Аристократические маскарады и простые доносы. Краткая квир-география революционного Петрограда
Адреса гомосексуального императорского Санкт-Петербурга хорошо известны и описаны историками, но гораздо меньше мы знаем о том, где встречались и веселились инакочувствующие раннесоветского времени. Искусствовед Ольга Хорошилова на основе архивов установила некоторые важные адреса. И хотя в РСФСР 1920-х гомосексуальность формально не преследовалась по закону, об истории инакочувствующих той эпохи мы знаем главным образом из материалов дел...
«Жить стало лучше»
В 1917 году в России произошла революция. В 1922 году опубликовали первый советский Уголовный кодекс. В нем отсутствовала пресловутая статья за мужеложство. Гомосексуальность наконец-то перестала считаться уголовным преступлением. И этот десяток лет, вплоть до 1934-го, когда статью за мужеложство вернули в УК, был временем пусть условной, но всё же свободы. Жить действительно стало лучше. Жить и правда стало веселее.
После революции Петроград оставался гомосексуальной столицей России. Здесь, как и раньше, существовали публичные места встреч со «своими» — парки, рестораны, кафе. На частных квартирах проводили костюмированные вечеринки и литературно-музыкальные журфиксы. Сюда, в относительно свободный (как тогда считали) Петроград-Ленинград, в 1920-е годы перебирались инакочувствующие. Они надеялись на лучшую и более спокойную жизнь. Ожидали, что здесь их поймут, они найдут «своих» и, возможно, обретут любовь.
В длинном, очень искреннем послании, похожем на проповедь, Ника Поляков (имя установила исследователь Ирина Ролдугина) сообщал своему адресату, профессору Владимиру Бехтереву, следующее:
«Одесская прокуратура продолжает относиться к нам [гомосексуалам] жестоко <…> Она предала суду многих товарищей <…> Нас наказывают, и никто не обращает на это внимание. Как будто бы так нужно. А ведь нас тоже довольно таки много и игнорировать нас тоже не стоит. Мы перебегаем из одного места в другое. Из Одессы мы теперь массами бежим в центральную часть России, в частности в Ленинград, где законность более соблюдается и где судьи — люди с известным образованием и развитием, которые могут разобраться в половом вопросе».
ЦГИА СПб. Ф. 2265. Оп. 1. Д. 505. Л. 8
Ника Поляков был в чем-то прав. В Ленинграде действительно существовало большое (хотя и недружное) квир-сообщество. Здесь никто открыто не преследовал инакочувствие, но были и шантаж, и угрозы расправы.
И даже после декриминализации однополых отношений большинство гомосексуалов старались не афишировать личную жизнь, понимая, что общество всё еще консервативно и настроено агрессивно. Но были и плешки, и «свои» кафе, и уютные большие квартиры, где выступали травести и даже играли мужские свадьбы. В Ленинграде тогда жилось лучше и дышалось свободнее.
«От уборных к учредиловке»
В 1908 году журналист Владимир Руадзе издал книгу «К суду!.. Гомосексуальный Петербург». В ней он подробно и местами иронично описал столичных инакочувствующих, места их встреч и виды развлечений, порой довольно своеобразные. Через десять лет Россия была уже другой, но многое в жизни гомосексуалов осталось прежним. Они всё еще любили назначать свидания в Летнем саду.
Там часто гулял Михаил Кузмин под ручку с писателем Юрочкой Юркуном. Правда, поэту-денди нравилось там всё меньше — по саду, взявшись за руки, ходили нахальные рабочие и горланили песни под гитару. В Летний наведывались и многие участники знаменитой мужской свадьбы 1921 года (о ней — позже): милиционер Александр Мишель, военморы Афанасий Шаур и Иван Греков, приказчик Денис (Дина) Нестеренко, чиновник Георгий Андреев… Все они либо «бывали в саду», «либо знакомились там со своими» — в их свидетельствах, хранящихся в ЦГА СПб, Летний сад упоминается часто.
Другим известным местом встреч был Собачий садик за цирком Чинизелли. Там стояли общественные уборные, в которых происходили «действия».
Гомосексуалы встречались и у Аничкова моста, где располагались туалеты, воспетые еще памфлетистами XIX века и Владимиром Руадзе. Знакомились и в более оживленных местах — например, на Невском проспекте. Сторож Иоганн Кольянен свидетельствовал:
«Я познакомился с Харитоновым на Невском проспекте в прошлом году взглядами обычными в нашем кругу. В прошлом году также на Невском проспекте я взглядом познакомился с Дудзинским».
ЦГА СПб. Ф. 52. Оп. 5. Д. 923. Л. 54
«Таких знакомств, — сообщал следователю Георгий Андреев, — у меня было два-три. Насколько помню, в Народном доме и на Невском проспекте. Знакомился взглядами».
ЦГА СПб. Ф. 52. Оп. 5. Д. 923. Л. 153
Традиционными местами амурных встреч оставались бани. Назначали свидания в Знаменских — там всё еще работали старорежимные крепыши-банщики, умевшие и как следует вымыть, и держать рот на замке. Военмор Афанасий Шаур встречался там со своим другом Борисом Каминским:
«При их очной ставке, Каминский категорически утверждает, что с Шауром был в банях на Знаменской улице и на Кирочной улице».
ЦГА СПб. Ф. 52. Оп. 5. Д. 923. Л. 160
Благодаря доносчикам нам теперь известны и другие места встреч инакочувствующих — Екатерининский сквер у Александринского театра, уборная у Октябрьского вокзала, сад у Народного дома. Там, по сведениям агента ОГПУ Владимира Малюкова, «в выходные дни количество собравшихся доходит до 150–200 человек. Ведется широкая пропаганда однополой любви».
Открывшееся в 1914 году кафе «Пекарь» (угол Невского проспекта и Михайловской улицы) мгновенно стало популярным среди гомосексуалов. Оно оставалось таким после революции и часто фигурировало в доносах. Владимир Малюков указывал и другое место встреч:
«До недавнего времени пидерасты собирались на бульваре Профсоюзов, но часто гуляющие там краснофлотцы буквально побоями их оттуда изгоняли».
В уборных на площади Восстания, как сообщал доносчик, инакочувствующие даже проводили лекции:
«Там бывший офицер царской армии Райский читает педерастам лекции о методах совращения. И его слушатели — все эти Зинки, Карменситы, Ярославки — на практике осуществляют его заветы. От уборных прямая дорога ведет к учредиловке, к Гитлеру, к царю!»
Салоны «аристократов»
В своем незабвенном пасквиле «К суду!» Владимир Руадзе представил два мирка гомосексуального Петербурга. Первый — «аристократы», сановники, гвардейские офицеры, дворяне. Второй — обычные горожане, служители, мелкие чиновники, уличные сутенеры. Показательно, что это разделение на «аристократов» и «простых» сохранялось и после революции, разрушившей сословные барьеры.
Бывшие офицеры встречались на квартире у барона Шиллинга. После революции он остался в Петрограде, проживал по адресу проспект Володарского, 60. Часто проводил у себя журфиксы. Его вечера славились изысканной культурной программой — хозяин приглашал своих добрых друзей, артистов Мариинского театра и Александринки. Они танцевали, исполняли арии из опер. Иногда устраивали травести-представления, а на Рождество и Пасху — маскарады.
В доме № 4 по Зоологическому переулку работал другой известный салон «аристократов». Его держал хозяин квартиры, чиновник Михаил Бычков. Он сам прекрасно музицировал, дружил с артистами. И проводил у себя художественно-музыкальные понедельники. Но всё же осторожничал: приглашал только проверенных гостей, близких друзей. Завсегдатаями вечеров в Зоологическом были князь Георгий Авалов, актеры Сергей Милашевич и Николай Петров, а также Владимир Пономарев, премьер Мариинского театра, бывший участник дягилевских «Сезонов». Вероятно, бывали у него и Михаил Кузмин с поэтом Евгением Геркеном.
Последний, между прочим, сам держал артистический салон у себя на квартире (Максимилиановский переулок, 11). Вместе со своим другом, певцом Николаем Артамоновым, проводил поэтические вечера, камерные концерты и лекции. Бывали и танцы. Но больше гостям нравились номера с участием травести-артистов.
Геркен был хорошо знаком со Львом Савицким, Федором Полуяновым, Евгением Киселевым и Борисом Каминским, первыми звездами раннесоветской дрэг-культуры. Они прекрасно имитировали женщин, сами придумывали номера, неплохо танцевали.
Савицкий и Полуянов хорошо пели и были нарасхват. Известно, между прочим, где они покупали и брали напрокат сценические костюмы. Им помогал парикмахер Петр Абол, служивший до революции в Мариинском театре. У него и его знакомых хранились «старорежимные» парики, корсеты, сорочки, даже платья. Всё это он давал на время своим друзьям, а иногда являлся в женском наряде сам. На мужскую свадьбу 1921 года он пришел в высоком парике а-ля Мария-Антуанетта. У Абола была безотказная соседка, актриса Егорова. У нее тоже имелись кое-какие симпатичные вещицы и костюмы. Друг Абола, немец Генрих Хайц, на той же свадьбе щеголял в наряде Пьеро, одолженном у добросердечной Егоровой.
Дрэг-артисты Иван Греков и Иосиф Дубинский пользовались услугами Александра Васильевича Лейферта. Он был именитым столичным мастером театральных костюмов, держал ателье на улице Караванной, 18 и до революции сотрудничал с лучшими театрами Петербурга.
После 1917 года ему удалось сохранить часть костюмов, он сдавал их в аренду. Платье, в котором Иван Греков позирует на фотографии мужской свадьбы, взято как раз у Александра Лейферта.
Те, кто не мог себе позволить дорогого Лейферта, шли за платьями в пролетарский Народный дом, благо там подрабатывали «свои», гомосексуалы из общества «аристократов» — артист Николай Петров и пианист Иосиф Юрман. Мастерские при доме были бедны, костюмы делались кое-как, но вполне годились для травести-номеров.
Вечёры у «простых»
Имитаторов зазывали к себе на вечёры и петроградские «простые». Так их называли «аристократы». В 1920-е — начале 1930-х к ним относили мелких служащих, разнорабочих, торговцев, красноармейцев, всякий городской плебс. «Простые» тоже любили артистические номера, музыку и танцы. Те, кто был побогаче и поудачливее, кто жил в отдельных квартирах, приглашали гостей — поужинать, чем бог послал, и от души повеселиться. Сбившись в теплые компании, они пировали, плясали под гармошку, изрядно пили и обжимались с «девками», роль которых убедительно играли приглашенные артисты — Греков, Полуянов, Киселев и др.
Иногда устраивали летучую почту.
«Я сам педерастией не занимаюсь, — пояснял Иосиф Дубинский, — но многие из участников вечеринок занимаются, причем во время вечеринок устраивалась летучая почта и я получал письма следующего содержания: „Вы мне нравитесь“, „Я желаю с вами познакомиться“».
ЦГА СПб. Ф. 52. Оп. 5. Д. 923. Л. 48
Популярным местом встреч «простых» была квартира Георгия (Жоржика) Суворова (Английский проспект, 31). Там устраивали вечеринки с музыкой и танцами. Хлебосольный хозяин квартиры был, кажется, рад всем. И его друзья тащили к нему даже малознакомых людей. Иногда случались конфузы. Геннадий Берман сообщал:
«На один из таких вечеров с 13 на 14 января милиционер Ефимов нас пригласил в дом 31, квартиру 13 по Английскому проспекту. Придя туда, мы увидели, что женщин нет и, не раздеваясь, стали уходить. При чем Ефимов извинился и сказал, что ошибся и что в субботу на Симеоновской (на квартире милиционера Александра Мишеля. — Прим. авт.) будет много девиц».
ЦГА СПб. Ф. 52. Оп. 5. Д. 923. Л. 45
Впрочем, других гостей Суворова отсутствие женщин совершенно не смущало. Все знали, что у Жоржика бывают «вечеринки с переодеванием мужчин в женское платье», причем «кокетство переодетых в женское платье было направлено к интригованию мужчин». Именно этот факт привлекал инакочувствующих, любивших маскарады и сюрпризы. К Жоржику на вечеринки часто забегали травести-артисты Греков и Полуянов, а также Георгий Халоппанен, в платье своей супруги и в театральной маске.
Иногда Жоржик брал за вход на свои вечёры плату.
«Брали по 1000 рублей и говорили, что деньги идут на оплату гармонисту, — сообщал матрос Афанасий Шаур. — Выдавали квитанцию. Причем на каждой стояла сумма и порядковый номер посетившего вечеринку. Я платил деньги в числе последних и мой номер оказался „50“. В этот вечер в числе других был и Халоппанен, который был одет в красном дамском туалете и в парике».
ЦГА СПб. Ф. 52. Оп. 5. Д. 923. Л. 124
Сам Жоржик на допросе в милиции убеждал следователя, что вечёры он устраивал «исключительно с семейной целью»: Суворов был женат на Александре Свинцовой. Он приглашал своих хороших друзей, но те приводили каких-то незнакомцев, и Жоржик совершенно не понимал, «почему оказывались здесь лица с извращенными наклонностями». Одним из таких был Георгий Халоппанен. К Суворову он являлся «в красном дамском платье с лорнетом» и во время вечеринок «обращал особое внимание на других мужчин, с которыми он очень хотел познакомиться и всё время оглядывал их в лорнет» (ЦГА СПб. Ф. 52. Оп. 5. Д. 923. Л. 111).
Между прочим, этот милейший любитель травестии тоже устраивал журфиксы у себя на квартире (13-я линия Васильевского острова, 9). У него среди прочих бывали поэт Евгений Геркен, танцовщик Владимир Пономарев, артисты Федор Полуянов и Сергей Милашевич, а также вездесущий Афанасий Шаур, матрос и агент ЧК.
В салон Ивана (Жанетты) Скобелева (улица Боровая, 17) приходили простейшие из «простых» — к ним хозяин питал самые нежные чувства.
Бывали здесь чернорабочие, солдатня, матросы, кладовщики, слесари. Иногда устраивали вечеринки с переодеваниями. Скобелев задавал тон. Несмотря на то, что окончил он всего лишь три класса школы и в советских документах числился рабочим, Жанетта интересовался искусством, служил в театре «Темп» и, судя по протоколам допросов, человеком был грамотным и просвещенным. Понятно также, что салон Скобелева был всего лишь небольшой малоуютной коммунальной комнатой, куда хозяин зазывал «пролетарскую молодежь присутствием женщин, выпивками, танцами под баян». Стены его салона, по информации доносчика, были «увешены вырезками из журналов, открытками; рядом с Репиным, Бамбоччо, Рубенсом — жанры голого женского тела, над ними — Ленин, Сталин, Молотов в непосредственной близости с портретами бывшей императрицы». И об этом сомнительном фотографическом соседстве Скобелеву припомнили в застенках ОГПУ в начале 1930-х.
Ему же припомнили и вечеринки с переодеваниями, которые он якобы проводил. Доносчики сообщали, что он и его подельники, «организаторы центральных ячеек разврата», отзывались на игривые женские имена: Иван Скобелев был Жанеттой, Иван Александров — Цыганкой, Иван Логинов — Паней-гармонисткой, Владимир Чернышев — Кэтти. Одного из травести, веселивших у Скобелева, колоритно описал агент ОГПУ Лисенко:
«Мне приходилось встречать у него человека с отпущенными до половины спины волосами, в женском платье, с подкладными бедрами и грудью. Живет без паспорта в Озерках, в доме частника и промышляет проституцией, зарабатывает крупные деньги. Если не знать, что он педераст, сходство с женщиной будет неразличимо».
Лисенко уверял, что таких барышень много в Ленинграде и что даже на улицах они носят платья. Например, хозяин «притона разврата» Завьялов, именовавшийся Марусей Кронштадтской, каждый вечер начинал с эффектного выхода цыганочкой — надев парик и пестрое платье, он обходил гостей, стреляя глазами, крутя ватными бедрами, и собирал в бубен пожертвования.
Редко, но хозяева салонов устраивали мужские свадьбы — несколько провел у себя Иван Хабаровский (улица Комсомола, 27). Но самые яркие отгремели в Петрограде в 1920 и 1921 годах. Первую организовал Георгий Андреев, служащий, член партии. 18 декабря 1920 года в своей просторной квартире (Офицерская улица, 10) в присутствии многочисленных друзей и знакомых он вышел замуж за Дину, Дениса Нестеренко, двадцатидвухлетнего приказчика мануфактурной лавки. Всё было обставлено чрезвычайно серьезно: хлеб-соль от «родителей», прочувствованное слово и благословение священника (самого настоящего, из «аристократической» среды), богатый ужин, несмотря на тяжелое военное время. Вечер закончился танцами до упаду.
Протагонист этого действа — Георгий Андреев — любопытный персонаж гомосексуального Петрограда. Был женат, имел двоих детей. С 1904 года служил во флоте. В 1917 году по собственному почину вступил в партию большевиков. Служил в Петроградском торговом порту, назначен начальником личного состава. Хорошо зарабатывал. Андреев считался «простым», но тянулся к искусству, посещал театры, кино, увеселительных заведений избегал. Инакочувствующим стал еще в девятисотые годы на флоте, но боролся со своими «противоестественными наклонностями», хотел стать счастливым семьянином, думал — супруга, дети помогут.
Натура оказалась сильнее. Андреев разочаровался в браке, расстался с женой и, как признавался позже следователю и психиатрам, в то время «страстно хотел найти себе друга».
Во время Первой мировой в Кронштадте он коротко познакомился и сошелся с Диной, Денисом Нестеренко. Потом были ссоры, измены. Андреев переезжал то к одному, то к другому своему другу. И вот в 1920 году, решив, что любит всё-таки Дину, вновь признался ему в любви. Но Дина поступил как истинная себялюбивая дама — согласился сойтись с Андреевым лишь при одном условии: он устроит настоящую свадьбу, большую, дорогую, по первому разряду. Делать нечего, и служащий торгового флота Андреев собрал по сусекам деньги, подключил провиантские связи, кинул клич по друзьям. И свадьба была что надо — Дина остался доволен.
Вторая громкая свадьба была сыграна в январе 1921 года на квартире милиционера Александра Мишеля (Симеоновская улица, 6). О ней довольно много написано. К счастью, сохранились снимки ее участников, один из которых недавно попал в мою коллекцию. Эта свадьба закончилась массовым арестом — по почину матроса Шаура, вызвавшего в самый разгар наряд милиции. Но следователи не усердствовали. Мишель и его компания в общем-то ничего не нарушали — мужеложство по новым законам не считалось преступлением. И дело прекратили.
Тогда все они — Суворов, Халоппанен, Андреев, Полуянов, Греков, Киселев — были для властей всего лишь «людьми с извращенными наклонностями». Но в 1934 году, когда статью за мужеложство вернули в Уголовный кодекс, гомосексуалы стали «преступными извращенцами, подрывающими основы коммунизма». Начались массовые аресты.
Последним ленинградским адресом большинства инакочувствующих стал Литейный проспект, 4 — так называемый Большой дом, но фактически масштабный комплекс зданий, принадлежавших ОГПУ-НКВД.
Отсюда их отправляли по этапу, а их дела — с бесценными личными архивами, фотографиями, дневниками, воспоминаниями, перепиской — уничтожали или запирали в хранилища. Возможно, когда-нибудь они станут доступны исследователям — и адресов на исторической карте гомосексуального Петрограда-Ленинграда будет много больше.