Поплыть с капитаном Мадсеном. Почему враги общества заслуживают солидарности и поддержки

Датский изобретатель-самоучка Питер Мадсен построил три подводные лодки и основал компании Copenhagen suborbitals и Rocket Madsen Space Lab — первые в мире проекты в области волонтерской космонавтики. Впервые в истории группа любителей, занятых в других областях, запустила автоматически управляемую ракету с собственной морской пусковой платформы.

11 августа 2017 года подводная лодка «Наутилус» затонула во время плавания из Копенгагена к берегам датского острова Борнхольм. Изобретателя спасла частная лодка, а сопровождавшая его шведская журналистка Ким Валль погибла на борту. В 2018 году Питера Мадсена признали виновным в умышленном убийстве Ким Валль и затоплении субмарины для сокрытия следов преступления и приговорили к пожизненному заключению.

Одна из наиболее ярких персоналий датского общества превратилась теперь в символ абсолютного зла, подлежащий полному забвению: все тексты и информацию о Питере Мадсене удалили со всех профессиональных сайтов. «Наутилус», поднятый со дна Балтийского моря, также должен быть уничтожен властями Дании. Все упоминания о Мадсене вне контекста убийства оказались de facto запрещены.

Все бывшие знакомые, друзья и члены семьи Мадсена отвернулись от него, а тех, кто начинал с ним общаться в заключении и, в первую очередь, посещавших его женщин, массово клеймили врагами общества в целом и всех женщин в частности.

Против кампании ненависти решились выступить немногие. Среди них — Дженни Курпен — проживающая в Финляндии художница российского происхождения.

По ее мнению, назначенное судом наказание не может и не должно исключать человека из всех остальных сфер общественной жизни. Социум давит на женщин, которые общаются с человеком, находящимся в заключении, и поддерживают его. Однако это давление — всего лишь еще одна попытка общества лишить женщин права распоряжаться своими мыслями, кругом общения, телом.

Дженни Курпен рассказывает «Ножу», что стоит за ее решением выступить в поддержку Мадсена, и анонсирует фрагменты готовящегося арт-проекта, посвященного этой истории.

***

Весной 2018 года городской суд Копенгагена огласил приговор по делу изобретателя Питера Мадсена. Его признали виновным по всем пунктам обвинения: преднамеренное убийство, насильственные действия сексуального характера и расчленение тела шведской журналистки, чьи останки были обнаружены девятью месяцами ранее в бухте Кёге недалеко от датской столицы.

На протяжении следствия и судебного процесса и до сегодняшнего дня можно наблюдать, как менялась реакция общества на само событие, на личности и истории обвиняемого и жертвы. Дело не только в том, что преступление было жестоким и включало сексуальное насилие, которое всегда привлекает внимание публики. Главной причиной изменения общественного мнения было то, что оба героя истории были известными и уважаемыми людьми без криминального бэкграунда. В Дании совершается в среднем 45–50 убийств каждый год, но по каким-то причинам именно это получило статус самого чудовищного преступления в современной истории Скандинавии.

По мере того как дело приближалось к завершению, шок и недоумение сменялись жестким неприятием, животной агрессией и открытыми требованиями применить наказание, выходящее далеко за рамки действующего законодательства.

Защитница обвиняемого Бетина Хальд Энгмарк неоднократно заявляла: складывается впечатление, что ее клиенту был вынесен обвинительный приговор задолго до завершения судебного следствия.

По ее словам, решающую роль в этом сыграли СМИ, воспользовавшись тем, что по закону до начала судебного процесса только обвинение имеет право распространять информацию о расследовании, а сторона защиты остается безгласной.

«Прессу называют четвертой властью, и ее следует считать важной частью демократии и судебной системы. И, как я думала, пресса борется за справедливое судебное разбирательство для всех», — говорила Энгмарк.

Чем громче звучали эти призывы к расправе, тем интереснее и важнее становилось понять, что происходит, и узнать, кем же на самом деле являлся человек, которого требует казнить на площади одно из самых свободных обществ мира в XXI веке. В середине 2018 года появилась идея художественного проекта «Это не тот Питер, которого мы знаем». Вскоре стало очевидно, что реализовывать его необходимо в какой-то форме соавторства с самим Питером, если это будет юридически возможно.

Страх и ненависть

Стартовой точкой проекта как раз и стали беспрецедентная всепоглощающая ненависть и жестокость, наполнившие медиа и социальные сети. Очевидно, общество ощутило тот род дискомфорта, который заставляет нападать, поскольку защищаться уже поздно.

Ведь нет ничего более пугающего и болезненного, чем культурная экспансия, наступление на территории привычного, принятого и давно не подвергаемого ревизии.

Питер лишь во вторую очередь стал физической угрозой обществу, в первую — он несомненно и безошибочно был считан как угроза культурная.

Именно поэтому его не пощадят. Общество не может удовлетвориться даже максимально возможным наказанием, оно жаждет «соразмерного» возмездия — это реакция не столько на само преступление, сколько на личность человека, который его совершил.

«Это не тот Питер, которого мы знали», — наиболее часто произносимая фраза всех его бывших друзей, коллег и отказавшейся от него семьи.

Он оказался не тем, кем его считали, не оправдал ожиданий, не соответствовал смыслам, которыми его наделяли. Люди не любят и не хотят быть одураченными, не любят ошибаться. Они хотят жить в односложном мире, распределив между окружающими роли, потому что это делает мир чуть более предсказуемым и чуть менее опасным. Питер, которого они знали, не мог этого сделать, а Питер, который мог, им не нужен. Это не поиски справедливости, а фрустрация от несоответствия условной действительности представлению о ней.

«В моей жизни не осталось ни одного человека из тех, кто был в ней до 10 августа 2017-го», — говорит Питер.

В сущности, происходящее выглядит как разговор общества с самим собой. Оно делает вид, что вовремя не разглядело «монстра» в своих рядах, поскольку тот слишком хорошо замаскировался под положительного героя. Теперь же оно с остервенением стремится исправиться, словно вымарать ошибку в тетради, пока никто не заметил — но на деле лишь размазывает грязь.

Другой важной интенцией хейтеров, помимо пожелания мучительной смерти, стало забвение. Постепенно со всех профильных профессиональных ресурсов были удалены почти все тексты, лекции, видео и даже упоминания имени Мадсена. Разумеется, это единственный выход из положения, ведь в этой палате мер и весов общественно неприемлемое всегда обнуляет любое иное содержание.

Стереть человека из памяти и истории — как вода, которая должна сомкнуться над утонувшим, восстановив идеальную гладь. А тем, кто не согласится, предложат определиться с идентичностью, выбрав между статусами сумасшедшего и/или соучастника.

«Он живет лучше меня»

Важное место в этом гербарии ненависти заняло возмущение слишком хорошими условиями содержания в исправительном учреждении, где Питеру предстояло отбывать наказание. Пресса детально описывала жилые и общие пространства, скрупулезно перечисляла права и возможности, которыми располагает Мадсен (кстати, как и все прочие обитатели этого места). По мнению общества, «он живет слишком хорошо и недостаточно страдает».

Измеряя качество жизни в единицах материального мира, возмущенные вряд ли могли по-настоящему оценить смысл и значение свободы для того, кого они ненавидят. А ведь свобода была единственным, что имело настоящую ценность.

«„Наутилус“ — это политическое высказывание об индивидуальной свободе», — писал Питер.

Вступив в текущий социальный договор, «возмущенные горожане» обменяли свою свободу на иллюзию безопасности. Но так ли безопасно общество, в котором людоедский порыв подменяет жажду справедливости? Причем этот порыв не удовлетворяется даже пожизненным заключением и нуждается в бонусах в виде возможности унижения другого. Так ли нужна и важна свобода людям, которые не считают ее отсутствие достаточным наказанием?

«Тюрьма не курорт», и всякий русский привык к тому, что по другую сторону забора человек лишен прав и достоинства — он сдал их вместе со шнурками и ремнем, входя в эту дверь. Тем интереснее, что общество с другой историей, другой правовой практикой и другой ценой человеческой жизни приходит к той же культурной конструкции.

«Потому что ты русская»

Мало кто из моих европейских собеседников оказался способен преодолеть архаичный дискурс «гения и злодейства» и отойти в продуктивном направлении от позиции «неважно, насколько интересен человек, совершивший общественно неприемлемое деяние». Но одно из ироничных высказываний было вполне осмысленным: «Ты можешь так рассуждать, потому что ты русская».

Арт-группа Half Machine исполняет балет на палубе «Наутилуса», пришвартованного в копенгагенской гавани, май, 2007

Русское — это превосходство идеи и содержания над человеческим, восходящая к советскому вечная несоразмерность Проекта и человека. Русское — сверхчеловеческое, новый человек, half machine.

Не случайно и Питер бесконечно говорит о советском космосе, о «Спутнике», «Востоке» и о том, что это впечатление повлияло на всю его жизнь и идеи.

Бог говорит Гагарину: Юра, теперь ты в курсе:
нет никакого разложения с гнилостным вкусом,
нет внутри человека угасания никакого,
а только мороженое на площади на руках у папы,
запах травы да горячей железной подковы,
березовые сережки, еловые лапы,
только вот это мы носим в себе, Юра…

Анна Долгарева

Задолго до серьезного погружения в тему мне было понятно, что Питер — это «сны о чем-то большем», что «Наутилус» всегда был гораздо большим, чем подводная лодка. В течение десятилетия его использовали по-разному: в качестве коммерческой рекламной платформы, вписки, места для секса, аварийной ремонтной базы и даже транспорта для возможного кругосветного плавания.

Для Питера Мадсена «Наутилус», как и всё, что он разрабатывал, прежде всего был арт-объектом, а преодоление гравитации и полет — метафорой освобождения и свободы.

«Я всегда считал свои подводные лодки, дирижабли и ракеты „функциональными скульптурами“, я строил штуки, чтобы рассказывать истории. Когда твои дети заинтересуются физикой, химией и математикой, запрети им это и скажи, что начать нужно с изучения искусства, иначе ничего не получится, — говорит Питер. — Все главные проекты были реализованы теми, кто мыслил категориями искусства».

видишь, я по небу рассыпал красные звезды,
швырнул на небо от Калининграда и до Амура,
исключительно для радости, Юра,
ты же всегда понимал, как всё это просто.

За десять дней судебного разбирательства суду представили странные, яркие и неожиданные свидетельства от экспертов по ракетостроению и подводным аппаратам, рассказы коллег, друзей, партнеров, активистов копенгагенского секс-андеграунда.

Эти показания нарисовали портрет мечтателя, гениального изобретателя, инженера-самоучки, решившего совершить невозможное в космосе и воде.

Главной же уликой, сыгравшей ключевую роль в его осуждении, стало хард-порно, которое полиция нашла на компьютерах Мадсена, хотя до сих пор точно не известно, был ли он только потребителем, участником, продюсером и/или режиссером контента.

Мы с тобой, Юра, потому-то здесь и болтаем
о том, что спрятано у человека внутри.
Никакого секрета у этого, никаких подковерных тайн…

«История — это нарратив, и он принадлежит тому, у кого в руках власть, тем, кто выиграл войну. Победившая сторона всегда выглядит „хорошей“, не потому, конечно, что она действительно так хороша, но потому, что назначила себя таковой. Но однажды орудия вновь стихнут.

„Плохие“, проигравшие, — это те, чью историю пишут победители. Попсовому изложению необходимы однозначные герои и абсолютные злодеи, ничего между, никаких оттенков. Всё, что искажает эту идеальную одномерную перспективу, нежелательно. Эта история одноглаза.

Я просто человек. И я плохой человек. Чудовище. Я совершил ужасное, невероятное, немыслимое преступление против ни в чем не повинного человека. Если я делал другие вещи в жизни, хорошие вещи, они больше не имеют значения для этой истории. Она не содержит информации о том, кто я помимо этого, это лишнее, поскольку может привести к непредсказуемым результатам и дать ответы на вопросы, которые никто не задал, чтобы не услышать ответ».

прямо как вернешься — так всем сразу и говори,
что не смерть, а яблонев цвет у человека в дыхании,
что человек — это дух небесный, а не шакалий,

Долгое время мне вообще не хотелось говорить о том, что случилось в море. Мне казалось, что это будет недопустимым вторжением в область чего-то очень личного и хрупкого.

Разговор об этом мог бы начаться только по инициативе Питера. Однажды начавшись, такой разговор вряд ли когда-нибудь закончится. «Вообще-то, ты совсем себе не представляешь, каково это. И я не представлял. Я хотел бы свободы не от тюрьмы — от вины».

так им и рассказывай, Юра, а про меня не надо.
И еще, когда будешь падать —
не бойся падать.

Культурный терроризм и репутация

Всякого, кто даже сдержанно поддерживал Питера Мадсена, моментально клеймили как извращенца, предателя здравого смысла и гуманистических принципов, на которых базируется сама европейская цивилизация. Эта стигма коснулась даже тех, кто остался анонимным. На самом же деле спектр этого «положительного» отношения огромен — от простого любопытства до того, чтобы занять сторону Питера и встать рядом с ним.

Эта история, конечно, не про насилие и не про криминал, и потому она интересна.

Хотя мой извод гуманизма не позволил бы мне присоединиться к любому большинству и выкрикнуть: «Распни его!» — даже если бы речь шла о менее содержательных фигурах по обе стороны события.

Мы привыкли действовать в очень насыщенной информационной среде, где всякое преследование носит отчетливо политический характер, а каждый задержанный, арестованный и отправленный отбывать наказание очевидно невиновен. Это осталось важным, но давно перестало быть интересным, это больше не культурный сюжет, а обыденность и рутина. Нет никакого специального означаемого в поддержке невиновного. Это может быть тяжело технически или даже опасно физически для поддерживающего, но это культурно одобряемая и однозначно позитивная стратегия существования в группе людей, живущей на войне с государством.

Поддерживая виновного в тяжком преступлении, называя его другом, мы разносим в щепки «нормальность», занимаемся культурным терроризмом. Пожалуй, это единственный вид мирного сопротивления, который действительно работает, причем ключевую роль в нем играет добровольный отказ от анонимности.

Нам больше не нужно переворачивать полицейские машины, сжигать банки и танцевать на амвоне, чтобы быть «вне закона». Оказалось, что имя и лицо — это оружие. Поэтому, когда мои европейские друзья спрашивают, не боюсь ли я за свою репутацию, я отвечаю, что рискую ею каждую минуту, когда не говорю то, что думаю.

Формально классическая выставка уже сама по себе является провокационным заявлением о том, что Питер всё еще здесь, что его идеи и проекты остаются важны, живы и интересны, что он продолжает рассказывать истории. Это символическое возвращение на культурную сцену. Самый важный элемент — это тотальная интерактивность, в рамках которой вся работа становится частью проекта. Сюда входят в том числе поиск куратора, финансирования и площадки, а также участие зрителя, который независимо от своей воли включается в игру и делает ровно то, что от него ждут.

Я заставляю общество посмотреть на себя в зеркало: гуманный законопослушный гражданин будет требовать расправы и/или по-настоящему нападать, сторонники свободы слова и самовыражения станут требовать запрета или цензуры, феминистки объявят меня предателем всех женщин, представители толерантного общества попытаются лишить меня — беженца и эмигранта — права на критику «европейского» и т. д. Однако важно понимать, что сами по себе ценности и принципы не подвергаются сомнению или переоценке ни одним из нас.

Главным содержанием является высказывание о том, что эти ценности для самых истовых их носителей — пустая форма, а общество, которое так ненавидит насилие, что готово публично убить человека, опасно само для себя.

Выставка должна предваряться вступительным текстом вместо манифеста, краткий смысл которого сводился бы к простому «убей меня, докажи, что ты лучше меня».

Мам, пусти меня

В начале осени 2018-го выяснилось, что Питеру полностью запретили визиты женщин. После некоторого затишья СМИ вновь разразились гневом по поводу того, что у него есть возможность принимать посетителей. В середине октября датская газета ВТ опубликовала интервью с одной из женщин, которые встречались с Питером, — с этого и началось очередное «обострение».

«Датские политики хотят прекратить любовные подвиги Питера Мадсена в тюрьме после сообщений о том, что женщины стекаются, чтобы увидеться с изобретателем, признанным виновным в жестоком убийстве шведской журналистки».

«Датская народная и социал-демократическая партии призвали правительство и министра юстиции Сёрена Поулсена прекратить активную сексуальную жизнь жестокого убийцы».

«„Наши тюрьмы не должны быть свадебными агентствами для психопатов“, — считает и сам Поулсен. Хладнокровным убийцам не должна быть предоставлена возможность вести сексуальную жизнь за решеткой».

Юридический представитель социал-демократов Трине Брамсен также полагает, что осужденные на пожизненный срок, такие как Питер Мадсен, не имеют права на активную сексуальную жизнь: «Это издевательство над памятью жертвы и ее родственниками, что человека, совершившего такое непростительное преступление, могут посещать женщины. Это также издевательство над справедливостью».

Нигде не объясняется, почему необходимость этих мер начали обсуждать в связи с одним конкретным человеком из всех, кто отбывает наказание за такие же или более тяжкие преступления. Ни одно из этих высказываний не допускает, что общение с посетителями противоположного пола может быть дружеским, интеллектуальным, творческим, деловым и вообще иметь любое иное содержание, кроме секса.

Эта позиция, как утверждают ее приверженцы, основана исключительно на требованиях справедливости и необходимости «защитить других женщин».

Но она предполагает, что жизненная задача всякого человека женского пола — быть сексуальным объектом и обслуживать чьи-либо физиологические потребности.

Я лично знаю минимум одного человека из действительно очень короткого списка посетителей Питера. Эти визиты с обеих сторон были основаны на профессиональных интересах, крайне далеких от сексуальных.

Сильное впечатление также производит публичная позиция шведской писательницы и участницы Нобелевского комитета Керстин Экман, поддерживающей международную кампанию #MeToo: «Мы, женщины, всегда знали, что если мы раскроем себя, то будем пристыжены и виноваты сами. Здорово, что кампания #MeToo это действительно изменила. Но как объяснить поведение женщин, которые посещают убийцу Питера Мадсена в тюрьме? Это было самое кошмарное преступление, которое можно вообразить. Он должен быть отправлен на самое дно морское и оставаться там в течение всей своей жизни. Вместо этого женщины роятся вокруг его тюремной камеры — и настолько активно, что датские политики говорят о необходимости принятия новых ограничительных мер. Это могло бы удержать поклонниц от контактов с опаснейшим убийцей».

В словах Экман присутствует полный комплект штампов «официального» феминистского дискурса. Здесь мы видим патернализм и внутреннюю мизогинию, которые заботливо подсказывают неразумным женщинам, с кем и в какой форме следует общаться, а также беспечную убежденность в том, что кого-то можно или нужно останавливать, а если кому-то чего-то недодать, то мир станет справедливее и безопаснее.

«Я думаю, что эти женщины, должно быть, самые сумасшедшие существа на этой планете. Их общение с Питером Мадсеном умаляет чудовищность его деяния, является предательством женщин, которые стали жертвами подобных преступлений», — пишет Экман.

Обесценить неугодное мнение, объявив сумасшедшим того, кто его выражает, — далеко не новая стратегия. Именно ею до сих пор пользуются все тоталитарные режимы мира, чтобы выключить опасные темы из повестки. Тем сложнее поверить в то, что это всерьез заявляет не аноним из сети, а статусный представитель европейского культурного сообщества в 2018 году.

С другой стороны, всему этому едва ли стоит удивляться. #MeToo — один из самых успешных проектов институционального феминизма, обслуживающего капитализм. Он отстаивает только те права женщин, которые наиболее комфортно инсталлируют их в систему, где доминируют мужчины.

Под доминированием в данном случае имеется в виду, конечно, не сосредоточенность капитала в руках мужчин, а идеология и механика мира, в который вынуждены интегрироваться женщины, добившиеся значительных позиций.

Не менее устрашающе звучит и следующая мысль писательницы: «Мы, женщины, располагаем той властью, которая может ограничить насилие мужчин. Мы должны использовать ее».

Даже если закрыть глаза на масштабное обобщение «мы», сложно проигнорировать содержание того, что Экман называет «властью».

Власть в ее интерпретации — это власть «не давать». То есть наше время, наша эмпатия, наш выбор, наше тело — по-прежнему не наше дело, а некая атрибутированная ценность, которая существует отдельно от нас в качестве товара, дара или вознаграждения.

Женщина по-прежнему пленница и/или заложница, и ее свобода ограничена сформулированными извне представлениями о ней и ее социальных ролях. Эта картина мира настолько сильна и всеохватна, что даже гражданин открытого космоса Питер Мадсен задает этот вопрос: «Ты ведь мама (ты „хорошая“), откуда в тебе всё это?»

В связи с тотальным запретом на женские визиты я стала обдумывать, каким мог бы быть мой ответ на эту почти комичную ситуацию: декларируемые цели «пресечь сексуальную жизнь за решеткой» и «защитить других женщин» в действительности нарушают право всех женщин на свободу распоряжаться собой лишь потому, что они женщины.

Получалось, что для того, чтобы получить это право, женщинам нужно было бы стать мужчинами. Тогда же наша общая подруга написала мне, что она готова начать процедуру изменения гендерной принадлежности, раз проблема в этом.

Я подумала, что, если это сделает группа женщин, это может быть хорошей акцией. Я всё еще так считаю, хотя позиция отказа от изменений кажется мне более радикальной.

Jenny

«Очень уважаю тебя, и ты одна из самых смелых женщин, которых я знаю. Быть его другом теперь значит быть смелой. Вообще, для меня в этом как раз и есть смысл настоящего феминизма — в том, что мы здесь, и это выбор».

Sofie

«Я это понимаю абсолютно так же. Я считаю себя феминисткой, и меня выгнали из моей группы как предателя. Я работаю водителем поезда (в этой профессии 95 % мужчин). Никто раньше не говорил мне этого, и я просто потеряла надежду, что кто-то думает так же».

Jenny

«Я так думаю, и говорю, и делаю так».

Sofie

«Я как-то вообще разочаровалась в человечестве, мне уже было почти всё равно(

Питеру запретили свидания — такого не было по отношению ни к одному заключенному раньше. Политики настаивают на полном запрете свиданий с женщинами. Если ты спросишь кого угодно, то услышишь, что любая женщина, посещающая Питера, разумеется, для секса. Бесит.

Так что из-за моего пола они не позволят мне его посещать — закон еще не принят, но все всё понимают, конечно. Если они скажут, что только мужчины будут иметь право на посещения, я поменяю свой пол. Я в ярости от этого. Так устала быть „хрупкой женщиной“. Не уверена, что мой муж будет очень рад, но я знаю, чего хочу, и получу это. Да, ненависть безумна, это очень утомительно. Сначала я всё читала, сейчас почти нет. Это какие-то всплески глупости и слепоты, и на это не стоит тратить время».

Jenny

«Кстати, как ты думаешь, название проекта понятно звучит?»

Sofie

«Конечно. Когда я ходила давать то интервью, это было именно то, что я сказала. Вообще, я была сильно удивлена, когда люди из его окружения просто сбежали. Я думала, что они действительно любили его. Я так злюсь на тех, кто ушел, когда он больше всего нуждался в помощи и дружбе. Понимаешь, помогать и быть другом очень легко. Не знаю, узнала ли я что-то новое о себе, но я убедилась в том, что большинство людей — эгоистичные задницы и бегут, когда становится немного страшно».

Ситуация перевернулась, и разнообразные аналоги #янебоюсьсказать стали хоть и важными, но совершенно мейнстримными явлениями (и хорошо), а недопустимым, страшным и опасным стало нечто совсем другое. Меня обязательно упрекнут в обесценивании чьего-то травмирующего опыта за неимением собственного, но этот опыт есть и у меня. Просто я вынесла из него другое содержание и именно об этом всегда боялась сказать. Больше не боюсь.

Есть полное ощущение, что это рождение альтернативы навязчивому «культу жертвы», и это явление, к сожалению, вполне может быть описано всё теми же словами Керстин Экман:

«Мы, женщины, всегда знали, что если мы раскроем себя, то будем пристыжены и виноваты сами».

О женщинах, которые поддерживают абсолютно любой тип отношений с Питером, в сети чаще всего пишут: «Должно быть, она хочет закончить как Ким». Если представить себе и такое желание, то остается непонятно, чем оно плохо.

Это похоже на радикальную потребность в абсолютной и предельно выраженной любви, в превращении хотя бы ненадолго в лакановский «объект а», которым, несомненно, является прошедший путь мучений и воскресший Иисус. Именно здесь рождается поле особенного притяжения, где концентрируется желание людей соприкоснуться с Богом. Здесь человеческое тело становится референцией божественного, явленного в телесности Христа.

Средневековые источники вообще содержат прямые указания на женскую гендерную принадлежность Христа.

Архиепископ Ансельм Кентерберийский в XI веке воздает молитвы «Христу, моей Матери», называет Бога «великой матерью». Юлиана Нориджская, считающаяся одной из прародительниц феминистской теории, в «Откровениях божественной любви» пишет: «как Бог есть наш Отец, так же Бог есть наша Мать», «о нашей драгоценной Матери Иисусе», «наш Отец желает, наша Мать действует, и наш добрый Господь, Святой Дух утверждает» и т. д.

Получая смертельные раны, тело становится объектом поклонения, приобретает сакральное значение. Существует множество изображений, где отдельно от тела изображены сами раны Христовы — и именно к этим образам обращались помыслы прихожан, именно они вызывали желание прикоснуться к изображениям «святой крови».

Источники наполнены описаниями экстатических состояний святых и мистиков, соприкасавшихся с Христом через изображения его ран. Гертруда Хельфтская подробно рассказывает в своих «Откровениях», как ангелоподобный Христос явился к ней и пускал в нее стрелы из своих ран, причиняя мучительную и сладостную боль. В «Книге божественного учения» Екатерина Сиенская писала, что во время одного из своих видений она коснулась ран Христовых и ощутила вкус его крови.

Смерть, мучение и воскресение плоти Иисуса — объект абсолютной страсти для верующего, а его смерть — условие идеального метафизического и духовного брака между Богом и человеком.