Пелопоннесская война

Какие бы несчастья ни постигли афинян после битвы при Аргинусах, в самой битве они одержали крупную победу, а спартанский флот понес тяжелейшие потери. Правда, у спартанцев оставалось еще девяносто трирем, но денег на выплату жалованья их экипажам не было, и, чтобы спастись от голодной смерти, воинам и гребцам с кораблей на Хиосе оставалось лишь наниматься на сельскохозяйственные работы. Нищета довела их до такого отчаяния, что некоторые из них даже хотели напасть на главный город острова, который был союзником Спарты. На какое-то время испуганные хиосцы согласились взять воинов на содержание, но без персидских субсидий Спарта все равно не могла продолжать боевые действия в Эгеиде. На родине многие были совершенно деморализованы поражением, нанесенным Спарте столь неопытным афинским флотом. Кроме того, единомышленники Калликратида считали союз с персами против греков позором, а политические противники Лисандра боялись его возвращения на должность командующего и его личных амбиций.

Новое предложение мира от спартанцев

По всем перечисленным причинам спартанцы вновь запросили мира. На этот раз они соглашались вывести свое войско из Декелеи, другие же территории должны были остаться под властью той стороны, которая удерживала их на данный момент. Для афинян это предложение было выгоднее, чем то, которое они отвергли после победы при Кизике. Хотя в 410–409 гг. до н. э. Афины потеряли Пилос, спартанцы были готовы покинуть свое укрепление в Аттике без равноценной уступки со стороны афинян. Кроме того, после 410 г. до н. э. из рук спартанцев удалось вырвать Византий и Халкидон, что вернуло афинянам свободу действий на Босфоре и открыло им дорогу в Черное море, на берегах которого можно было запасаться зерном. Теперь из значимых владений у Спарты оставались только Абидос на Геллеспонте, стратегически важный остров Хиос у ионийского побережья и крупные города Кима, Фокея и Эфес на материке. Мирная инициатива не предлагала всего того, что хотелось бы иметь афинянам, но ее условия заметно улучшились по сравнению с ситуацией после битвы при Кизике. Предложение выглядело привлекательным и по другим причинам. Если бы Спарта, еще раз заручившись поддержкой персов, решила продолжить войну, она сумела бы быстро восстановить численное превосходство во флоте и вновь начать переманивать гребцов противника более высоким жалованьем. Победа афинян при Аргинусах, сколь угодно убедительная, все же была чем-то вроде чуда, и возобновление боевых действий очень скоро привело бы к истощению их ресурсов. А мир позволил бы афинянам навести порядок в своих заморских владениях, собрать дань и пополнить городскую казну. Кроме того, уход спартанцев из Декелеи дал бы афинским земледельцам возможность вернуться на поля и собирать с них урожай.

Но, несмотря на все эти искушения, Афины отвергли предложение Спарты.

Аристотель вместе с другими древними авторами возлагает вину за это на свой ственные демократии безрассудство и глупость, и в частности на «демагога» Клеофонта, который «явился в народное собрание пьяный и одетый в панцирь и помешал заключению мира, говоря, что не допустит этого иначе как при условии, чтобы лакедемоняне вернули все города» (Афинская полития 34.1). Конечно, эта версия событий слишком однобока, но вне зависимости от степени ее объективности фактом остается то, что большинство из тысяч присутствовавших на собрании афинян действительно отказались заключать мир. Наиболее вероятной причиной этого отказа было сохранявшееся недоверие к спартанцам, которое возникло у афинян после вероломного нарушения Спартой Никиева мира: ни обещания соблюдать условия соглашения, ни клятвы, скрепляющие союзный договор, не могли быть достаточной гарантией того, что пелопоннесцы сдержат данное ими слово. В 406 г. до н. э. афиняне опасались, что враг вновь воспользуется миром как временной передышкой, чтобы перегруппироваться, оправиться от поражений и снова договориться с персами о выдаче денег для возобновления боевых действий. С точки зрения афинян, вернее всего было продолжать войну до полной победы, пока спартанцы слабы и деморализованы, а их отношения с персами натянуты.

Возвращение Лисандра

Впрочем, главный недостаток этого плана состоял в том, что сатрапом по-прежнему являлся Кир, намеревавшийся использовать спартанское войско в собственных целях, а Лисандр терпеливо выжидал своего часа, чтобы присоединиться к нему на правах ближайшего союзника. И действительно, зимой 406/405 г. до н. э. сторонники Спарты в Эгеиде и на азиатском материке собрались на совещании в Эфесе. После поражения Спарты при Аргинусах они жестоко страдали от нападений афинян, которые им нечем было отразить. Вместе с послами от Кира они обратились к спартанцам с ходатайством о восстановлении Лисандра на посту командующего. Удовлетворить эту просьбу мешали два обстоятельства — спартанские политики и спартанские законы, но и то и другое было с легкостью преодолено, ведь победа афинян, гибель Калликратида и неприятие Афинами мирных предложений просто не оставляли другого выбора. Поскольку войну нужно было продолжать, союзников Спарты — как греков, так и персов — не следовало раздражать отказом. Любые возражения против кандидатуры честолюбивого Лисандра, как и любые законодательные ограничения, должны были отступить на задний план перед лицом насущной необходимости. И так как законом предусматривалось, что один и тот же человек не может служить навархом дважды, спартанцы формально назначили навархом Арака, а Лисандра сделали его секретарем (эпистолеем) и помощником. Всем было понятно, что это не более чем юридическая формальность.

Гений спартанских военноморских операций тотчас же принялся за дело. Он собрал вместе все корабли со старой базы в Эфесе и приказал строить новые. Затем он добился срочной аудиенции у Кира и попросил выделить Спарте столь нужные сейчас средства. И хотя царевич по-прежнему был искренне привязан к Лисандру, он был вынужден сообщить, что деньги Великого царя, как и изрядная часть его собственных, уже потрачены без остатка. Однако он пообещал и дальше оказывать спартанцам поддержку из собственных средств, даже если царь откажется участвовать в этом, и в подтверждение своих слов тут же выложил крупную сумму.

Содействие Лисандра было необходимо Киру не только для удовлетворения своих будущих амбиций, но и для решения текущих проблем. После того как он убил своих двоюродных братьев, их родители направили жалобы царю, и Дарий вызвал Кира в Сузы, где располагалась царская резиденция.

Молодой царевич не мог не подчиниться, но, так как он не доверял никому из персов править во время своего отсутствия, он вышел из положения весьма примечательным образом. Вызвав Лисандра в Сарды, он назначил спартанца сатрапом провинции Персидской империи вместо себя. Он передал ему все имевшиеся в казне деньги, а также право собирать причитавшуюся дань в полном объеме. Кир верил в преданность спартанца, но не в его благоразумие, а потому просил Лисандра не вступать в бой с афинянами до его возвращения. Это вполне устраивало Лисандра, поскольку его флоту требовалось еще несколько месяцев на то, чтобы преодолеть численное отставание, а самому Лисандру было необходимо время, чтобы довести уровень подготовки экипажей до его собственных высоких стандартов.

Кроме того, пока Кир отсутствовал, Лисандру в своих личных целях нужно было избавиться от наследия покойного Калликратида, пробудившего мощные панэллинские и антиперсидские настроения, которые подрывали политические позиции Лисандра в среде местных греков. В особенности это касалось Милета, где у власти находилось недружественное ему демократические правительство, так что первым делом Лисандр озаботился его свержением. Поскольку город оставался верным союзником Спарты, Лисандр не мог просто напасть на него, и потому он решил прибегнуть к хитрости и обману — средствам, которые всегда были частью его политического арсенала. На публике он одобрительно отзывался о прекращении партийной борьбы в Милете, но при этом тайно подталкивал своих сторонников к восстанию против демократии. Те же воспользовались средствами политического террора, перебив около 340 человек из числа своих противников в их домах и на рыночной площади; еще более 1000 человек было изгнано из города. На месте демократии клика учредила олигархию с собою во главе, которая зависела не от Спарты, а лично от Лисандра и была фанатично ему предана. Операция, проведенная Лисандром в Милете, наглядно продемонстрировала, при помощи каких средств он намерен действовать в дальнейшем. Человек, с гордостью заявлявший о том, что он обманывает «взрослых людей клятвами, как детей игральными костями», в ответ на критику, осуждавшую его вероломство, нахально сказал: «Где львиная шкура коротка, там надо подшить лисью» (Плутарх, Лисандр 8.4; 7.4).

Чтобы добраться до Милета, Лисандру следовало плыть на юг мимо Самоса, где располагался афинский флот. Экипажи Лисандра пока что были не в лучшей форме, и афиняне, которые по-прежнему превосходили спартанцев числом, должны были быть начеку, чтобы при первой возможности навязать противнику еще одно морское сражение. Однако они не предприняли никаких попыток перехватить Лисандра в пути. Их нерасторопность была одним из следствий казни и изгнания стратегов, победивших при Аргинусах, ведь новые стратеги не обладали достаточным опытом и уверенностью в себе, которую давала победа.

В их среде не возникло подлинного лидера, и все они пребывали в робости и сомнениях, вспоминая судьбу своих предшественников.

Проявленная ими чрезмерная осторожность дорого обошлась афинянам, ибо вскоре после отплытия из Милета Лисандр смог изменить стратегическое положение в свою пользу. В Карии и на Родосе он штурмом взял союзные Афинам города, убивая мужчин и обращая женщин и детей в рабство. Это были целенаправленные, демонстративные акты устрашения, призванные отбить охоту к сопротивлению у других афинских соратников. В своей политике Лисандр показал себя прямой противоположностью Калликратида: о панэллинизме не шло и речи. Линия фронта проходила не между греками и персами, а между друзьями и врагами Лисандра. При всем при этом вой ну надлежало выигрывать в Проливах, а препятствие в лице афинского флота на Самосе, превосходящего спартанские силы, нужно было каким-то образом обойти. С этой целью Лисандр отправился на запад, в стремительный поход по Эгейскому морю. Он захватывал острова, совершал набеги на Эгину и Саламин во внутренних афинских водах и, наконец, высадился в самой Аттике. Даже самые робкие из афинских военачальников не могли допустить, чтобы подобные атаки остались безнаказанными, поэтому их флот бросился в погоню. Лисандр же уклонился от встречи с ним, быстро вернувшись на Родос через южную Эгеиду. Оттуда он поспешил на север вдоль побережья, невредимым прошел мимо Самоса, где в этот момент не было афинского флота, и направился к Геллеспонту «для надзора за подплывающими грузовыми судами, а также для борьбы с отложившимися городами» (Ксенофонт, Греческая история II.1.18). Могучий спартанский флот под руководством способного и смелого командующего вновь угрожал афинской дороге жизни.

Битва при Эгоспотамах

На базе в Абидосе (карта 29) Лисандр собрал сухопутное войско и назначил его командиром спартанца Форака, после чего штурмом взял важнейший город Лампсак, атаковав его одновременно с суши и с моря. Благодаря этому успеху спартанцы оказались у входа в Пропонтиду, что открывало им путь к Византию и Халкедону с перспективой получить полный контроль над Босфором и раз и навсегда покончить с афинской торговлей в Черном море. Афиняне понимали, что если они не вынудят Лисандра вступить с ними в бой и при этом не нанесут ему безоговорочное поражение, то не только все их успехи при Киноссеме, Кизике и Аргинусах окажутся бессмысленными — само выживание Афин будет под угрозой. Чтобы не допустить такого развития событий, афинский флот прибыл на свою базу в Сест, откуда двинулся вверх по Геллеспонту, пройдя около двадцати километров до места, которое называлось Эгоспотамы и находилось примерно в пяти километрах через пролив от Лампсака.

Решение разместить там афинский флот с самого начала вызывало сомнения, ведь в этом месте не было настоящей гавани, а был только песчаный берег. Расположенный поблизости небольшой городок при всем желании не мог обеспечить примерно 36 000 человек на кораблях достаточным количеством пищи и пресной воды. Для доставки припасов афинянам постоянно приходилось разделять и разбрасывать свои силы, проделывая путь почти в сорок километров до основной базы в Сесте и обратно. Почему нельзя было избежать столь значительного риска, просто встав на якорь у Сеста? Вероятно, ответ следует искать в стратегических нуждах афинян. Их первоочередной задачей было сковать Лисандра и не дать ему проникнуть в Пропонтиду и дальше в направлении Босфора. Второй целью было навязать ему сражение, причем как можно скорее, до того, как у афинян закончатся деньги. Первое было недостижимо из-за их размещения на базе, отстоявшей от базы Лисандра на двадцать километров, а второе по той же причине становилось как сложнее, так и опаснее. Чтобы вступить в бой со спартанским флотом в Лампсаке, находясь при этом в Сесте, афинянам, помимо всего прочего, пришлось бы грести против течения и преимущественного ветра, а это означало, что к месту битвы они подошли бы усталыми и уязвимыми для хорошо отдохнувшего врага. Эти соображения могут дать ответ на вопрос, почему афиняне избрали для опорного пункта именно Эгоспотамы, хотя и не способны объяснить то, как они вели свою военную кампанию.

При Эгоспотамах афинским флотом руководили шесть стратегов. Как и при Аргинусах, главнокомандующего среди них не было, поэтому стратеги командовали флотом поочередно, каждый день сменяя друг друга. Однако, в отличие от тех, кто направлял действия афинян при Аргинусах, они не сумели придумать никакого оригинального плана и поступали самым банальным образом: каждое утро они с флотом подходили к гавани Лампсака и вызывали Лисандра на бой. Точные цифры неизвестны, но, по-видимому, у спартанцев было такое же количество кораблей, как у их противников. Прошло четыре дня, а спартанский командующий продолжал держать свой флот в гавани. Время шло быстро, и, похоже, афиняне не могли сообразить, как заставить Лисандра сражаться.

Именно в этот момент на сцене внезапно появился не кто иной, как Алкивиад.

Судя по всему, в изгнании он жил на принадлежавшей ему земле на Галлипольском полуострове и из своей крепости мог наблюдать за зашедшим в тупик противостоянием. Прискакав на коне в афинский лагерь, он предложил свой совет и помощь. Он призвал стратегов по очевидным причинам перенести базу флота в Сест и объявил, что два фракийских царя посулили ему войско для победы в войне. Данный им совет, как мы уже видели, был не столь полезен, как он полагал, но введение в дело сухопутного войска могло оказаться весьма кстати. Если бы афиняне сумели овладеть Лампсаком с суши, Лисандру пришлось бы с боем прорываться из гавани, при этом противостоявший ему афинский флот находился бы в более сильной позиции и мог бы выбрать время и место битвы по своему усмотрению. В таких условиях поражение спартанцев можно было гарантировать, а с учетом того, что сушу полностью заняли бы афиняне, спартанский флот был бы уничтожен, как это случилось при Кизике.

Однако у афинских стратегов были веские причины сомневаться в том, что обещанное Алкивиадом вой ско явится по их зову, ведь они отлично помнили, как такие же обещания в прошлом заканчивались ничем. Кроме того, перебежчик выдвинул неприемлемое условие, а именно соучастие в командовании афинскими силами. Стратеги наверняка не были уверены в его мотивах и подозревали, что Алкивиад намерен «совершить славный подвиг для отечества и своею помощью приобрести прежнее расположение народа» (Диодор XIII.105.4). Впрочем, что бы они ни думали на самом деле, ни один афинский стратег не рискнул бы поступиться даже частью своих полномочий в пользу изгнанника, дважды осужденного афинянами. Еще менее они были готовы принять предложение такого человека, как Алкивиад, поскольку опасались, что «за неудачи придется расплачиваться самим, тогда как все успехи будут приписаны Алкивиаду» (Диодор XIII.105.4). Вместо этого со словами «теперь не ты стратег, а другие» (Плутарх, Алкивиад 37.2) они велели ему убираться прочь.

Далее стратеги вернулись к своей первоначальной тактике, но промедление и бездействие пагубно повлияли на дисциплину и боевой дух. Воины стали вести себя беспечно. Едва корабли касались берега, они тотчас же разбредались в поисках пищи и воды, не соблюдая необходимых мер предосторожности, а их командующие даже не пытались вразумить их. Положение было тяжелым, и поддерживать боеготовность экипажей на высоком уровне в любом случае было бы нелегко, но робость стратегов лишь усугубляла проблему.

На пятый день очередь командовать выпала Филоклу, у которого, по всей видимости, был план, как выйти из патовой ситуации и принудить противника сражаться. С тридцатью кораблями он отплыл в направлении Сеста, приказав триерархам оставшегося флота последовать за ним через некоторое время. Возможно, он собирался внушить Лисандру мысль о том, что афинянам надоело удерживать бесполезные позиции у Эгоспотам и что они решили переместиться на свою главную базу ниже по проливу. Он надеялся, что спартанцы не смогут удержаться от искушения и бросятся в погоню за отрядом, размер которого, с одной стороны, был слишком мал и обещал легкую победу, а с другой — достаточно велик для того, чтобы казаться достойной целью. Фактически нечто подобное проделал сам Лисандр в битве у мыса Нотий, атаковав передовой отряд Антиоха, а затем полностью разгромив пришедший ему на выручку флот афинян. Вероятно, Филокл обратил внимание на этот тактический прием и желал воспользоваться им при Эгоспотамах. На этот раз передовой отряд должен был послужить приманкой, а основные силы стояли наготове, чтобы внезапно обрушиться на Лисандра, как только он заглотит наживку.

Падение Афин. Почему величайший город Древней Греции проиграл в Пелопонесской войне