, будет намного больше, чем историй успеха. Исчез из поля зрения и Таунсенд — судя по всему, он несколько улучшил свои финансовые дела, и банкир, не склонный к риску, вполне удовлетворился таким результатом в деле, которое изначально считал авантюрой.

Что касается Биссела, то его роль в развитии нефтяного дела будет огромной: он построит железную дорогу к месторождению, создаст первый (и довольно солидный) нефтяной банк, станет одним из самых крупных в истории США нефтедобытчиков и нефтепереработчиков и, кажется, единственным человеком, чей вклад в отрасль Джон Рокфеллер, звезда которого взойдет позже, посчитает бо́льшим, чем свой собственный.

Кстати, самого Рокфеллера, бывшего в тот момент младшим партнером в кливлендской фирме «Кларк и Рочестер», торгующей продовольствием, запах нефти привлек в долину Ойл-Крик в самом начале 1860-х — благодаря его знакомству с химиком Самуэлем Эндрюсом. После поездки Рокфеллер убедил одного из старших партнеров фирмы, Кларка, вложиться в нефтяной бизнес. Так были основаны компания «Эндрюс и Кларк» и нефтеперегонный завод «Флэтс» в Кливленде.

Вскоре (в 1865 году) Рокфеллер выкупит при весьма занятных обстоятельствах свою долю у Кларка и станет одним из главных лиц в нефтяном бизнесе той поры, хотя «Стандарт Ойл», его детище, ставшее крупнейшим монополистом в истории, будет создана только в 1870 году, через 11 лет после открытия Дрейка, на базе всё той же пенсильванской нефти. Впрочем, история и «Стандарт Ойл», и самого Джона Рокфеллера настолько важны и интересны, что заслуживают отдельного повествования.