«Смерть придет, у нее будут твои глаза»: как жил, писал и умер Чезаре Павезе — автор самых красивых строк о смерти

Nature morte

Летом 1971 года, за год до эмиграции, Иосиф Бродский написал стихотворение «Натюрморт». Его госпитализировали в Ленинградскую областную больницу со значительной кровопотерей, врачи подозревали злокачественную опухоль — Бродский впервые столкнулся со смертью. Иосифа Александровича, как любого человека и особенно поэта, потряс и изменил этот опыт. Название «Натюрморт» можно читать не только в контексте изображения вещей («Вещи и люди нас окружают») и овеществления человека, но и буквально — как nature morte (фр.), «мертвая природа». Поэт Лев Лосев рассказывал, что, передав машинописный экземпляр стихотворения писателю Виктору Шкловскому, услышал от него: «Так о вещах еще никто не писал». Десять частей «Натюрморта» по восходящей надстраивают одна над другой художественное пространство, в котором есть город («Я сижу на скамье / в парке…»), отвлеченное пространство кабинета («Внутри у предметов — пыль…»), место встречи со смертью («Видимо, смерть моя / испытывает меня…») и, наконец, архетипический топос Голгофы («Мать говорит Христу: / — Ты мой сын или мой / Бог? Ты прибит к кресту…»). В девятой части стихотворения последние две строки взяты автором в кавычки: «Это абсурд, вранье: / череп, скелет, коса. / „Смерть придет, у нее / будут твои глаза“». Та же фраза только на итальянском и немного иная по конструкции вынесена в эпиграф: «Verrà la morte e avrà i tuoi occhi».

В переводе: «Придет смерть, и у нее будут твои глаза». Под строчкой выведено «Cesare Pavese». Русскоязычному читателю итальянец Чезаре Павезе известен преимущественно как автор этой короткой цитаты из стихотворения Бродского. Но о том, как она была написана и кем, говорят редко.

Чезаре Павезе совершил самоубийство 26 августа 1950 года в туринской гостинице «Рома», приняв критическую дозу снотворного. За два месяца до этого, в июне, Павезе получил главную итальянскую литературную премию «Стрега» за роман «Прекрасное лето». Угнетаемый и недооцененный, он наконец получил признание, но это, по-видимому, ничего не изменило. Возле постели умершего лежала его книжка Dialoghi con Leucò («Диалоги с Леуко»), на титульном листе написано рукой Павезе: «Прощаю всех и прошу прощения у всех. Ладно? Только не надо сплетен». Рядом — пачка стихотворений за последние месяцы. В будущем они составят сборник. Первое из них как раз начинается словами «Verrà la morte e avrà i tuoi occhi», которые отдаленно понятны даже тем, кто не знает итальянского, — по интернациональным «morte» и «occhi». Пистолетным выстрелом эта фраза прочно вошла в сердца интеллектуалов всего мира, романтиков, поэтов, режиссеров, влюбленных, став не просто красивой историей с газетных страниц, но кое-чем более долговечным — мифом.

Герметики и неореалисты

Понять что-либо про Чезаре Павезе и его страстную и мучительную эпоху (двадцать лет с 1930 по 1950 год) из нашего времени так же сложно, как, наблюдая за гибелью Помпеи с другого берега Неаполитанского залива, пытаться описать катастрофу — слишком далеко и всё в вулканическом пепле. О писателях и поэтах лучше всего рассказывают их стихи и романы, но Павезе с его строгим, почти равнодушным языком находится как бы вне всего им написанного.

В 1922 году к власти в Италии пришел Бенито Муссолини. В 1925-м новое правительство запретило оппозиционные газеты и партии. При режиме дуче, как и при любой диктатуре, расцвели цензура и политические репрессии. У итальянских писателей того времени было, в сущности, три пути: примкнуть к официальной литературе, стать противником режима (с известной долей опасности не говорить в этом случае вообще) и сделать вид, что ничего не происходит, предпочтя антиправительственной повестке погружение в мир собственных переживаний.

В 1936 году критик Франческо Флора выпустил книгу «Герметическая поэзия», которая дала название новому направлению в итальянском искусстве — герметизму. Герметики стремились к «чистой» поэзии, лишенной автобиографических моментов, иносказательной, непонятной. Несмотря на отсутствие в их поэзии прямых упреков в адрес власти, они всё же зачастую считали себя оппозиционными ей. К представителям герметизма обычно относят Джузеппе Унгаретти (Giuseppe Ungaretti), Марио Луци (Mario Luzi), Альфонсо Гатто (Alfonso Gatto).

Но итальянские писатели стремились создать и литературу Сопротивления — ею стал итальянский неореализм. Неореалисты описывали действительность предельно точно, с позиции антифашизма и принесли в литературу простоту и ясность.

Основные сюжеты в неореализме — социальные. В этом направлении работали Карло Леви (Carlo Levi), Васко Пратолини (Vasco Pratolini), Элио Витторини (Elio Vittorini) и Чезаре Павезе.

Меланхоличный мальчик в уединенном мире снов

Чезаре Павезе родился 9 сентября 1908 года у Эухенио и Консолины Павезе в местечке Санто-Стефано-Бельбо (Пьемонт, Северная Италия), где семейная пара обыкновенно проводила лето. Эухенио, чиновник в судах Турина, умер от опухоли мозга, когда Чезаре было шесть лет. Мать поэта не стремилась к близости с сыном, он рос меланхоличным и одиноким. Подруга писателя и тоже писательница Наталья Гинзбург в мемуарах вспоминала: «Нам казалось, что его печаль была мальчишеской, сладострастной, беспечной меланхолией мальчика, который еще не спустился на землю и движется в засушливом, уединенном мире снов».

Несмотря на то, что в итоге семья продала дом в Санто-Стефано-Бельбо и перебралась в Турин, Павезе продолжал любить эти места и приезжать туда. Связь с сельской местностью Северной Италии закрепилась и в его прозе постоянным сюжетом возвращения в деревню. Он жил в Турине, но мечтал о Санто-Стефано, и писал школьному инспектору: «Все мы учили в школе, что Альфьери открыл себя и Италию, бродя по миру.

Вы даже не представляете себе, какую глубину обнаруживаешь в наших и греческих классиках, когда возвращаешься к ним из американского, или немецкого, или русского ХХ века; то же можно сказать о семье и о родине.

Я люблю Санто-Стефано до безумия, но потому, что вернулся очень издалека».

«Санто Стефано был местом его памяти и воображения; настоящим местом его жизни на протяжении сорока лет был Турин».

Писательница Арманда Гвидуччи

Павезе учился в Туринском лицее, где встретил наставника — Аугусто Монти (Augusto Monti), итальянского писателя и профессора, позже публично выступившего против фашистского режима Муссолини. Он определил и литературные, и политические взгляды Чезаре. Но кроме него, в этот же период на сцене недолгой жизни Павезе появилось другое действующее лицо — смерть. Один из одноклассников писателя совершил самоубийство. Павезе бессознательно хотел подражать этому жесту, он был им словно зачарован. В стихотворении из письма другу от 9 января 1927 года есть строчка: «Я шел однажды декабрьским вечером / по небольшой проселочной дороге / совершенно безлюдный, с шумом в сердце / у меня за спиной был револьвер». Сьюзен Сонтаг в эссе «Художник как пример мученика» (1962) упоминала о перспективе самоубийства, «искушавшей Павезе по меньшей мере с университетских времен (когда двое его близких людей покончили с собой): эта тема буквально не сходит со страниц его дневника». Но и до дневника, и до драматической развязки было еще далеко.

Знакомьтесь: Уолт Уитмен

Павезе поступил в Туринский университет, чтобы продолжить изучать литературу. Там в 1930 году он получил ученую степень, защищая диссертацию об американском поэте Уолте Уитмене. На несколько лет и сам итальянец Павезе стал в некоторой степени американским поэтом — в том смысле, что его собственный стиль сформировался под влиянием американской литературы. Работая над диссертацией, он писал: «В Италии найти что-либо американское почти невозможно. Мне еле-еле удалось собрать материал для моей дипломной работы по Уолту Уитмену. (Вы не знаете о том, что я, наверное, первый итальянец, выступивший с таким подробным критическим анализом его творчества. Простите за дерзость: именно я открою его Италии!)» Так и произошло.

Несмотря на существенные различия между ними (Уитмен не получил никакого литературного образования, Павезе окончил факультет филологии и философии), Павезе неосознанно (а сначала вполне сознательно) ему подражал.

«Уолт Уитмен — поэт открытия, будь это открытие пучка травы или президента Линкольна», — замечал Павезе.

Это же настроение, эта же радость открытия характерны и для его собственной поэзии:

Каждый день — это чудо, вечное чудо:
Всходит солнце, пропитанное солью
И пропахшее живыми плодами моря.

«Все стихи его мужественных лет созданы по одному и тому же образцу: сильный, вдумчивый, восприимчивый человек проходит мимо различных явлений этого мира и все их впитывает в себя, восхищенный именно их простотой, естественностью, реальностью».

Чезаре Павезе об Уолте Уитмене

Первую книгу стихотворений «Работа утомляет» Павезе выпустил в 1936-м. Он хотел быть поэтом и объяснял: «В книгу „Работа утомляет“ входит весь мой опыт, начиная с того момента, как я открыл глаза». Но сборник не нашел понимания и одобрения ни у публики, ни у критиков. Павезе упоминал в дневниках: «В 1936 году я опубликовал свой сборник стихов „Работа утомляет“, который никто не заметил». К дополненному изданию 1943 года он добавил комментарий: «Самый одинокий голос современной поэзии». Павезе, вероятно, чувствовал противоречие между антифашистской игрой в молчанку и амбициями крупнейшего литератора Италии. Несмотря на надрывный романтизм его стихотворений, Павезе выбрал для себя совершенно другой тип прозы — тот самый неореализм.

Он стал летописцем своей эпохи, рассказывая об итальянцах, о стране, кризисе общения. У его прозы не обличительный, а строгий и сдержанный голос. Проза Павезе сухая, ясная и холодная, как зимний день в Турине.

«Девять коротких романов Павезе составляют самый плотный, драматический и однородный повествовательный цикл современной Италии, а также — добавлю для блага тех, кто считает этот фактор важным — наиболее богатый по представлению социальной среды, человеческой комедии, хроники общества. Но прежде всего это работы необычайной глубины, в которых никогда не перестают находить новые уровни, новые смыслы».

Итало Кальвино, из журнала «Литературная Европа» («In L’Europa Letteraria»), выпуск от декабря 1960 года

Дорогой дневник…

Чтобы обеспечивать себя, Павезе после университета работал переводчиком, преподавателем английского и писал для журналов критические статьи, посвященные американским авторам. Итальянцы того времени знали Джеймса Джойса, Уильяма Фолкнера, Чарльза Диккенса, Джона Стейнбека и Гертруду Стайн в переводах Павезе. Он много переводил в течение всей жизни. Когда официальная цензура запретила Павезе публиковаться, он использовал трибуну переводчика, чтобы через чужие стихи доносить до Италии новые идеи англоязычных авторов. У него были свои фавориты: он очень любил «Моби Дика», ему так нравился Скотт Фицджеральд, что он «не смел его переводить», и по этой же причине не брался за Хемингуэя.

Чезаре Павезе можно считать романистом, удачливым почти во всём, что необходимо для подобающего литературного имиджа. (Вспомним, как Анна Ахматова говорила про Иосифа Бродского: «Какую биографию делают нашему рыжему».) Все страдания Павезе будто бы заранее смягчались, словно хватало и его внутренних метаний — проще говоря, ему везло. Даже в наказаниях.

Под давлением сестры в 1932 году Павезе вступил в Национальную фашистскую партию, но продолжал при этом посещать антифашистские кружки. В 1935-м его арестовали и приговорили к трем годам лишения свободы за переписку с заключенным, диссидентом-антифашистом.

Несколько месяцев Павезе провел в тюрьме, после чего наказание изменили на ссылку в городок Бранкалеоне (Калабрия). В самом «преступлении» писатель не был виноват: его почтовым ящиком воспользовалась коммунистка — девушка, в которую он был влюблен и которую будет еще долго изображать в своих произведениях.

Павезе прибыл в Калабрию 4 августа 1935 года и написал Аугусто Монти: «Я провожу день, „давая время“, читаю, повторно изучаю греческий в третий раз, курю трубку, заставляя наступить ночь; каждый раз я возмущаюсь тем, что с таким количеством торжественных изобретений гений еще не изобрел лекарство, которое вызывает летаргию по своему желанию, в моем случае в течение трех лет. На три года! <…> Ловлю мух, перевожу с греческого, не смотрю на море, хожу по полям, курю, держу зибальдоне, перечитываю переписку с родины, сохраняю ненужное целомудрие». Страдать от безделья ему предстояло недолго. Приговор снова изменили, и вместо трех лет Чезаре провел в ссылке всего девять месяцев, а потом вернулся в Турин.

Но именно там, в Калабрии, Павезе начал вести дневник, в котором оставлял записи на протяжении всей жизни и который представляет собой предельно искренний, строгий и безжалостный анализ его личности. Дневник был начат в октябре 1935 года в Бранкалеоне и закончен 18 августа 1950-го, за несколько дней до самоубийства поэта. Его опубликовали после смерти Павезе под названием «Ремесло жить». По словам критиков, в дневнике чувствуется «атмосфера экзистенциального одиночества»: поэт говорит там о навязчивой тяге к самоубийству, об удовольствии от уныния, женоненавистничестве, некоторых навязчивых сексуальных идеях. Одна из ранних, калабрийских цитат из «Ремесла»: «Медлительность часа безжалостна к тем, кому нечего ждать».

Лишенные праздника

С 1938 по 1941 год Павезе молчал — скорее всего, это связано с цензурой. Он много переводил, а в 1941-м опубликовал в издательстве «Эйнауди» первый роман Paesi tuoi («Ваши страны»). Книга вызвала бурную реакцию, в том числе из-за излишней реалистичности, безразличных описаний насилия, упоминаний инцеста и включенности в повествование мифов.

Издательство «Эйнауди» было основано в Турине 15 ноября 1933 года Джулио Эйнауди и группой друзей, учеников Аугусто Монти. Там работали Чезаре Павезе, Массимо Мила, Норберто Боббио, Элио Витторини, Итало Кальвино, Наталья Гинзбург, Леоне Гинзбург. Издательство носило антифашистский характер.

Один из постоянных мотивов творчества Павезе — отчужденность от праздника. В романе «Среди одних женщин» есть фрагмент: «Я прибыла в Турин вместе с последним январским снегом, когда туда приезжают акробаты и продавцы нуги. О том, что карнавал в разгаре, я вспомнила, лишь увидев под портиками лотки и горящие рожки ацетилена». Мальчик из рассказа Павезе «Море» попадает в финале на праздник, в повести «Луна и костры» в атмосфере праздника происходит перелом в жизни героя. Мистерии, ритуалы, состязания — дионисийское начало не подпускало Павезе ближе, чем на последние ряды зрительного зала, но он настойчиво и страстно о нем писал.

Его герои почти всегда оказывались лишены праздника: «…Глядя на зажженные вдали огни, видя костры на далеких холмах, я готов был в ярости кататься по земле, кричать от боли, от злости». Вероятно, он сам был также далек от чужого, недоступного счастья.

Одной из своих возлюбленных Павезе дважды делал предложение — в дневнике стояли два крестика напротив двух дат, они обозначали отказы.

Павезе работал в издательстве «Эйнауди», когда Италия вступила в войну. Его пытались отправить в армию, но поэт страдал от хронической астмы с болезненными припадками — он несколько месяцев пролежал в военном госпитале Риволи, а потом вернулся в Турин, за это время неоднократно подвергавшийся бомбардировкам. В 1943 году немцы оккупировали город, и Павезе сбежал оттуда. Умер один из его близких друзей, редактор Леоне Гинзбург. Павезе написал об этом: «Я бы хотел, чтобы это было неправдой, чтобы не расстраиваться. Я живу как в тумане, всегда думаю об этом, но смутно. В конце концов привыкаешь к этому состоянию, в котором всегда откладываешь настоящую боль на завтра, а значит, забываешь и не страдаешь».

В конце 1945 года Павезе уехал в Рим, чтобы работать в новом офисе «Эйнауди». Он тяжело пережил разлуку с Турином и воспринял отъезд как отшельничество. 1 января 1946-го он написал в дневнике: «Ты один. В этом году ты дважды был близок к самоубийству. Все тобой восхищаются, делают тебе комплименты, танцуют вокруг тебя». Павезе много и интенсивно работал, писал и выпускал книги, переводил. В 1947-м он выпустил «Диалоги с Леуко», свою главную книгу, представляющую из себя серию диалогов между мифологическими фигурами. В предисловии Павезе написал: «Что может быть более тревожным, чем видеть знакомые сцены, вступающие в новую жизнь? Самый верный и самый быстрый способ вызвать чувство удивления — это смотреть без страха на один-единственный объект». Американский литературовед Свен Биркертс считал, что эта книга «гордиев узел, за исключением того, что никакой удар меча не разрешит его».

В 1949 году Павезе встретил американскую актрису Констанс Даулинг (Constance Dowling). Она была достаточно знаменита, ее ухажерами называли Жан-Поля Сартра, Бернарда Шоу и Эрнеста Хемингуэя. Павезе несильно от них отставал. В 1950-м он получил престижную премию «Стрега» и стал одним из главных прозаиков Италии.

В 1955 году Микеланджело Антониони снял по рассказам Павезе фильм «Подруги» о женщине, пытавшейся совершить самоубийство, наглотавшись таблеток, и ее подругах, выясняющих причину несчастья. Фильм получил «Серебряного льва» Венецианского кинофестиваля.

«Любовь — это смерть»

Жарким летним днем Павезе ушел из жизни, оставив только стопку стихотворений на прикроватной тумбочке. Она сделала его поэтом быстрее, чем все опубликованные и написанные до этого стихи. При жизни Чезаре Павезе его поэтические эксперименты не вызывали особенного восторга, но сейчас он значится в энциклопедиях мира и как поэт. Этот статус в некотором роде мифологичен. Требует ли он непременно удачных опытов стихосложения или для него достаточно, предположим, красивого самоубийства, ироничной предсмертной записки и трагического любовного послания?

Согласно неприятным сплетням, после скандала, разразившегося из-за смерти Павезе, когда все вокруг начали винить в ней Даулинг, она удивленно бросила: «Не знала, что он был таким знаменитым».

Нужно сказать, что причина, заставившая Павезе принять смертельную дозу снотворного, вовсе не так проста, как кажется на первый взгляд. Он возвращался к идее сознательного приближения смерти последовательно и часто, с самой юности. Одна из последних записей в его дневнике: «Вы не убиваете себя ради женщины. Мы убиваем себя, потому что любовь, любая любовь, раскрывает нас в нашей наготе, страданиях, беспомощности, любви, разочаровании, судьбе, смерти. В глубине души — разве я не держался за эту изумительную любовную историю, пока она длилась… заставить себя вернуться к прежней мысли — моему давнему обольщению, получить основание опять думать: любовь — это смерть».

«…Для итальянцев его смерть стала иметь такой же вес, как смерть Харта Крейна для нас, значение, которое проникает обратно в его собственные работы и функционирует как символ в литературе того времени».

Литературный критик Лесли Фидлер

Следует вспомнить о другой любовной истории и другой предсмертной записке, которая очень напоминает оставленную Павезе. Утром 14 апреля 1930 года в Москве Владимир Маяковский после встречи со своей возлюбленной Вероникой Полонской выстрелил себе в грудь из пистолета. Он оставил предсмертную записку: «В том, что умираю, не вините никого, и, пожалуйста, не сплетничайте, покойник этого ужасно не любил». Запись Павезе («Прощаю всех и прошу прощения у всех. Ладно? Только не надо сплетен») практически дублирует записку Маяковского. Мог ли он знать о том, как именно решил попрощаться с миром совсем другой поэт из совсем другой страны? А мог ли не знать? Казалась ли Павезе эта строчка идеальным вариантом прощания или все последние слова у поэтов одинаковы?

Запись из дневника Павезе: «Но великая, ужасная правда заключается в следующем: страдание бесполезно».

«Сквозь все дневники Павезе проходят размышления о том, как использовать свое страдание, как поступить с ним. Литература — это одна возможность. Изоляция — и как способ побудить и усовершенствовать свое искусство, и как ценность сама по себе — другая. А самоубийство — третья, последняя возможность использовать страдание, понимаемая не как возможность положить страданию конец, а как крайний способ его проявления».

Сьюзен Сонтаг «Художник как пример мученика»

P. S.

Специалист по итальянской культуре Георгий Брейтбурд перевел строчку из последнего сборника Павезе «Verrà la morte e avrà i tuoi occhi» как «Смерть придет, и у смерти глаза твои». Позднее за перевод брались и многие другие. Переводчик Александр Этерман вспоминал, что Брейтбурд, и Бродский, и он сам были далеко не единственными переводчиками и поэтами, которых увлекла эта строка: «Американский поэт и критик А. Вильямсон (Alan Williamson) написал в одной из своих статей (правда, уже в 1995 году, оглядываясь назад) буквально следующее: „Как говорил Роберт Фрост, существуют стихи, которые мы знаем еще до того, как прочитали. Для меня в течение многих лет последний сборник Чезаре Павезе с его жестоким, останавливающим сердце названием ’Verrà la morte e avrà i tuoi occhi’, которое я перевел как ’Смерть придет и посмотрит на меня твоими глазами’ (’Death Will Come and Look at Me with Your Eyes’) был именно таким; я приступил к его переводу просто как к существованию“».