Петушня, постнормативность и фонтан, в котором плещутся гуидаки: интервью с принцессой белорусского квир-подполья Глебом Ковальским

Павел Коркин: Я связался с Глебом Ковальским и разузнал у него за «Петушню», белорусский фэшн и постнормативность. Чтобы не заразиться ничем неприятным типа голубизны или короны, я, несмотря на дистанционный разговор, задавал вопросы в маске и по окончании его побрил голову, а руки протер настойкой календулы и корня мандрагоры.

— Расскажи, как появилась идея «Петушни» и зачем миру нужен твой проект dosaaf.

— Идея «Петушни» пришла в голову моему другу, ЛГБТ-активисту Андрею Завалею после того, как единственный в Минске гей-клуб внес его в черный список за проведенную неподалеку от клуба акцию в поддержку наших друзей, избитых в том районе на почве гомофобии. Заведение объяснило это тем, что своими акциями ЛГБТ-активисты привлекают к клубу излишнее внимание органов. Политика «не высовываться» всегда царила и внутри заведения. Думаю, царит до сих пор, потому что уже много раз слышал от людей, впервые попавших на «Петушню», что в ***** (название клуба) они не вернутся, хотя я не считаю, что мы конкурируем. И по атмосфере, и по музыке это абсолютное разные пространства. Кстати, забавный факт: в декабре я и сам попытался зайти туда, но оказался в черном списке, хотя никаких конфликтов с клубом не имел. Такая вот, видимо, солидарность сообщества.

В общем, Андрей в начале прошлой осени нашел помещение, забил дату и сказал, чтоб я шла работать. Я изначально упиралась, и причины на то были. Из-за постоянных милицейских рейдов на ЛГБТ-вечеринки и публичных гомофобных переживаний у тогдашнего министра МВД я был уверен, что в этом деле каши не сваришь. К тому же наши первые обсуждения концепции, целевой аудитории велись в большей степени вокруг именно гей-сообщества, мужиков.

А у меня все это гейство на постсовке всегда вызывало тошноту, в исключительных случаях — смех, но не более. Западная гей-культура — скуку.

Поэтому вклинивался в это дельце я весьма неохотно. Мои представления об идеальном клубном устройстве ударялись о личный опыт. Если уж я во всем мире, даже в том же Берлине, никогда не был на идеальной вечеринке, как мы сможем создать ее в крошечном по меркам тусовочных городов Минске, в котором клубная культура в принципе слабовато развита, а каждый третий гей сам осознанно или нет транслирует внутреннюю, а зачастую и внешнюю гомофобию?

Но в какой-то момент мне удалось перешагнуть через свой перфекционизм и пойти на ряд компромиссов с собой, с Андреем, с обществом, с клубом. Их было много и они есть до сих пор, но после первой, на мой взгляд, успешной вечеринки мне стало понятно, что запрос в сообществе есть, и если не мы, то кто? Я перестал думать о вечеринках «для себя» и стал больше думать о вечеринках «для нас».

На данный момент «Петушня» — это единственная вечеринка в поле моего зрения, обоснованно использующая приставку «квир». Приходя к нам в 2 часа ночи, ты не сталкиваешься с толпой цисгендерных самцов, заигрывающих на танцполе друг с другом своей маскулинностью и гомоэротичной атрибутикой, что довольно типично для некоторых вечеринок, использующих приставку «квир» в Москве, Киеве, в том же Берлине. Нам лично всё это тоже очень нравится, и на «Петушне» приятно встретить вкусного подкаченного песика. Но мы хотели создать пространство в первую очередь для тех идентичностей, которые исключены не только из гетеросексистского мира, но и из порой весьма гомонормативного ЛГБТ-сообщества. Меня самого до сих пор это удивляет, но такой концентрации квира, как на «Петушне», я нигде больше не встречал. И с каждой вечеринкой к нам приходит всё больше и больше не вписывающихся или нарочно нарушающих гетеро- и гомонормативные каноны персон.

В минской тусовке все друг друга знают хотя бы в лицо, поэтому, когда я вижу на «Петушне» очередного абсолютно незнакомого мне ангелочка на шпильках и с размазанной по щетине помадой, я думаю: откуда ты вылез? кто тебя прислал? на кого ты работаешь?

Подхожу и узнаю, что человек после многократного не самого позитивного опыта три года вообще не ходил ни на какие вечеринки и ждал появления именно такого пространства, в котором будет чувствовать себя безопасно, по-настоящему свободно, и, что самое парадоксальное и приятное, в большинстве.

Наша мечта — и в лайнапах максимально исключить мужиков. Не потому что мы что-то имеем против них, как-никак через постель попасть в лайнап «Петушни» намного проще как раз мужику. Просто электронная сцена в Беларуси и так весьма male-dominated, очень хочется большему количеству леди, транс* и небинарных людей дать возможность себя реализовывать.

Фото: Александр Тимофеев, Денис Головей, Тома Фридрих

Dosaaf родилась прошлой осенью. Это была случайная беременность, и роды были внезапные. Я сидела в депрессии и страдала он контрпродуктивности. Все мои прежние интересы, планы и амбиции разбились в одночасье и оставили меня одной сидеть в болоте и ненавидеть себя за то, что выбраться из него я не могу. Чтобы делать хоть что-то, я пошла от противного, разбираясь, что меня НЕ раздражает сейчас. В то время я слушала в основном нойз и всякую экспериментальную чернь, а больше ничего особо не делала, потому что ничего больше делать я не могла. Решил, что надо бы записать парочку миксов, чтобы хоть что-то производить. Я нарыл простенький контроллер и, чтобы научиться им пользоваться, решил потренироваться на сведении техно. И как-то очень сильно хапанул — нойзовый микс и еще пару часов какого-то ломья я записал, но так нигде это и не постил, а в техно ушел с головой.

Сейчас я иногда люблю послушать что-нибудь пободрее и посветлее, могу представить себя на каком-нибудь фестивале при свете дня задорно переминающимся с ноги на ногу под Tale of us, но в целом и особенно в тот период техно для меня было медитацией, причем весьма темной, подобно какой-нибудь ауяске, погружающей в ад, но с каким-то профитом духовным на выходе (не всегда). К тому же того глубокого, гипнотичного, погружающего в специфические состояния звучания, которое мне интересно, в Минске я почти нигде услышать не мог. Сейчас разнообразия больше, но еще год назад сцена четко делилась на «модное» звучание и андеграундное подполье разных колотушек, брейк-коров и хард-басов. В общем, поднатаскала себя немного технически и начала сублимировать то темное, что остается за шутками про члены и танцами в сторис под Бьянку, в диджей-сеты.

На сегодняшний день я резидентка «Петушни», играю и на других мероприятиях, в декабре выступал в Киеве. В условиях пандемии пописываю миксы для разных подкастов. Отклик нормальный, правда, всё равно чувствуется давление в сторону более удобной и массовой музыки, но я не забываю, для чего и как у Dosaaf всё начиналось, поэтому очень трепетно отношусь к приглашениям туда, где можно поэкспериментировать с чем-то не танцевальным.

— Некоторые твои друзья эмигрировали в Берлин, расскажи про них и про берлинские тусовки. Нет ли у тебя самого мыслей уехать? Или Беларусь греет, гладит и на коленочках качает?

— Так а что про них рассказывать? Моя хорошая подруга Ян, художница, со своим парнем, молодящейся медсестричкой Ярославом, прошли определенные процедуры и уехали. Ярослав уехал как «поздний переселенец», потому что у него родственники немцы. У меня тоже по отцовской линии все немцы, но я запоздал и родился на год позже срока, на который распространяется эта программа. Ян еще в Могилеве ходил на какие-то курсы невест, чтобы уехать. Сейчас поступил в школу искусств с портфолио из скринов игры Sims. Яр в больничке работает и, наконец, начинает рубить бабло, расцвел цветочек просто сказочно после переезда. В Могилеве был, знаешь, такой пыльной больничной санитаркой с кислой тряпкой в руке, а сейчас — самое вкусное лакомство на любой вечеринке. Из злобной старухи в сочного твинка. Не без лекарств, конечно, но а как по-другому в Берлине? Тот самый случай, когда человек родился не в том месте и свое место потом нашел. Лично я, если бы родился раньше и имел возможность воспользоваться такими же условиями переезда, как Яр, наверное, переехал бы. А так особой мотивации у меня на данный момент нет.

Если говорить про берлинские тусовки, то я, наверное, покажусь дурачком, но больше всего мне нравится «Бергхайн» — по атмосфере, по людям, по музыке, по звуку. Другие популярные вечеринки вызывают смешанные чувства, вероятно, своей иногда чрезмерной сексуализированностью, абсолютным преобладанием мужиков и музыкой. Всё же «Бергхайн» реально имеет свое звучание, и оно мне по душе. Я точно знаю, зачем иду и что получу.

Каждый визит можно сравнить с некой огромной ядовитой паутиной, в которую попал, и всё, тебе жопа. Яд начинает действовать, и ты отправляешься в какой-то гипнотрип по темным граням музыки, желаний.

А остальные вечеринки в Берлине, на которых мне довелось побывать, по атмосфере более карнавальные и больше похожи на кружки по интересам, чего хочется реже лично мне. Секс в дарк-румах мне редко светит и редко случается удачным, не очень люблю веселиться и общаться на тусовках, если говорить именно о Берлине, потому что там очень серьезная музыкальная составляющая, везде очень сильный звук, технически всё настолько мощно, что хочется максимально этим наслаждаться, а шуточки, знакомства и веселье оставить на потом.

— Каково приходится ЛГБТ в Беларуси? Чем ты занимался в юности, по каким историям будешь ностальгировать, когда станешь бабушкой? Что интересного можно нащупать, накрутив глобус?

— Беларусь — это абсурд, это жесть, это китч. Не всегда и не везде, конечно, но временами это настолько плохо, что хорошо. Мне очень близка вся эта эстетика, мне очень смешно от многого здесь происходящего и от самого факта, что я тут нахожусь. Понимаю, что это, скорее, смех сквозь слезы, но так уж вышло, что я к этому привык. Стокгольмский синдром по-белорусски. (Смеется.) Если не касаться политики и структур власти, в принципе, тут можно чувствовать себя достаточно свободно. Насилия здесь гораздо меньше, чем в соседних странах. Да, когда я еду в платье на велосипеде по своему району, который считается не очень благоприятным, я осознаю риски, ловлю взгляды и чувствую опасность. Но мне намного спокойнее, чем если бы я оказался в районе вокзала в том же европейском Вильнюсе.

В мою последнюю поездку в Москву мы с друзьями шли по Кутузовскому проспекту, и до нас ***** [докопались] симпатичные молодые люди предположительно кавказской национальности. Честно говоря, я язык проглотил не только от страха, но и просто от недоумения, что такая ситуация возможна и что они реально произносят то, что произносят. Касаемо каких-то сережек в ухе, крашеных волос и т. д. Я допускаю, что в Беларуси такое происходит, но я лично никогда со времен средней школы не был свидетелем настолько поверхностных, неуместных и вместе с тем настолько агрессивных и реально внушающих страх ***** [безосновательных претензий с наездами].

Вообще я думаю, что свой дом нужно искать в первую очередь в самом себе. Если с головой непорядок, то нигде своего дома ты не найдешь. Где бы я ни путешествовал, если мне плохо, мне плохо везде.

Конечно, система, в которой мы живем здесь, зачастую ставит палки в колеса и препятствует благоприятному процессу и результату поиска себя, но мне в целом прикольно, я чувствую себя с большего на своем месте. И я чувствую себя нужным этому месту и тем людям, которые живут здесь вместе со мной. Не очень удобно, конечно, самому о себе такое говорить, но, думаю, я вношу некоторый вклад в трансформации общества — как минимум, своей дерзостью, что ли. Обладая в таких условиях довольно высокой степенью внутренней свободы, я помогаю ее в себе раскрывать и другим людям.

ЛГБТ-жизнь в Беларуси не очень. Могла бы быть и получше. Но подробный обзор лучше поискать на irecommend или обратиться к активистам. Я поддерживаю хорошие отношения со многими активистами, которые занимаются ЛГБТ-повесткой, участвую периодически в каких-то инициативах и проектах, но сам всёдальше и дальше ухожу от этой аббревиатуры. Мой близкий круг общения, мои способы взаимодействия с людьми, мои интересы, мои проекты и прочее, что составляет какой-то мой мир, я бы назвал скорее ненормативным или постнормативным. Я уже шучу, что главный тренд 2020 года будет каминг-аут пи**ров о том, что они больше не пи**ры. Потому что мы можем компанией уже, так сказать, заслуженных пи**ов Республики Беларусь, обсуждать наши сексуальные желания относительно женщин. И были, наверное, у многих прецеденты, когда эта грань пола/гендера вообще стиралась в сексуальном порыве. Это, конечно, не на благо ЛГБТ-движения все будет сказано, потому что гомофобы начнут сразу орать, мол, так вот, ничего тут нет природного, все жертвы пропаганды, но речь, конечно, не об этом. И говорю я за себя исключительно. Я свой левел, когда мне нужно было принять в себе гей-идентичность и пожить с этим, кажется, апнул. На данный момент я вижу в себе и другие идентичности, с другими сексуальными предпочтениями, гендерными определениями. Сколько их всего и что меня ждет дальше — понятия не имею, но это и интересно. Главное, стараться их замечать и не задавливать в себе.

Я очень надеюсь, что мы медленно, но верно стремимся к небинарному миру, в котором не нужно будет постоянно «определяться» и «называться», в котором каждый человек будет просто человеком со своей индивидуальностью, и в котором секс и любовь будут возникать не между полами, а между людьми.

Мои детство и юность прошли не самым удачным и продуктивным образом, как я сейчас понимаю. Хотя тогда казалось, что забавно. До 17 лет я жил в Витебске, в котором местная среда не оставляла особо выбора и представляла подросткам, особенно всяким неформальным подросткам, только одну возможность — возможность бухать. Какие-то увлечения и походы во всякие то театральные, то танцевальные студии имели место, но это были скорее немногочисленные передышки от постоянного алкогольного безумства. По количеству всевозможных историй, в которые я попадал, порой складывается ощущение, что я всю юность провел, бухая в заброшках водку или джин-тоник. Очевидно, было что-то еще, да и в употреблении спиртного как способе коммуникации, конечно, тоже была какая-то школа и не молча все выпивалось. Так сказать, я познаю мир со стопкой водки в руке. Когда ты аутсайдер, то причин бухать довольно много, помимо стандартных неразделенных любовей и прочих тинейджерских переживаний. И уже тогда была большая тяга к безудержному веселью, чтобы как-то скрашивать дни в очень сером маленьком городе.

Когда я переехал учиться в Минск, трэш стал жестче и ярче.

Из конкретных историй могу вспомнить, как мы ночью поехали из собственной квартиры ночевать в чужой подъезд просто ради того, чтобы поспать в подъезде.

Или как после клуба проснулись с подругой в деревне в какой-то хибаре одинокой взрослой лесбиянки, в поисках туалета наткнулись на двух крайне подозрительных особ и заторчали с ними еще на сутки в этой деревне. Впоследствии моя бывшая возлюбленная вышла за одного из них замуж и родила. Хорошая история в биографии всех действующих лиц. Систематически принимали решения ехать автостопом в Крым, обычно поздней ночью. Добирались до трассы, но никуда дальше пригорода Минска не доезжали. Однажды нас с подругой подобрал взрослый турок (стоит отметить, что я на трассе стоял в какой-то ткани, замотанной на мне шнуром от утюга, и болтался этот утюг сбоку, отбивал мне колено — экстренный походный лук для поездки в Крым). Так вот, мужик обещал нас довезти прямо в Симферополь, но довез почему-то к себе в однушку в Шабаны (район Минска). Долго пили водку и знакомили его с творчеством Алены Пискун. Но в какой-то момент турок начал весьма настойчиво пытаться изнасиловать мою подругу, и нам пришлось покинуть банкет. Если мне не изменяет память, в эту же ночь мы поехали на какой-то флэт, где я умудрился помять чужую машину, стоящую во дворе, просто на ней танцуя. Вообще то время — мем смешной, а ситуация страшная. Мы очень часто оказывались на волоске от смерти или, как минимум, тюрьмы. Причем все это совершалось компанией далеко не глупых людей, которыми просто-напросто двигал постоянный, иногда неконтролируемый протест, причем протест вообще всему, сопротивление некой повисшей над нашими головами несвободе. Просто в силу определенных психологических проблем, которыми каждого общество или семья наградили сполна, было сложно искать другие формы самовыражения.

Спохватился я годам к двадцати, когда познакомился и стал больше общаться с людьми, в меньшей степени избитыми социумом.

Через них я очень сильно увлекся искусством и стал создавать свое, в разных формах. Сказать, что я успокоился, точно не могу, потому что я не переношу скуку и обыденность. Я по-прежнему люблю выпить, но меньше, и, в целом, степень осознанности теперь гораздо выше и горизонт возможностей для самовыражения, которые я позволяю себе видеть, шире.

А вот накрутив глобус я ничего настолько же интересного для себя найти не могу. Мне в какой-то момент очень нравилось путешествовать, и я поездил немного по Европе, но никаких захватывающих историй не вспоминается. Точнее, я могу вспомнить, но это либо что-то личное, и никто, кроме меня, не поймет, в чем прикол, либо опять же истории про угар. Но мне, вообще не очень нравится путешествовать, не очень нравится спать не дома (или не в подъезде), не очень нравится знакомиться с абсолютно незнакомыми людьми без какого-то общего бэкграунда, как это приходится делать в путешествиях. Из посещенных мной стран мне нигде не хотелось бы остаться, либо же оставаться везде, но ненадолго. Я не был в Испании, вот это меня очень волнует, потому что вот там меня очень много всего интересует по части климата, мужчин, досуга и, кстати, техно (все мои любимые техно-продюсеры и диджеи примерно из этого региона). Но, как я понимаю, в Испанию мы сможем полететь еще не скоро.

— Расскажи про свои паблики, особенно про «колечко колечко кольцо» и «евангелие для адыгов».

— Спасибо за этот вопрос, потому что я, наконец, могу пролить свет на некоторые свои паблики, оставшиеся без внимания широкой публики, потому что создавались они только ради названий или конкретных людей. Итак, помимо пабликов различных проектов, я имею отношение к созданию или администрированию следующих сообществ вконтакте: «пугачева и копуста», «евангелие для адыгов», «тайный фан-клуб Дмитрия Андреевича Талецкого», «странные ноги», «мой клатч», «колечко колечко кольцо», «мемы про бирку на жопе алены пискун», «клуб карин которым нет места в мире любви», «не верь шлюхам из квартиры 347», «рис на все случаи жизни», «Белорусская Ассоциация Писюш», «#PRAYFORVOLOCHKOVA», «отрицательное влияние бани», «единственная цитата к. крук про н. братиславскую», «говно и вино», «странная побочка в виде желания слушать лану дел», «комментарии из видео youtu.be/bKC0RNqztvM» и другие. Во многих из них по два-три подписчика, и, дабы не нарушать существенным образом их элитарность, ссылки давать не буду. Вычислите.

«Колечко колечко кольцо» — это результат моего разочарования в современной поэзии. Точнее, в той ее части, которая многими критиками называется «профессиональной». Я с детства писал стихи. В пубертатный период, разумеется, было вообще обострение, и осталось немало потешных свидетельств. В какой-то момент мое увлечение поэзией стало через какие-то конкурсы и публичные чтения переходить в еще более маниакальную фазу, я увлекся современной русскоязычной поэзией, типа той, что публикуется в журнале «Воздух» и на сайте polutona.ru. Загоны были жуткие, потому что чем дальше в лес — тем меньше там было про какие-то первоначальные исходящие от тебя импульсы, тем больше про теорию, трансформацию поэтического языка, фонетические всякие штуки. Кульминацией было знакомство с всадником всей русскоязычной современной поэзии Дмитрием Кузьминым и подаренный им толстенный учебник «Поэзия», тогда только что вышедший. Весьма радикальная для обывателя работа, в своей радикальности спорная даже внутри самого литературного сообщества. Так вот, после трех месяцев пристального изучения всего, что там написано, я дочитал последнюю главу, закрыл книгу и по-ельцински сам себе сказал: Я УХОЖУ.

На самом деле я просто не справился с самокритикой. Она была жуткая.

Я слишком серьезно к этому относился, потому что на тот момент это был мой единственный канал самовыражения и какой-то творческой самореализации. Мне не нравился ни один мной написанный текст. Никогда. Конечно, на это очень сильно влияло то, что я считал авторитетным, включая и Кузьмина, и этот чертов учебник, и моих любимейших поэтов и поэтесс, среди которых я тогда выделял Галину Рымбу, Линор Горалик, Настю Денисову, Любовь Макаревскую. В какой-то момент я просто насильно запретил себе писать. Это и проверка была хорошая, ведь говорят, мол, настоящий поэт не может не писать. Значит я не тру, я смог. Очень долгое время еще в голову залетали и жужжали там разные фразы, всякое наблюдение всегда автоматически превращалось в строчки, это все хорошо знакомо людям, которые постоянно пишут. Но со временем все прошло, и на смену словесным образам пришли визуальные и звуковые, чему я очень рад. Вообще, я вовремя соскочил, потому что после того, как нейросеть научилась писать стихи, я вообще не очень понимаю, зачем нужны живые поэты. «Колечко колечко кольцо» — это моя отдушина в мире современной поэзии, что-то, что ни на что не претендует, делается легко и веселит меня в процессе создания, чего не всегда скажешь о результате, потому что на выходе может получиться нечто намного более глубокое и животрепещущее, чем то, чем кажется на первый взгляд. Но с большего это издевка над современными поэтическими текстами и просто фан фо фан.

Однако тут важный апдейт нужно сделать. Буквально на днях мой друг попал в больницу и описал некоторую ситуацию, которая там произошла. Мне показалось это чем-то очень знакомым, и, о, ужас, я нашел свое стихотворение, написанное РОВНО три года назад, в котором каким-то фантастическим образом переплетены те же образы и даже, например, конкретные названия магазинов, что и у друга сейчас в реальной жизни. Я ***** [поразился] и начал читать, что там дальше писалось.

А дальше писалось, например, стихотворение, начинающееся со стиха «не ведай смегмы чужестранца, пока идет война». Шаришь?

Ну, типа, про все эти контакты из особо опасных стран, про карантин, социальную дистанцию. Вообще, если верить, что стихи ««колечка» пророческие, то нас ждет не самое светлое будущее. Можете почитать, что там написано за 2017 год. А, учитывая, что к нашим дням стиль и темы колечка непроизвольно претерпели существенные изменения, кажется, реально никто никогда не вернется в 2007 год.

«Евангелие для адыгов» — это неоконченное священное писание, пополняемое словами, которые транслирует Нечто через наши рты, либо посланиями, которые таинственным образом появляются у меня в заметках после ночей пьянства и кутежа. Писанием занимается несколько человек, чаще всего мы отправляем туда ту или иную фразу, когда чувствуем в чем-то сказанном или услышанном оттенок сакрального смысла, например, найденное на доске одного ресурса для гей-знакомств объявление «баня, курочка на гриле и нижняя сучка для всего готовы». В заметках же у меня на утро после яркой пьянки может появиться какое-нибудь загадочное сообщение, типа «найдены кучки», очевидно принадлежащее авторству чего-то Высшего.

— Какая литература тебя вдохновляла и вдохновляет?

— Слушай, с книгами все сложно. Мне никогда не нравилось читать. Особенно крупные формы. Забавно, что недавно ездил домой к маме, и она говорит, мол, я там нашла какие-то твои распечатки, рассказы какие-то, иди посмотри, нужно тебе это или выкидывать. Так вот, среди всяких стихов, моих и чужих, там были рассказы Берроуза, Буковски, Паланика. То есть школьная литература читалась весьма избирательно и очень редко, а вот как упарываться бензедрином я в 13 лет, благодаря Берроузу, уже имел некоторое представление. Так или иначе, разумеется, какие-то книги читались, и говно, и не говно, но я не могу назвать ни одной, которая прям изменила мое сознание или как-то сильно повлияла. Я точно прочитал почти все Чарльза Буковски, но, как мне кажется, читал я его больше из-за того, что общался с определенными людьми, среди которых было круто читать Буковски. Впрочем, в более осознанном возрасте я перечитывал, грустный был дядя, поэтому нравится. И стихи у него хорошие. Читал много всего в подростковом возрасте и дальше с гомосексуальными линиями, чтобы как-то себя в этом находить и создавать какой-то пузырь вокруг себя. Но ничего по факту достойного тоже вспомнить не могу. Сейчас немного слежу за тем, что выходит у Kolonna Publications. Из прочитанного запомнились Герард Реве «Тихий друг», Марсель Жуандо «Непристойные письма», «Дневник 2002-2006» Александра Маркина. Сейчас периодически открываю недавно купленную книгу «Высланный» Тони Дювера, забавная проза, на первый взгляд написанная каким-то полуавтоматическим письмом в бреду, без пунктуации, нелинейно, с очень высокой концентрацией членов и спермы на страницу текста. Тоже грустно там все. Люблю, когда через говно, блевотину и сперму проступает едва заметная слезинка тонкой натуры, ищущей нежности и тепла.

— Если ты вдруг не в курсе: фонтан в фойе МХАТа им. М. Горького похож на оффлайн-шоп Bad Dragon, где плескаются гуидаки. Расскажи про походы на белорусские фэшн-вики. Почему всем нужно попробовать одеть платье в память о Владимире Фомине и почему конкретно тебя прет одеваться в девичье?

— Ну кстати, ситуация с фэшн-виком очень хорошо репрезентирует страну в целом. То есть я просто скинул фоточку в инст и написал два слова буквально о том, что нас выгнали с белорусской недели моды, и что это забавно — на утро проснулся знаменитостью. Буквально все городские журналы об этом написали, инфоповод номер один. А ситуация сама ничем особо не примечательна. Белорусская неделя моды — это такое абсолютно местечковое явление, больше похожее по стилю мероприятий и гостей на какой-нибудь юбилей Таисии Повалий. Мы с художницей Ангелиной Смирновой просто имели пригласительные и решили зайти, поорать, приоделись орно, причем ничего слишком вызывающего там не было. К нам подошел охранник и сказал, что люди не могут так выглядеть в этом месте и попросил удалиться. Вот и все.

Слушай, с платьями все не так просто. Этот образ со мной уже достаточно давно, и сложно назвать какую-то одну причину или выбрать наиболее значимую из причин. Я помню, что в старших классах школы начал ходить по сэкам, потому что в Витебске нельзя было купить нормальную одежду. Интересного мужского шмотья в сэках не было, впрочем, его и сейчас предельно мало. Зато было много бабских тряпок, килограмм которых стоил как пачка сигарет. Ну, узкие джинсы как минимум можно было найти только бабские. А от них пошло-поехал, через джинсы и свитера к платьям и боди. Но, конечно, стержнем всего этого был и сейчас остается протест. Мне очень важно выходить за границы «дозволенного», нарушать идиотские правила бинарной системы о том, кто как должен выглядеть. Считаю ли я, что это красиво? Да.

Но абсолютно точно, если бы все внезапно перевернулось и мужчинам бы приказали носить платья и каблуки, я бы намеренно носил только костюмы-троечки и туфли с длинными носами.

То есть протест тут, наверное, первостепенное.

За Фоминым я не следил, поэтому не могу адекватно оценивать ситуацию. Ты, наверное, хотел бы, чтобы я просто сказал, что он ***** [великолепнейший] чел и щеголял по глубинке в юбке до того, как это стало мейнстримом, и я бы с удовольствием так сказал, потому что со стороны выглядит действительно круто. Но там у человека, говорят, ряд психических расстройств и какие-то нехорошие дела он делал, поэтому сложно что-то вообще говорить. Но выглядит круто, это да. Вечная память.

— Поведай о своих перформансах и фейковой партии.

— Я не знаю, о каких перформансах речь. Вся моя жизнь — это перформанс, как бы претенциозно это ни звучало. В рамках прям такого институционального современного искусства только гроб сжег разок. Так себе перформанс, если честно, но нужно было что-то попробовать сделать вот именно в таких заданных рамках, галерейных.

Предвыборная кампания родилась интересным образом. Загорали мы как-то летом на лужайке у друзей в частном секторе и решили вызвать дух одной недавно почившей российской эстрадной певицы, чтобы узнать гороскоп на неделю. Как обычно, пустили кровь, открыли портал, ну, ножи, свечки, все безделушки, как положено. Она вышла на контакт, все рассказала, в какой день валюту скупать, в какой кота кастрировать, в какой фистинг можно, в какой нельзя.

Вроде нормально пообщались, но так нажрались, что потом никто ничего не помнил, и я когда проснулся утром — собрался, со всеми попрощался, спускаюсь уже в метро, и играет песня этой певицы в голове.

И я вспоминаю, в общем, что портал-то мы нихера не закрыли. Позвонил, уточнил, никто не помнит, чтобы закрывали. В общем, так с тех пор со мной везде эта девка таскается и строчками из своих песен мне посылает какие-то знаки постоянно, пророчества всякие. Она мне и нашептала про пандемию, про то, что карантин будет, что нужно самоизолироваться, не ходить нигде. И сказала, мол, ты должен всех заранее подготовить, потому что будет паника лютая, давай сейчас, мол, как-то осторожно. Так родилась эта предвыборная кампания «МЫ ЗДЕСЬ НЕ ХОДИМ». Разумеется, политика здесь была средством, а не целью. Нужно было просто через что-то заставить людей не ходить, чтобы они реально поверили, что не стоит ходить. Ну и, как видишь, все получилось. По крайней мере, мой электорат не ходит и скидывает мне в личку свои фотки в майках с лого кампании, показывают, что не ходят и сидят дома.

— На твоей страничке в соцсети я обнаружил клип CELOE «LOVE ЛОБОТОМИЯ». Полагаю, это некий подвальный гей-поп (k-pop)? Расскажи про этот проект и про теневую музыкальную сцену в Минске, а также про андеграундные кружки по вышиванию бисером и все прочее, что не на поверхности.

— Ох, мне бы, конечно, очень хотелось, чтобы это был белорусский подвальный гей-поп, а этот прекрасный юноша спал со мной в одной кровати, но, к сожалению, он базируется в Киеве, и мои отношения с алкоголем помешали зарождению новой белорусско-украинской ячейки квир-сообщества. Мы привозили его, кстати, на нашу, можно сказать, «Петушню № 0», два года назад. Прекрасный жеребчик, очень зашел публике. Подпишитесь, кстати, на его саундклауд, у него незаслуженно мало подписчиков.

А теневой музыкальной сцены в Беларуси я не наблюдаю.

То есть за хип-хоп, например, не могу пояснить, мой взор направлен больше в сторону noise, experimental, leftfield, musique concrète. Из более или менее танцевального — deconstructed club, всякие стандартные жанры с приставкой post и, разумеется, излюбленный всеми тег post-genre self-identify music. Ничего подобного в Беларуси я не вижу и не слышу. Была когда-то великолепная и очень перспективная darkwave-группа Rozovoje Ghetto, вот они очень выделялись на фоне всего беларуского, и даже во всем андеграунде были каким-то очень непохожим на других организмом. Из всего беларуского только они постоянно находились и находятся в моем плейлисте, но в какой-то момент они мигрировали, в том числе потому что в этом болоте на все их концерты ходили два человека. И это был я и мой друг. Был еще интересный мальчишка Артур Кирель, который на свой страх и риск и почти всегда в минус организовывал интересные мероприятия такого плана во всяких бункерах и заброшенных заводах, а потом в открытом к экспериментальным жанрам клубе «ИЛИ», который впоследствии тоже поплатился за свою открытость и закрылся, потому что это никому здесь не нужно и никто не готов за это платить ни копейки. Артур Кирель тоже уехал в Москву, и как-то ракушка захлопнулась, едва начав открываться. Мне очень хотелось бы тоже делать мероприятия в этом поле, но мы и девочек, играющих техно, с большим трудом находим, откуда здесь, в отсутствие сцены, спроса и, следовательно, признания, взяться человеку, желательно, конечно, трансгендерному, валящему нойзволл с сетапа за две штуки баксов?

P.S. Кстати, не только почитать, но и посмотреть на петуха в исполнении Глеба Ковальского можно будет в это воскресенье 17 мая в 19:00 по Москве в онлайн-трансляции записи спектакля «Левые диссиденты» HUNCHTheatre Belarus.