Чувства не универсальны. Как культура определяет наши ощущения и какие новые чувства принесет нам будущее

Почему чувств пять и одни «лучше» других

Тому, что «у человека пять чувств», всех учат еще в дошкольном возрасте. Это считается непреложной истиной, а говоря «шестое чувство», имеют в виду или интуицию, или некую паранормальную способность — как в одноименном фильме у мальчика, который «видел мертвых людей». Однако как случилось, что чувств у человека именно пять? Основы изучения чувственного восприятия, как и многие другие концепции, берут свое начало в Древней Греции.

По Платону, чувства связаны со стихиями. Чем выше боги, конструируя людей, расположили те или иные части тела, тем они «божественнее и святее».

Самое божественное, что есть в мире, — это Благо, добро как таковое, и его Платон уподобляет Солнцу. В человеческих глазах обитает своего рода внутренний огонь, способный эманировать наружу. Слияние этого «зрительного истечения» со светом, поступающим снаружи, и создает зрительную способность. Зрение связано со светом, а значит, со стихией огня.

Слух же соотносится со стихией воздуха. У этого тоже есть глубокий метафизический смысл, ведь звук, как и способность к речи, создан, чтобы участвовать в гармонии сфер, «пути которой сродны круговращениям души». Запахи считаются переходными состояниями, при которых вода превращается в воздух (или наоборот). Чувство вкуса вызывают мельчайшие частички вещества, воздействующие на язык тем или иным способом. Таким же образом получаются осязательные ощущения — например, огонь обжигает, поскольку частицы его малы, остры и быстро движутся, а вот частицы воды, напротив, округлы.

Аристотель выделял три вида души — растительную, животную и человеческую. Каждой из них соответствовал свой набор способов постижения мира.

«Растительные способности», связанные с воспроизведением и питанием, есть у всех живых существ. У животных к ним присоединяются следующие, более развитые «этажи» восприятия. Выше всех находится человек, который обладает не только всеми чувствами, но также способностью к рассуждению и воображению.

Благодаря Платону и Аристотелю возникла иерархия чувств, в которой зрение и слух были выше и благороднее, чем низшие чувства — вкус, обоняние и осязание. Осязание, по мнению философов, присуще даже червям, тогда как зрение и слух находятся в связи с божественным сверхчувственным порядком. Именно этот традиционный набор из пяти чувств, которые к тому же выстроены иерархически, и стал считаться базовым набором человеческого восприятия.

Впоследствии (и вплоть до последних двух веков) западные ученые были склонны считать, что чем более высокоразвитым и духовным является субъект, тем больше он причастен к благородным чувствам.

Менее развитым народам и представителям низших классов, уверяла тогдашняя наука, соответствуют простые и грубые виды познавательных способностей. Отсюда, например, идет представление о том, что дикари, обитающие где-нибудь в мангровых лесах, обладают чутким, почти животным, обонянием.

Мнение о том, что сенсорика представителей коренного населения тех или иных уголков планеты качественно отличается от сенсорики европейца, долго бытовало в науке. Натурфилософы и этнографы верили в глубокие природные различия между туземцами и западными людьми. При этом самих себя полагали носителями наиболее интеллектуального чувства — зрения.

Это сказывалось и на том, как наука смотрела на древних людей — причем доставалось даже развитой эллинской цивилизации. Широко известно, что те же греки имели довольно непривычные для нас представления о цветах. Море у Гомера «винноцветное», а небеса — медные, так что некоторые исследователи выдвинули идею о том, что древние люди вовсе не видели синего цвета.

Ученый и политик Уильям Гладстон предположил, что греки имели довольно слабо развитый «орган цвета», так что их мир был куда более тусклым, чем наш. Зрение людей, по его мнению, совершенствовалось таким же образом, как оно тренируется у художников.

Так возник большой научный спор — полемика об именовании цветов. Подход Гладстона хорошо ложился на получившую в то время огромную популярность теорию Дарвина. Немецкий врач Гуго Магнус выдвинул еще более смелую идею: возможно, зрение продолжает эволюционировать, видимый спектр расширяется, и в будущем человек сможет видеть в ультрафиолете.

В то же время другие ученые сомневались, что такие изменения могли произойти так быстро, и отмечали, что цветным зрением обладают даже насекомые, так что вряд ли древние эллины справлялись хуже каких-нибудь бабочек. Английский исследователь Грант Аллен считал, что люди антропологически куда более похожи, чем это кажется Гладстону и его последователям, так что сенсорика представителей одного вида одинакова. А синего в культуре греков так долго не было из-за сложности получения синего красителя.

Этнографические исследования показывают, что разница на уровне мышления и языка действительно может быть огромной — при том, что человеческие рецепторы не слишком отличаются от одного общества к другому.

Куда важнее, какую значимость в каждой конкретной культуре имеют те или иные органы чувств. Люди способны игнорировать те или иные сенсорные сигналы или же, напротив, выводить их на первый план, делать ключевыми для своего общества и понимания мира.

«Шестое чувство», жар и боль

Кроме привычных пяти чувств у нас есть те, которые при других обстоятельствах могли бы стоять наравне со зрением или слухом, однако по каким-то причинам упоминаются куда реже.

Если какое-то из них и заслуживает звание «шестого чувства», то это проприоцепция, она же кинестезия. Так называют общее ощущение себя, понимание того, как расположены части нашего тела относительно друг друга и в пространстве. Если организм работает нормально, мы не замечаем своей проприоцепции. Парадокс в том, что обнаружить её мы способны, только когда теряем.

Поймать это чувство можно на границе сна и яви, когда мы просыпаемся и первые пару секунд не можем разобраться, как именно лежит наше тело. Еще один отличный способ оценить важность кинестезии — войти в состояние измененного сознания.

Например, напиться до такой степени, когда путаешься в собственных ногах. Бессознательный контроль в этом случае пропадает, и человек вынужден или двигаться «вслепую», как попало, или же мучительно планировать каждое действие.

Утрата проприоцепции может стать результатом повреждений мозга и заболеваний нервной системы, например полиневрита. Такой случай описывал невролог Оливер Сакс, пациентка которого утратила ощущение собственного тела, так что ей приходилось обдумывать все свои движения, контролируя их исполнение с помощью зрения.

Также все люди обладают чувством температуры — термоцепцией. Кроме того, мы чувствуем боль (ее также называют ноцицепция, или ноциперцепция). Ни то ни другое нельзя свести к осязанию, это отдельные области ощущений, за которые отвечают свои рецепторы.

Мы привыкли думать об ощущениях как о чем-то стабильном и постоянном, однако их определение зависит от множества факторов.

Летние битвы между теми, кому жарко, и теми, кому дует, — следствие того, что индивидуальное ощущение «нормальной» температуры может различаться.

Попадая в страну с непривычным климатом, гости страдают от холода или жары больше, чем местное население. Получается, что ощущение дискомфорта зависит от представлений о сенсорной норме.

Ученые из Медицинского центра при Университете Маастрихта определили, что рекомендованная для офисов температура, которая была установлена в 1960-х годах, комфортна в первую очередь для мужчин. Выяснилось, что для сотрудниц была оптимальна температура 24,5 °C, тогда как для сотрудников — 22 °C. Причина в том, что у мужчин в среднем быстрее обмен веществ и больше объем мышечной массы, которая участвует в выработке тепла. А в шестидесятых стандарт устанавливали, ориентируясь только на мужские предпочтения. Это позволило некоторым колумнисткам, обратившим внимание на проблему, назвать кондиционеры «сексистскими».

Также принято говорить, что у разных людей разный болевой порог, но что это значит на самом деле? Идет ли речь о чувствительности рецепторов или, может быть, болевой порог в значительной степени является конструктом?

Шкала гримас Вонг — Бейкера, которая используется для оценки уровня боли, состоит из ряда гримас (от смеющегося лица до плачущего). Цифровая рейтинговая шкала оценки боли предполагает, что неприятным ощущениям можно присвоить цифры от нуля до десяти, где 0 означает «боли нет», а 10 — «боль невыносима». Пациент при этом сам выбирает, насколько велик уровень его страданий. Также существует прибор алгезиметр, который используется преимущественно в анестезиологии. Мерилом служит груз, который давит на острие, упирающееся в кожу — чем больший «взят вес», тем выше болевой порог.

Все эти методы предполагают, что боль можно измерить. В то же время, с точки зрения антропологов, универсальность боли — под вопросом. На оценку пациентом своих переживаний и на то, как его оценивает врач, влияет много социальных факторов. Различие в отношении к жалобам на боль можно заметить даже в традиционном гендерном воспитании.

Девочка, которая упала и рассадила коленку, наверняка получит утешение. Её страдания не будут преуменьшаться, а то и будут преувеличиваться взрослыми, ведь она принадлежит к «слабому» полу. А вот мальчику в той же ситуации с большой вероятностью объяснят, почему плакать — стыдно.

Было бы цинично сказать такое в лицо человеку, переживающему физические страдания, однако степень боли зависит от того, как мы к ней относимся. И это не эзотерика, а вполне научный факт, связанный с работой передней поясной коры и других структур мозга, «осмысляющих» болевые воздействия.

В 1963 году буддийский монах Тхить Куанг Дык совершил самосожжение, протестуя против антибуддийской политики тогдашнего президента Вьетнама. Дык сел на улице и погрузился в медитацию, а его помощник облил его бензином и поджег. Горящего Дыка запечатлел фотограф Малькольм Браун, который удостоился за свою работу Пулитцеровской премии. По свидетельствам фотографа, Тхить Куанг Дык не сдвинулся с места и не издал ни звука, когда огонь охватил его тело. Люди вокруг начали рыдать, а монах продолжал молитвенное созерцание, пока не умер.

Врачи предполагают, что медитация действительно способна регулировать ощущение боли:

«После многомесячной ежедневной практики у медитирующих снижается реакция таламуса и передней поясной коры на болевые стимулы».

Меняется именно эмоциональный компонент боли, который, впрочем, и влияет на то, насколько она мучительна.

Схожего эффекта в 40–50-х годах достигали с помощью лоботомии, которая нарушала нейронные связи между таламусом и передней поясной корой. Люди, пережившие такое вмешательство, могли ощущать боль, но вот негативных переживаний, связанных с ней, не испытывали.

К счастью, сегодня лоботомия не практикуется. А чтобы достичь таких впечатляющих результатов, как Тхить Куанг Дык, эпизодической работы с приложением Headspace будет мало — медитации придется посвятить всю жизнь. Тем не менее эти примеры доказывают, что активность болевых рецепторов и эмоциональное переживание боли — не одно и то же.

Итак, рецепторы у всех людей работают примерно одинаково, а вот трактовки ощущений и принципиальность для общества тех или иных чувств могут очень сильно различаться. Разговаривая о древних людях или представителях других культур, ученые долго были склонны отказывать им в схожей сенсорике. Однако даже в пределах одного общества ощущения регламентируются по-разному. Различается понимание того, какой температурный дискомфорт положено терпеть, кому можно жаловаться на боль, а кому нет и что «официально» считается невыносимым. Эти нормы устанавливаются каждой конкретной культурой и имеют большие последствия — медицинские, юридические, этические.

Сможем ли мы создать новые чувства

В одном из эпизодов мультсериала «‎Футурама» показали принципиально новый цвет радуги, который поразил всех героев. Правда, не зрителя, поскольку серия была черно-белой. Сбудется ли эта футурологическая фантазия? Впрочем, говорить здесь о «новом» цвете не совсем верно — это наши фоторецепторы следовало бы обновить. Мы видим цвета радуги благодаря светочувствительным нейронам сетчатки. Однако нашему восприятию доступно меньше одной десятитриллионной всех световых волн, которые существуют вокруг.

При этом наши соседи по планете умеют считывать явления, которые ускользают от ощущений человека. Утконосы обладают электроцепцией, змеям помогает ловить грызунов инфракрасное видение, а пчелы видят в ультрафиолете.

У человека в эпителии носа расположено примерно 10 млн обонятельных рецепторов, а у собаки — более 200 млн. Мы не ощущаем тех тончайших оттенков запахов, что и собака, и с трудом можем представить, как летучие мыши и дельфины определяют расстояние, а также положение и характеристики предметов с помощью эхолокации.

Нас окружает чувственно воспринимаемый космос, который дан человеку только в меру его сенсорных способностей. Возможно, когда-нибудь мы сможем «позаимствовать» у других живых существ их специфическую сенсорику таким же образом, как уже воспроизводим в своих изобретениях то, что создала природа.

Один из самых простых методов получить новые ощущения — обучаться у представителей других культур.

Вернее, простым это не будет: потребуются годы погружения в эти самые культуры. Однако и дополнительных технических средств не потребуется. Если верить Людвигу Витгенштейну в том, что границы языка определяют границы мира, общение на других языках, особенно редких и не похожих на родной, поможет не просто понять, как другие народы воспринимают мир, но изменить собственное восприятие.

Индейцы пираха спят несколько раз в сутки короткими промежутками, существуют только в настоящем, не признавая прошлого и будущего, используют относительные термины, значение которых может меняться, и не могут (вернее, не хотят) понять принципов счета. Лингвист Дэниел Л. Эверетт в ходе экспедиций к пираха сделал вывод, что мировоззрение этого народа не может быть адекватно переведено на язык другого.

Психолог Жюль Давидофф опубликовал исследование, посвященное народу химба из Намибии. Его эксперименты показали, что представители химба, в языке которых нет отдельного слова для обозначения синего, с трудом отличают этот цвет от зеленого. А вот оттенков зеленого выделяют больше, чем англоговорящие люди, — опять же за счет большего количества слов для их обозначения.

Таким образом изучение, скажем, языков народов Крайнего Севера может помочь различать множество оттенков снега — при условии, что изучающий будет жить в одной с ними природной среде. Зрение от этого не изменится, а вот новые смыслы появятся.

Если же говорить о самих сенсорах и более конкретных материальных способах изменить себя, то ученые и сайнс-художники уже над этим работают и даже добиваются первых успехов.

Уже сегодня множество людей пользуются кохлеарными и ретинальными имплантами, которые позволяют вернуть или обрести слух и зрение.

Мозг сам по себе не обладает чувствами и ориентируется только на сигналы — не так важно, получены ли они естественным образом или с помощью технических средств.

Камера и микрофон в этом плане не хуже естественных рецепторов. (Хотя, конечно, чтобы привыкнуть к протезной системе и научиться распознавать информацию, человеку требуется специальная реабилитация.) Таким образом, «искусственные чувства» — это уже вполне реальные практики. Правда, пока что они используются в основном для замены поврежденного, для сенсорного замещения. Но также технологии могут рассматриваться как возможность получить экстраспособности — сенсорное дополнение.

Профессор робототехники и автор перформансов Стеларк еще в 1980 году создал себе третью руку. Механическая рука управлялась с помощью мышц живота, и художник сумел с ее помощью написать слово «‎эволюция». Дополнительная рука для Стеларка — это extrabody, телесное расширение, которое позволяет выйти за пределы привычной физической схемы. Продолжая эту идею, через несколько лет он создал себе полный экзоскелет — 600-килограммовую машину-паука, в которой расхаживал, управляя сразу шестью конечностями.

Также Стеларк вживил себе в руку ушную раковину из биополимерного материала. Третье ухо так бы и осталось просто экстравагантным украшением (как, например, микродермалы или рожки, которые вкручивают в череп особенно отчаянные бодимодификаторы), однако художник поместил внутрь микрофон, чтобы передавать звуки, которые ухо «слышит». Правда, первые операции прошли неудачно и вживление микрофона вызвало инфекцию, так что его пришлось извлечь. Согласно информации на сайте Стеларка, он намерен повторить опыт, соединив ухо с интернетом, чтобы люди из разных точек мира могли подключаться к нему.

Для Стеларка опыты с ухом — не просто биоарт, а способ расширить свое сенсорное присутствие в мире через разрушение эволюционной архитектуры.

«Это проект о копировании структуры тела, ее перемещении и перемонтировании для альтернативных функций. Мы развили мягкие внутренние органы, чтобы взаимодействовать с миром. Теперь мы можем сконструировать дополнительные и внешние органы, чтобы лучше функционировать в технологическом и медийном ландшафте».

Впрочем, Стеларк смотрит еще дальше в будущее, полагая, что расширение и надстраивание тела с помощью внешних устройств — это всего лишь один возможный путь развития, который уже начинает выглядеть винтажно. Если нанороботы заселят нас так же, как сейчас заселяют бактерии и вирусы, технологии будущего станут невидимыми, потому что будут находиться внутри тела. Которое тем не менее сможет произвольно меняться с их помощью. Можно только догадываться, как это изменит и расширит чувственный опыт человека.

Нейробиолог Дэвид Иглмен предлагает относиться к органам чувств как к периферийным устройствам, которые могут подключаться, отключаться и заменяться. Иглмен создал сенсорный жилет, который переводит звуки (например, речь носителя) в вибрации.

По его словам, этот гаджет позволяет ему чувствовать мир звуков — то есть не только слышать его, а буквально «ощущать кожей». Перед своим выступлением на TED в 2015 году нейробиолог подключил жилет к хештегу #ted2015, так что гаджет отзывался тем или иным способом на позитивные, негативные и нейтральные слова. «Я подключен к совокупным эмоциям тысяч людей в реальном времени! Это новый вид ощущений для человека» — так охарактеризовал это ученый.

***

В супергеройских комиксах люди, открывшие в себе сверхчеловеческие способности, сразу бросаются сражаться с врагами и не особо предаются рефлексии. Оно и к лучшему, иначе развлекательный жанр превратился бы в психологическую драму с элементами боди-хоррора. Хотя потрясение, которое может пережить субъект, обнаружив, что его ощущение мира необратимо изменилось, скорее сделает человека философом или безумцем, чем борцом с преступностью.

Несмотря на то что антропологи только начинают разбираться с нашим сенсорным прошлым и настоящим, некоторые инженеры, нейробиологи и даже художники уже замахнулись на будущее чувств. И всё же самый интересный вопрос, связанный с будущими «людьми Икс», состоит не в том, что именно мы сможем ощутить, а как это изменит наше сознание и мышление.