Что вам нужно знать о философии? Интервью с Артемием Магуном

Декан факультета политических наук и социологии питерского Европейского универститета, руководитель магистерской программы «Социально-политическая философия» Артемий Магун отвечает на каверзные вопросы Федора Максимишина и философствует на тему «Что такое философия?».

Как бы вы объяснили ребенку семи лет, что такое философия?

Семилетнему ребенку легко объяснить, что такое философия, — проще, чем взрослому. Ведь дети (особенно в раннем возрасте) постоянно спрашивают «почему?», причем, когда им объясняешь, они снова: «Почему?» И этим ставят в тупик. А философия как раз и пытается ответить на это «почему?».

Кроме того, философия занимается загадочным, парадоксальным. А дети любят всякие загадки и языковые игры. Таким образом, философия предстает изначально как наука вообще, «почему» и «потому что» в чистом виде.

А не возникло бы вопроса, зачем нужны все другие науки?

Это резонный вопрос. Я, например, не считаю, что они нужны. (Улыбается.) Не в том смысле, что не нужны конкретные области знания, такие как физика, химия, социология, антропология. А в том смысле, что вряд ли продуктивно их полностью отрывать друг от друга. То, что у нас есть много наук, а не одна, можно считать некоей трагедией, причем произошла она недавно — в XIX веке.

А чем занимается профессиональный философ?

Сегодня профессиональный философ — это тот, кто занимается самыми разными конкретными вещами, но пытается выйти при этом за методологические ограничения различных наук и мыслить беспредпосылочно. Как вообще это все устроено, спрашивает он, что находится с той, невидимой стороны Луны? Это значит, что мы ставим под вопрос вообще нашу способность познавать, место человека в космосе, причины его бытия, соотношение конечного и бесконечного. То есть встают вопросы, с одной стороны, более общего характера, но с другой стороны — более экзистенциального, связанные с конкретным поступком, с этическим выбором.

Можно ли считать профессиональным философом человека, успешно окончившего хороший философский факультет?

Можно, конечно. Если факультет действительно хороший. Но человек, закончивший философский факультет, все-таки занимается каким-то частным предметом.

Сегодня, чтобы стать профессиональным философом, нельзя писать в большом стиле, как Кант или Хайдеггер. Вас просто не опубликуют в хорошем издании. Надо в известной степени мимикрировать под позитивного ученого. И отчасти это оправдано: бывает и так, что «профессиональный философ» начинает вальяжно рассуждать, скажем, о свободе, не зная Канта или Хайдеггера. И тогда это выглядит достаточно жалко — как бы остроумен ни был автор. Мы всегда существуем уже в традиции, и беспредпосылочности можно достичь, только хорошо зная и критикуя собственные предпосылки.

И тем не менее у философии есть свои специфические методы. Они по-разному называются: трансцендентальная дедукция, диалектика, феноменологическая редукция, — но суть одна: это рефлексия рефлексии, которая вскрывает изнутри вещи форму мира, исследует вещь или ситуацию как мировую вещь или ситуацию.

Можно ли научить мыслить беспредпосылочно за пять лет?

Думаю, да. А почему за пять лет? У нас магистерская программа по социально-политической философии рассчитана на два года, и уже за это время многому можно научиться, если учиться умеешь.

Но я считаю, что этому должны учиться все, не только философы. Ведь речь тут не идет о каких-то специальных навыках. Нужно хотя бы освоить общую культуру научного мышления. А она заключается в том, что умеешь проблематизировать и критиковать любую отдельную модель мира, модель знания, этическую систему. Умеешь всегда отстраняться от какой-либо заданной системы значений.

Впрочем, чтобы уметь отстраняться, нужен некий механизм самодистанцирования, и он носит экзистенциальный характер. Нужен способ заглянуть в пустой мир. Обычно это некий фундаментальный аффективный опыт: любовь, тревога, одиночество, власть…

Какой текст можно считать философским?

Философский текст — это текст, который ставит под вопрос свои собственные основания, который начинается с вопроса о главном, о том, почему существует данный феномен и что он такое. Естественно, он не ограничивается этим, но далее идет уже в какую-то конкретную предметную область и там находит философскую проблему. В любой научной задаче есть философское недоумение, которое до конца не разрешимо.

Где проходит грань между философским текстом и другими литературными традициями? Почему «Так говорил Заратустра» — философский текст, а «Преступление и наказание» или, скажем, «Очарованный странник» традиционно принято считать беллетристикой?

Вот тут никакой четкой грани нет. «Преступление и наказание» считается многими философами как раз философским текстом. Но, действительно, именно потому, что у Достоевского там есть размышления персонажей, которые имеют философский статус. Они взяты в кавычки, но тем не менее по жанру они вполне философские.

Но все же сам по себе нарратив философией не является. Философия не повествует о случайных приключениях вещей, она — карта этих приключений. Нарратив может быть интерпретирован философски, но все-таки это уже символ, развернутая метафора. А философия — это все же рациональное рассуждение, проза, а не поэзия. Субъект, предикат, посылка, силлогизм — то есть там есть анализ и логическая последовательность. И философию, как лирику, высказывают от первого лица. Даже если и есть какие-то символы и метафоры, то тем не менее говорят: «Я, Иван Петров, хочу к вам обратиться…»

А как соотносится философия с другими гуманитарными науками? Почему ваша книга «Единство и одиночество» — философия, а «Тотемизм сегодня» Леви-Стросса, где речь идет и о единстве, и об одиночестве, — антропология?

Здесь разница все-таки есть. В отличие от Леви-Стросса, я не проводил никакого эмпирического исследования. Он в этом смысле впереди меня. Он подробно описывает конкретные практики и верования. А в моем трактате делается трансцендентальный переход, что очень важно для философского мышления, — переход от описания к тому, как в рамках определенной области что-то обязательно должно быть. То есть, еще раз, философ говорит не о том, как случайно обстоят дела, а о том, как они необходимо обстоят, и утверждает, что только так они могут обстоять. Понятно, что нормальный человек, нормальный философ XXI века не скажет: «Сейчас я вам поведаю, как все необходимо должно быть устроено». Потому этот трансцендентальный переход делается в рамках какой-то отдельной области. Например, я говорю об одиночестве как о некоей трансцендентальной ориентации человека, описываю, как в рамках одиночества воспринимается мир и как вводится внутренняя необходимость для всего, что в этом мире находится. Грубо говоря, условный позитивный ученый видит перед собой объект, а для философа любой объект всегда рамка, через которую мы видим мир.

В таком случае может ли существовать
решенный философский вопрос?

Конечно, не может. Философия — это «архитектура вопросов». Цель работы философа — вопросы, а не ответы. Но он должен правильно поставить вопрос, это тоже очень ценно. Довольно часто разделение труда представляется так: философ ставит вопрос, а позитивный ученый на него отвечает. Но ясно, что позитивный ученый тоже способен и даже обязан сам ставить вопросы — тогда он работает в качестве философа.

Понятия философии всегда проблематичны. Они не являются объектами. Скажем, философия занимается добром, справедливостью, бытием, единством и т. д. Но нельзя же ткнуть и сказать: вот оно, единство. Более того, все перечисленное — это вещи, которых нет эмпирически. Где добро? Вот куча зла. Единства тоже нет, все распадается и фрагментируется. Но проблема-то добра, загадка единого — они есть. Эта проблема и называется именем собственным: «Единство», «Добро». А ответы надо искать уже конкретно: объединить то, разъединить это. Каждый раз по-разному.

С каких текстов лучше начать знакомство с философией?

С таких текстов, которые носят не технический, но более художественный, экзистенциальный характер.

Из современных авторов я бы рекомендовал Фридриха Ницше, Вальтера Беньямина, Зигмунда Фрейда и Владимира Бибихина. А из старых — диалоги Платона и мысли Паскаля. Но есть и литература: в известных романах Достоевского ставятся классические философские вопросы, на грани философии и литературы лежат эссе Борхеса.

Именно потому, что она беспредпосылочна, философия в принципе проще, чем науки: последние требуют каких-то знаний — любой философский текст сам вводит собственные основания. Но порой нужен исторический контекст: в отличие от позитивной науки, философия всегда вовлечена в диалог с собственной традицией, от Парменида до Делеза. А иногда философы сознательно создают эзотерические школы, так как справедливо опасаются вульгаризации и требуют от читателя усилия. Это сложные авторы, вроде Гегеля, Гуссерля, их я бы не стал читать в юном возрасте. Их никто до конца не понимает. И Хайдеггера я не советовал бы читать подростку или начинающему: он тяжеловесен, несколько патетичен и гипнотичен. Всегда остается какая-то фрустрация, потому что ты до конца не понимаешь, о чем речь. Но есть тексты Хайдеггера, которые легко читать, «Введение в метафизику» например. Оно носит экзистенциальный, политический характер, потому и называется «введение».

Как вы считаете, нужно ли включать философские тексты в школьную программу?

Я твердо убежден, что в школе нужен курс философии. Во Франции, например, он есть. Мне кажется, это очень хорошо, удачно. Это действительно способ воспитать гражданина, способ дать понять, что такое вообще наука. Почему философия выведена за рамки школьной программы, непонятно.

Частных наук там много, а о чем это все, что их связывает воедино, что такое наука — этого нет. Это технократический способ обучения наукам, который совсем не оправдан. А потом мы удивлямеся увеличению числа подростковых самоубийств.

Сейчас пытаются закрыть эту дыру религией, но ведь религия — это очень сильный инструмент, он догматичен, требует подчинения личности, как когда-то марксизм-ленинизм. Так что тут все очень зависит от случая: кто учитель, произошла ли встреча, сработал ли ритуал и т. д. А философия — это как раз попытка, обучая, говорить на равных. Ну и потом, как и религия, философия образует базис мировой культуры, и без знания, скажем, Платона (или с обыденными представлениями о Платоне как о дебиле, считавшем, что на небе нарисованы «идеи») невозможно быть по-настоящему зрелой личностью.

Какие философские тексты должен знать взрослый человек, считающий себя образованным?

Я считаю, что современный человек, прежде всего, должен знать современную философию, своих современников, которые что-то высказывают по вопросам нашей с вами жизни. Платона и Аристотеля, конечно, знать нужно, но это не самое насущное. Взрослый человек должен знать о существовании Хайдеггера, Ханны Арендт, читать их некоторые простые тексты. Должен иметь представление о Витгенштейне, о Сартре и его основной аргументации. Он должен знать о существовании и смысле марксизма, психоанализа, феноменологии и аналитической философии — главных традиций XX века (вокруг них мы строим нашу магистерскую программу). Особенно тут важна феноменология: дело не в знании имени Гуссерля, а в том, что он предложил очень важный метод, без которого тексты современной континентальной философии просто непонятны. Можно этот метод отвергать, но следует хотя бы подозревать о его существовании, иначе возникает стена между философами и позитивными учеными.

Главные имена XX века, мне кажется, знать просто необходимо. Плюс у каждого в его национальной культуре есть какие-то персоналии. У нас в России сейчас нет таких общеизвестных, канонических имен. Только во Франции они были до последнего времени (там философы были публичными звездами и моральными авторитетами), отчасти — в Германии. Но больше почти нигде этого нет.

В XX веке философия постепенно специализировалась, профессионализировалась, а уровень интеллектуальной культуры по сравнению с XIX веком резко снизился (никакого прогресса в этом смысле). Поэтому зачастую мы даже не знаем имен наших философствующих современников, хотя они — часто с риском для душевного здоровья — проходят нехожеными путями мысли, и знать их траектории было бы нелишним.


Этот текст был впервые опубликован в журнале «Метрополь» 22 июля 2014 года