«Он сделал свою нацию счастливой навсегда». Как французский поэт шевалье де Менвилье написал эпос о Петре I и чем он не угодил российскому правительству

В той части библиотеки И.И. Шувалова, которая хранится в Отделе редких книг и рукописей НБ МГУ, содержится эпическая поэма Женю-Соала де Менвилье «Человек-Бог, или Вселенная — единая семья». Экземпляр содержит отчеркивания. Мистическая поэма, которая не является поэтическим шедевром, очевидно привлекла внимание фаворита. Это могло произойти незадолго до того, как он начал заниматься делами, связанными с основанием университета в Москве (он станет его куратором), или непосредственно параллельно с ними. Таким образом, шевалье де Менвилье рассматривался фаворитом как фигура, способная на создание масштабного эпического полотна. Университетские интересы и литературные счастливым образом совместились, и Шувалов пригласил литератора (не относящегося ни к числу самых знаменитых, ни к числу самых незаметных) стать преподавателем нового университета.

Но педагогическая карьера у шевалье де Менвилье не заладилась. Шуваловский ордер от 27 ноября 1757 г. (сочиненный уже после того, как Менвилье поучаствовал в одном университетском скандале) гласит:

«Менвильерову должность дать так, как и протчим учителям, чтоб определенное ему жалованье производимо было ненапрасным, а чтоб за одне ево сочинении оное жалованье оставить ему вместо пенсии, отдав ево класс другому, тово много; буде же он за своими болезньми, как представлено репортом, учить не может, то ево от университета уволить».

Под именем Шарля-Луи Филиппа Менвилье фигурирует в латинском каталоге публичных лекций зимнего триместра 1757 г. Сохранять прежнюю оплату после завершения педагогической карьеры (в 1758 г. в университетских документах имя его уже не упоминается) куратору показалось нецелесообразным. Но — в том же или меньшем размере — пенсион, по-видимому, выплачивался. Литературный заказ продолжал выполняться, когда фаворит в связи с переменами на российском троне отошел от дел, и поэма «Петреада, или Петр Творец» вышла в свет в 1762 г. в Амстердаме. Однако она не была воспринята как литературная удача. Впрочем, Шувалов мог обвинять в этом только самого себя: поэтический вкус ему изменил.

Отметим печатные отклики. Один, очень свежий, появился в журнале одного из самых видных тогдашних писателей Германии Иоганна Кристофа Готтшеда «Последние новости изящных наук». Отзыв отличается благосклонной интонацией, но далек от восторженного:

«Не только французские историографы с недавнего времени отважились обратиться к северным царствам, героям и героиням; их поэты также начали поиск материала для своих трудов в этих холодных местностях. Шевалье де Менвилье — один из первых, благодаря которым воздается справедливость императору России Петру Великому. Его перо уже сделалось известным иными трудами, но в таких крупных поэтических произведениях оно еще себя не показывало. Мы знаем, что он сам совершил путешествие в Петербург, Россию и Персию и даже побывал в песках Великого Могола. Как при отъезде, так и по возвращении из этих северных и восточных местностей он лично нанес нам визит и многое рассказал устно. <…> Можно видеть, что эта поэма весьма заслуживает быть прочитанной, при том, что она далеко не достигает красот вольтеровского поэтического искусства как по силе выражения, так и по благозвучию».

(Менвилье был знаком с Готтшедом. Он нанес ему визит в июне 1746 г. и непосредственно вслед за тем написал письмо с просьбой о деньгах, поскольку, проигравшись, оказался в чрезвычайно затруднительном положении; он обещал вернуть 100 экю за 15; Готтшед не согласился на столь соблазнительное предложение.)

Персия и Великий Могол (о чем Менвилье благоразумно не рассказывал Шувалову) резко подчеркивают авантюристическую жилку нашего героя и его склонность к вымыслу.

Более резкий отзыв принадлежит перу видного журналиста, Пьера Руссо. Он опубликован в его «Энциклопедическом журнале».

«Если бы все дурные поэты представили себе, что на них смотрит Буало, они не имели бы странного намерения обессмертить себя, ни еще более нелепого плана прославлять подвиги героев. Шедевр гения, возвышенная эпопея должна быть достоянием только любимцев Аполлона. И нет ничего более возмутительного или, если угодно, забавного, чем звуки, которые извлекает из эпической трубы шевалье де Менвилье. Его не упрекнут в том, что он дурно выбрал героя; но непростительно, что он вздумал, будто способен достойно воспеть царя Петра Великого».

Эта рецензия очень задела поэта. Современник пишет:

«Шевалье де Менвилье… разоренный изрядным числом широко известных сумасбродств, пересек всю Германию и Россию с намерением найти какое-нибудь видное лицо, которое содержало бы его как литератора. То так, то эдак, то в карете, то пешком, будучи в Германии по возвращении из России, он узнал, что „Энциклопедический журнал“ опубликовал очень неблагоприятную оценку его Поэмы, при чтении которой он лишился чувств. Он искал Буйон на географической карте и, с трудом найдя его, уселся в почтовый экипаж, чтобы явиться лично и поспорить, как это делал дон Кишот с Дульсинеей, за честь и достоинство своего труда. Прибыв в Ганау, он поспешно вышел из экипажа; с ним случилось то несчастье, что колесо проехало по пяткам и раздавило их. С почты его доставили в больницу, где его вылечили, но с тех пор ему было трудно ходить. Этот несчастный случай не отвлек его от задуманного плана отомстить за нанесенное его труду оскорбление, что, как он утверждал, сделал буйонский журналист. Он отправился пешком из Ганау, держа в одном кармане свою библиотеку, а в другом вешалку для пальто, и — от кюре к викарию — прибыл в Буйон в самом ветхом облачении. Его первой заботой было спросить, где остановился Журналист, и высказаться как можно красивее на его счет. Это высокий, худощавый человек, которого удовольствия начали изнурять, а самая ужасная нищета завершила это дело. У него были какие-то туфли без пряжек и без каблуков, очень плохие чулки, одежда, впрочем, сносная, двухнедельная черная борода, такого же цвета парик, который не закрывал половины головы, наконец, в высшей степени пугающее лицо. Будучи в таком виде, он обратился к г. П.Р., который устрашился этого и чья жена также была ужасно напугана, чтобы спросить его, какие недостатки он нашел в его труде, что он так дурно к нему отнесся. Г. П.Р., принявший его за сбежавшего из сумасшедшего дома, сказал ему, что он там ничего подобного не нашел и что если в его газете говорится о нем что-нибудь плохое, то это, несомненно, один из его сотрудников, который воспользовался его отсутствием; это был самый мудрый способ, ибо Шевалье стал бы сражаться насмерть, защищая свою Поэму. Однако он успокоился на том, что сказал ему г. П.Р. в свое извинение, и, чтобы извинение было совершенным, заплатил за него в гостинице до следующего дня, когда попрощался с ним, моля Бога никогда его больше не видеть».

Мы не знаем, является ли характеристика, данная нашему герою Фридрихом II, откликом на поэму, или же она принадлежит его личности в целом: «Бесплодный век, в котором мы живем, производит только Шуазелей, Бьютов, Менвилье…». Иоганн Готтхельф Линднер оценивает обе эпические поэмы Менвилье следующим образом: «„Петреада“ и „Человек-Бог“ то полны огня, то тусклы и вздорны». Позднее Карло Денина, который также сочинит эпопею о Петре Великом, но в прозе и на итальянском языке, так резюмирует свои сведения о Менвилье и его творчестве: Менвилье «сыграл довольно комичную роль в прусской литературе… Он несколько раз вновь появлялся в Берлине, иногда одетый весьма изящно, иногда — в рубище, кишащий паразитами, и просил милостыню. Он путешествовал от Парижа до Петербурга, а оттуда — до Константинополя или Лиссабона, непременно пешком, и просил гостеприимства у дворян в их владениях и у клира в их приходах. Не раз его обворовывали по пути… Это, так сказать, эпическая поэма, где нет, может быть, и десяти сносных стихов. Это единственное его произведение, которое было у нас перед глазами и которое всегда упоминают, когда речь идет о шевалье де Менвилье».

Весьма любопытны подробности смерти нашего героя и связанных с ней событий. Немецкий издатель и литератор Христиан Август фон Бертрам пишет:

«Через несколько часов после моего прибытия при хозяине доложили о незнакомце, совершенно сходном с авантюристом. Он вошел и представился несчастным шевалье де Менвилье, которого судьба забросила теперь в эти края. Мы были поражены, увидев в таком печальном состоянии человека, который раньше был закадычным другом маркиза д’Аржанса и когда-то играл такую заметную роль в Берлине. Наше удивление исчезло, когда он рассказал нам свою судьбу. Ранее он был призван в Россию и получил приличный пенсион за то, что писал эпическую поэму о Петре Великом. Его непрестанно преследовала неумолимая злоба Вольтера. Устав от ругани в адрес бедного рыцаря в утрехтских газетах, тот возымел намерение подорвать его положение в России. Менвилье отправил свою „Петреаду“ амстердамскому издателю. Вольтер сговорился с ним, и героическая поэма появилась с очень причудливой медной гравюрой. — — — Эта гравюра, которая, несомненно, не делала чести чувству юмора своего изобретателя, по всей видимости, по наущению самого Вольтера, была истолкована так, как он того хотел. Менвилье был обвинен в преступлении оскорбления величества, и только благодаря человеколюбию императрицы он избежал смерти и всего лишь был изгнан навсегда из Российской империи с потерей пенсиона. В своем путешествии недалеко от Данцига он опрокинулся с почтовым экипажем и, так как издержал на лечение все свои деньги, попал в ужасную нужду, в которой теперь пребывает. Таков был рассказ шевалье, изложенный с такой энергией, что мы верили всему, что он говорил, и отнеслись к нему со всей симпатией. В своем несчастии он проявил очень живой дух. Он скитался по всей Европе, выказал выдающееся знание света, и искусство изображения характеров казалось его неотъемлемым свойством. Его экипировка была довольно забавной, и дорожную библиотеку он носил в подкладке».

Гравюра действительно весьма интересна. В нижней ее части, там, где обычно размещается надпись, был срочно помещен необычный графический отклик на животрепещущее событие… Использованы образы, внятные людям любой культурной традиции, но тем, кто знаком с французским «Романом о Лисе» или немецким «Рейнике-Лисом» особенно: в них есть сцена суда зверей над невинным барашком и затем его злодейское умерщвление хищниками якобы по приговору суда.

Старые (то есть отделенные от излагаемых событий наименьшим промежутком времени) биографические словари указывают, что Менвилье умер в Штольценберге недалеко от Данцига 12 июня 1776 г.

Эти два эпизода связаны предместьем Данцига — в одном случае он указан как место смерти, в другом — как место дорожно-транспортного происшествия с серьезными последствиями. Кажется, есть способ воспринимать эти два сюжета как непротиворечивые, если допустить, что авантюрист Менвилье перед смертью сообщил некоторые подробности своей жизни какому-нибудь другому авантюристу, и тот решил выдать себя за странствующего шевалье, чтобы поправить свое материальное положение.

Понятно, что его рассказ (который мог быть приукрашен соединенными усилиями) не вполне соответствует действительности; но какое-то ядро истины в нем содержится.

Полагаем, что смертный приговор — вымысел, а опала с лишением пенсиона — правда. Газета начала выходить незадолго до появления процитированной нами публикации; однако же вряд ли дистанция между событием и его описанием настолько велика, чтобы описанная встреча могла состояться при жизни Менвилье.

В нескольких словах перескажем эпос, который, кажется, завершался в спешке: вторая половина очевидно скомкана в сравнении с подробно-растянутой первой, и структурная ось в VI книге должна намекать на изначальный замысел в двенадцать, как у Вергилия.

Песнь I. Обращение к гениям-благодетелям России. Слабость царя Ивана; преобладание Швеции; коварство Софии; победа Петра над ней; он «сделал свою нацию счастливой навсегда, преобразуя нравы и воздвигая твердыни, где разом зарождаются добродетели и искусства». Священник обрекает вечному огню тех, кто отправляется в чужие края. «Гений русских, паря над миром, сам в себе чувствовал глубокую боль, видя сотню наций, которые своими разнообразными талантами обогащают природу, прославляют вселенную, в то время как Россия, погруженная в самое себя, видела, что о ней ничего не знает остальной мир, и что этот народ, увы! ловкий, но невежественный, презирает вселенную, которая смеется над его небытием». Первое, что нужно, — общение между нациями. Но где наши гавани? Ангел-хранитель, гений России, является к Петру во сне. Без способности к творчеству то, что кажется великим, ничтожно. Петр избирает Лефорта. Речь Лефорта к Петру: любая война между европейскими народами — война гражданская и мимолетная, после чего всё возвращается к прежнему взаимному обогащению. Русским нужно путешествовать, чтобы «утихомирить у себя ложное честолюбие, которое стыдится подражать другим нациям». Нужен собственный пример. Петр, отвечая, хочет «сделаться творцом малой вселенной». Речь Петра о путешествиях в Думе. Дух гордыни, «дух независимости» подхватывает его слова и распространяет среди черни. Петра хотят погубить пожаром. Этот дух действовал против Цезаря, превратил апостола в верховного епископа, желал служить церкви, убивая королей. Петр восхищается Голландией; Витцен советует ему напасть на Швецию.

Характеристика русских: «Много ума, но мало честолюбия, чтобы наконец выйти из тягостного невежества».

Песнь II. Рассказ Петра Вильгельму Оранскому. Отношения с Софьей. Хованский и Голицын при Петре имели бы другую судьбу. Хитрость Софьи заключается в том, чтобы выдать бояр, верных Петру, за заговорщиков против Петра, и натравить на них стрельцов Хованского. Менвилье нарушает законы жанра: у него подробно описываются интриги, но почти нет трогательных или ужасных страниц.

Песнь III. Продолжение рассказа. Регентство Софьи; поход Голицына на Крым. Честолюбивые планы Голицына овладеть царской властью. Заговор стрельцов; бегство Петра с близкими в Троицкую лавру. Для взятия Азова не было кораблей. Азов взят; но уже тогда зарождаются планы войны со Швецией. Петр просит у Вильгельма корабли. Вильгельм отказывается, ссылаясь на необходимость помогать союзникам, и подбадривает Петра, рекомендуя вступить в союз с Данией и Польшей.

Песнь IV. В России гражданская война, и Петр возвращается из Германии. Характеристика партий в гражданской войне — «невежественная чернь», «едва заслуживающие включения в число людей», и желающие, чтобы их имя «было для всех бессмертным примером добродетели, мудрости и верности». Первая партия поднимает стрельцов. Вернувшийся Петр их истребляет. Ангел-хранитель России стонет, но одобряет его действия. О Петре: «Его деспотическая власть — божественный луч для обоих союзников и для русского». «Он чувствует, что люди, рожденные под различным небом, не могут смотреть на всё одними и теми же глазами». Лишь незначительное меньшинство мыслит и делает себя счастливыми, в то время как большинство ввергает себя в несчастья. Русским не хватало общества. Роль, которую должны были бы играть женщины. Прежний брак и новый. «Предательское благочестие» монахов, мешающее росту населения. Петр, готовясь к войне, сам становится солдатом.

Песнь V. Союзники Петра и их намерения. Нападение на Нарву. Ангел-хранитель Швеции сообщает Карлу XII о тайных планах врагов. Характеристика шведского короля: «пламенный фанатизм». По совету ангела-хранителя Петр отправляется к Шереметеву; его солдаты видят в шведских колдунов. Нарвская битва. Гений Швеции обращает против русских метель. Эпическое сравнение: битва тигров и львов. Победитель Карл отпускает солдат и удерживает офицеров. Высшие силы испытывают царя, достоин ли он сам себя. Петр спешит на помощь к Нарве; ему является лучезарный дух, который останавливает его: Петр стремится к славе или к гибели, но небеса решили предупредить его бесполезную смерть. Петр должен быть обязан своими победами только себе. «Честь самого достойного героя ослабляют, когда его успех приписывают божественным заговорам».

Песнь VI. «Он пытается создать себе что-то из ничего». Успокоительная ночь. Громада мира в сновидении Петра. Петр ищет, где расположен ад, и не находит такого места. «Наш Царь повсюду видит ад для порока, который летит по всей вселенной со своей карой». Он ищет места небесных наград; перед ним разворачивается небо. Он чувствует повсюду Бога, повсюду видит небеса. Герои покрыты славой и светом не в силу военных доблестей, которые скорее стали бы причиной их несчастия, а в силу добродетелей. Здесь не блистает Александр Великий. Возможно, настанет время, когда человечество просветит система Пифагора. На римлян на небесах смотрят как на тиранов. Но там славен Митридат. Петр спрашивает: Митридата обвиняли в чрезмерной жестокости, и небо дозволяет ли ему суровость? «Нет, нет, отвечает тот, — никогда суровость не будет жестокостью, когда она необходима. Как и ты, Митридат применял кары к друзьям-предателям, к неблагодарным детям». Только таким образом можно преобразовать ужасные обычаи народа, который считает их священными и мудрыми. Когда-нибудь потомки смогут править кротко. Величие Спартака и Аттилы. Картины русской истории, от Рюрика и его братьев-варягов до прихода к власти Романовых. Петр просит предков о наставлении; затем перед ним раскрывается будущее — вплоть до счастливой четы Петра III и Екатерины. Приведем ключевой отрывок в стихотворном переводе:

«„Что вижу? Он страной моею овладеет,
И гордого врага племянник моего
В России для него готовит торжество?“
„Меняет, — дух речет, — сей ход судьба благая,
Губительной вражде исчезнуть помогая;
И ваших кровь семейств сей отпрыск съединит;
Для счастья общего навеки породнит,
И будут царствовать, могучей славой громки,
ПЕТРОВЫ внуки в ней и КАРЛОВЫ потомки“.
Царь рек: „Кого я зрю? Сей принц ко мне грядет,
И дочь его моя в величестве ведет.
Он славы — своего не видит достоянья;
Готовься же, перо, воспеть его деянья!
Как юноше к лицу воинственный наряд!
У трона сидя он подъемлет к лаврам взгляд;
Но мудростью своей и кротостью совета
Стремится усмирить сей пыл Елизавета,
Хоть им от всей души любуется она;
Ей помогает в том наследника жена,
Философ и герой. Науки оживляет
Сей ум, который в ней мир целый почитает“».

Песнь VII. Русские вновь в Ливонии. Вторая осада Нарвы. Перехват письма генерала Горна; Петр обманывает шведский гарнизон. Штурм города; Петр останавливает ярость собственной армии. Он «оказывается скорее отцом, чем победителем для побежденных». Ливония в руках Петра. Карл желает видеть на польском престоле другого короля. На трон избран Станислав.

Песнь VIII. Слава Петра — быть творцом. Несчастная, лишенная даров природы Ингрия преображается. Строительные работы в Петербурге. Попытки шведов им помешать тщетны. К полезному прибавляются искусства. Ангел-хранитель Швеции летит к Карлу через разоренную Польшу. Петр:

«Если царь хочет быть вторым Александром и испепелить мою империю и трон, он не найдет во мне второго Дария».

Тактика Петра. Украина. Мазепа и его мечты о независимости. Нуждающаяся в провизии шведская армия по совету Мазепы отправляется к Полтаве. Царь расставляет шведам ловушку. Обращение к гению с просьбой о помощи. Полтавское сражение. Петр призывает стрелять в беглецов — и в него, если он побежит. Победа Петра и бегство Карла. Преследовать его отправлен Меншиков. Поединок Меншикова и Левенгаупта. Левенгаупт сдается, говоря, что он уже спас короля и делает это ради спасения своих солдат. Петр велит вернуть пленным оружие, желая, чтобы они населили его провинции.

Песнь IX. Благотворная сила любви. Екатерина. Ангел-хранитель Швеции отправляется к берегам Киферы. Он задумал использовать как орудие спасения Швеции нечистую любовь. Ангел-хранитель России желает свести Петра с его будущей супругой. Политика следит за Карлом в Турции. Агент Понятовский сумел склонить на его сторону султаншу-мать, обвинив перед ней визиря, что тот подкуплен Петром. Она вступается за Карла перед султаном. Против Петра выступает и крымский хан. Султан меняет визиря и собирает армию в Адрианополе. Терпимость царит в Турции; у христиан не так. Надежда на помощь христианских народов обманывает. Голод в русской армии. Царь желает битвы. Екатерина отговаривает его. Ее золото блестит в глазах турок, и они соглашаются на мир. Вознаграждение со стороны Петра.

Песнь X. Перенос войны на море. Кораблестроение. Петр обращается к русским: наука перешла из Египта, колыбели изящных искусств, к римлянам, наполнив Италию, приблизилась к Франции, ее любезным законам подчинились англичане и немцы, и враг — Швеция; Польша блистает ими; неужели же от них откажутся русские? Действия русского флота против шведского. Петр сострадает побежденным врагам и оказывает им помощь. Карл возвращается в Швецию. Бой Карла с турками. Симпатии Петра к отважному шведскому королю. Подчинение Петру соединенного флота Англии, Голландии и Дании. Он проникает в замыслы этих стран, желающих разделить Швецию. Министр Карла Гёрц предлагает Петру мир и союз. Условия уже намечены, но Карл погибает. Союзники, прежде боявшиеся его, теперь опасаются и ненавидят Петра. Ангел-хранитель России убеждает ангела шведов не противиться определениям небес. Мир. Европа признает Петра Великим и императором. Мудрецы будут всегда восхвалять Петра как творческий дух.

***

Екатерине II вряд ли могло понравиться описание доблестей Петра III. Эпос был запрещен в России; особенно преследовалась крамольная гравюра. Автор этих строк располагает полным экземпляром, но он был куплен во Франции; напр., в библиотеке МГУ есть два экземпляра поэмы, но ни один из них не имеет этого портрета. Таким образом, проект Шувалова не был осуществлен вовремя или, лучше сказать, был осуществлен совсем не вовремя, и репутационные издержки от его публикации для тогдашнего русского правительства очевидно превышали выгоду. Для автора это обернулось жизненной катастрофой; для нас это — всего-навсего любопытный эпизод культурной истории Российской империи в XVIII веке.