«Я познакомился с Ахмадулиной ночью на кладбище». Эксклюзивное интервью со старшим лейтенантом Пидоренко В.П., гением литературы

— Представьте, что жизнь можно отмотать к моменту рождения: кем бы вы еще хотели стать — помимо старшего лейтенанта и ведущего русского поэта?

— Как совершенно верно заметил философ Эмиль Чоран, самое большое несчастье, которое может произойти с человеком — это несчастье появиться на свет. Поэтому сразу же после рождения я бы хотел стать аккуратным детским трупиком, который положили бы в маленький гроб и зарыли в землю на окраине погоста, чтобы лишний раз не напоминать скорбящим людям о том, что умирают не только распутные старики, но и совершенно безвинные души.

Если же понимать ваш вопрос как вопрос о том, какую бы профессию я хотел избрать, то, как всякая многосторонняя личность, тут у меня широкий простор для фантазий. Я мог бы стать кем угодно: от матроса-подводника до космонавта и первого президента СССР. Но природная скромность и желание безвозмездно служить человечеству сделали меня тем, кто я есть.

— Говорят, не повезет, если черный кот дорогу перейдет. Могли бы вы продолжить сей замечательный нубздик?

— А еще говорят, что жаворонки летают — к теплу, зяблики — к стуже, нахохлилась ворона — к дождю, птица накакала на голову — к удаче, на плечо — к деньгам. Дивен русский бестиарий и исполнен мудрости, что даже закреплено в нашем национальном гимне. Помните строчки: «Предками данная мудрость народная»? Только вдумайтесь. Бей бабу молотом — будет баба золотом. Грех — пока ноги вверх, опустил — Господь простил. Продолжать можно бесконечно.

— Если пожелать сделать ваше выступление в читальном зале моей городской библиотеки, каков будет техрайдер? Что должно лежать на столе и как это все выглядело бы?

— Каждое мое публичное выступление — это обряд ритуального шаманизма, поэтому обстановка должна быть соответствующей: канделябры с черными свечами, иконы, повсюду зеркала и чучела изысканных животных. Чтение стихов для меня — это погружение в транс, в который мы отправляемся вместе со слушателями. Это что-то вроде обрядов дервишей, впадающих в особое духовное состояние и начинающих резать себя ножами (такое не раз наблюдалось во время творческих вечеров с моим участием).

Какого-то строгого райдера у меня, впрочем, нет. Однако предпочтительно, чтобы в гримерке меня ждали Библия, одичавший енот и бутылка самого дешевого виски.

— Расскажите, что вам снится по ночам. Бывает ли, что вы просыпаетесь в холодном поту, и если да, то от чего?

— Сегодня мне снилось, что я учусь в какой-то академии искусств вроде Хогвартса. Там обитают разнообразные дети, осваивающие искусство поэзии, и все вокруг в средневековом антураже. Один из преподавателей этой академии исповедует радикальное флагеллантство и своим примером хочет заразить учеников.

И вот мы идем с ним вокруг сумрачной крепости, я наблюдаю, как учитель этот, смиренно склонив голову, принимает удары плетью, которые ему наносит следующий за ним горбатый великан. Плеть не простая, а с крюками, поэтому каждый удар отрывает от мастера довольно сочные куски плоти. Через некоторое время все его туловище и голова превращаются в месиво из крови и костей. Он кричит и рыдает, но я не знаю, чем ему помочь, да и нужно ли.

Что же касается холодного пота, выступающего от ночных кошмаров — это всего лишь стереотип из голливудских фильмов. В реальной жизни ночной пот — симптом целого ряда тяжелых заболеваний. Это могут быть хронические болезни эндокринной системы, печени, почек, поджелудочной железы. Точный диагноз может поставить только профильный врач.

— У меня на заборе рядом с домом написано «A.C.A.B.». Не могли бы вы объяснить, что значит эта аббревиатура?

— Мы с коллегами долго изучали этот вопрос, но так и не пришли к однозначному выводу. Моя версия такова: «Абсолютная скорость адских волков». Сочетание этих слов, очевидно, призвано напоминать нам о скоротечности жизни и суровой близости вечного горения в преисподней.

— Можно ли придумать вкусный и прекрасный бутерброд от похмелья? Какие компоненты должны в него входить?

— Любой специалист вам скажет, что лучший бутерброд от похмелья состоит из трезвости и здорового образа жизни. Однако если вас все-таки настигла беда хэнговера, то лучше всего выпить стакан сока сельдерея. Есть и радикальный вариант, который придумали горные народы Шотландии: в кружку говяжьего бульона добавить сто граммов перцовой настойки. Называется этот коктейль «Бычий глаз». От похмелья он избавляет довольно понятным образом: жирная пища плюс небольшое количество алкоголя моментально снимают неприятные симптомы, вызванные вчерашними возлияниями. Впрочем, любой врач скажет вам, что этот совет крайне вредный, поскольку данный напиток с большой вероятностью нанесет сокрушительный удар по вашей печени, которая знавала деньки получше.

— Попробуйте вообразить секс с Коклюшкиным или с Гальцевым. Как бы это могло выглядеть? Прошу ответить в жанре поэтическом.

— Пожалуйста:

Мы с Коклюшкиным прощались
В час, когда во тьме ночной
Ничего не раздавалось,
Тихий был наш с ним покой.

Гальцев ж Юра луноликий,
В нем есть след былых империй.
Вход в него — как базилика,
Выход — словно баптистерий.

— Продолжим: у меня в штанишках газ, а у вас?

— А у нас, молодой человек, в штанишках карманное издание «Цветов зла» Шарля Бодлера, в котором есть стихотворение, написанное от лица карлика:

Я стал бы бешено карабкаться по ней,
Взбираться на ее громадные колени;
Когда же в жалящей истоме летних дней

Она ложилась бы в полях под властью лени,
Я мирно стал бы спать в тени ее грудей,
Как у подошвы гор спят хижины селений.

— Насчет хижин селений: прогресс все идет и идет, уже есть и веганский шашлычок, и веганский лучок, а может ли быть веганским стихотворение?

— Разумеется. Более того, я считаю, что только веганские стихотворения и имеют право на существование. Но позволю себе развернуто пояснить свою мысль.

Как вам хорошо известно, в VI веке нашей эры жил ученый Боэций, написавший поэму «Утешение Философией». В принципе, он мог бы ничего не писать кроме заглавия и только этим остался бы в истории человеческой культуры. Дело в том, что Утешение с большой буквы «У» лично для меня — основа всякого художественного творения. К сожалению, сейчас на смену поэзии утешения пришла поэзия самолюбования или, например, поэзия прямого высказывания, которая считается авангардом прогрессивной мысли.

Однако декларируемые ей ценности инклюзивной эмпатической лексики суть не более чем политические технологии, пока они не служат великой цели Утешения. Когда мы читаем Пушкина, мы испытываем тихую радость от созерцания простоты и совершенства его строф. Это утешение идеалом. Когда мы читаем Шекспира, мы утешаемся справедливостью, которая вершится даже в самых его мрачных трагедиях. Когда же мы читаем актуальных поэтов современности, мы впадаем в ярость, в желание убивать, то есть становимся на путь каннибализма — самой экстремальной формы мясоедства.

Веганское же стихотворение, напротив, утешает тебя — как мягкая заячья лапка, торчащая из ягдташа, утешает одинокого егеря, устало бредущего через туманный лес к хижине, в которой его никто не ждет.

— Носите ли вы цветочки на могилки? И если да, то какие и на какие?

— Регулярно возлагаю цветы на могилы двух самых главных женщин в моей жизни — супруги моей, Ларисы Пидоренко, и моей мамы — Зои Федоровны Пидоренко. Мама была женщиной скромной, любила простые полевые цветы, а Ларочка — белые розы. Под одноименную песню мы с ней впервые поцеловались на дискотеке в офицерском клубе города Орел (я тогда занимался поисками Орловского Потрошителя и находился в городе по долгу службы в рамках командировки). Отца же своего я не знал, как и никого из других моих родственников.

Раз в год я возлагаю букет орхидей на могилу Пенчекряка, моего покойного друга и напарника, павшего смертью храбрых при исполнении служебного долга (возлагаю непосредственно в день его безвременной кончины). Также я нередко навещаю могилы моих любимых деятелей культуры: например, рок-вокалистов Анатолия Крупнова («Черный обелиск») и Жана Сагадеева («Э.С.Т.»). На могиле Анатолия Крупнова я, как вам, должно быть, известно, и познакомился с Беллой Ахмадулиной. Стояла темная ночь, мы оба были пьяны, но не столько от вина, сколько от охвативших нас чувств и эмоций. Рассвет мы встретили все в той же компании Крупнова, а потом весь день катались на трамвае, пили вино и обсуждали поэзию.

Кстати, меня крайне огорчает, что самый мой любимый артист Питер Стил упокоился, насколько мне известно, в Нью-Йорке, который мы не сможем посетить до нормализации отношений с Соединенными Штатами Америки. У меня на груди всегда висит амулет — склянка со слезами Питера Стила, которую он вручил мне лично. Дело было в далеком 2003 году, когда группа Type O Negative выступала с концертом в Воскресенском рок-клубе. А надо представлять себе, что такое Воскресенск и тамошний рок-клуб. Совершенный, простите, гадюшник с нетрезвыми звукорежиссерами и еще более неблагодарной публикой, не сумевшей даже понять, какие легендарные артисты приехали с гастролями. После выступления группы я увидел, что Питер Стил сидит на пороге этого самого рок-клуба, пьет прямо из бутылки вермут и горько плачет. Я решил успокоить певца, прочитав ему несколько своих стихотворений. Так мы и подружились. На тот момент я ни слова не знал по-английски, а он — по-русски, что не помешало нам сразу понять друг друга. В результате Стил сцедил свои обильные слезы в валявшийся неподалеку пузырек и вручил его мне. Я же, чтобы закрепить наш союз, разрезал ладонь и дал Питеру выпить немного моей крови.

— А как…

— У вас там много еще таких вопросов припасено, да? Не пора ли поговорить о чем-нибудь другом? О поэзии, например.

— Я именно хотел спросить, как правильно отпраздновать приближающийся День поэзии.

— Нужно растопить баньку, поставить на дубовый стол графин прохладной водки, малосольный огурчик, грибочки. Жахнуть стакан, закусить, затянуться папироской, подождать пока легкий морок расползется по голове и телу, после чего открыть томик любимого поэта — да хоть бы Эдуарда Асадова! — и зачитать его вслух себе и миру, с которым вы таким нехитрым образом установите равновесие и даже гармонию.

— Каково ваше мнение о поэзии Надсона?

— Лично я считаю Надсона морально устаревшим и вышедшим из моды, что бы там ни говорили продажные самопровозглашенные эксперты. Не каждому поэту под силу перебраться через забор своей эпохи — одних стаскивают с него за ногу бешеные псы фатума, другие устают карабкаться, срываются и летят прямиком в заросли крапивы забвения. Надсону в этом смысле повезло меньше всех: то, что он принял за забор, на деле оказалось задней стенкой собачьей конуры. Печально.

Еще я водил знакомство с одной дамой, которая от стихов Надсона цепенела и погружалась в какое-то полузабытье, а вывести ее из него могли только звуки выстрелов. Ее звали Серафима. Если она собиралась вечером провести часок-другой с томиком Надсона из серии «Библиотека поэта», то звонила мне — я бросал все дела и мчал к ней на другой конец города, чтобы своевременно оказать необходимую первую помощь. Обыкновенно мы сидели у нее в гостиной, при свечах, и она читала. Когда же ее глаза подергивались чем-то вроде прозрачной перламутровой пленки, дыхание становилось едва различимым, словно шум прибоя в морской раковине, а книга валилась из безвольных рук на гулкий паркет, я распахивал окно, доставал табельное оружие и принимался палить прямо у нее над ухом. Серафима вздрагивала, сознание постепенно возвращалось к ней, а старухи, которые целыми днями злобно перешептывались на лавке возле ее подъезда, каждый раз до смерти пугались звуков выстрелов. Они в мгновение ока распластывались по асфальту лицом вниз и бездвижно лежали так, пока какой-нибудь сердобольный прохожий не останавливался и не затаскивал их обратно на лавку. Серафиму это очень веселило, да и меня, признаться, тоже. Она работала педикюрщицей, потом ее повысили, куда-то перевели, и она уехала навсегда. Жизнь разбросала нас в разные стороны как шелуху от тыквенных семечек, но я до сих пор признателен Серафиме: не могу сказать, что она как-то особенно на меня повлияла, но ее светлый задумчивый образ по сей день продолжает жить в моем сердце.

Если же кто и оказал на меня подлинное влияние, так это поэт Вознесенский, с которым я познакомился на курорте в Анапе. Мы быстро нашли с ним общий язык. Никогда не забуду совместные прогулки по набережной, с которой мы не возвращались без приобретенных медалей героев Великой Отечественной войны. Вечерами мы сидели на берегу моря, слушали плеск волн и пили водку, придумывая названия для звезд в ночном небе. Он же познакомил меня с Галиной Валентиновной Разумовской, женой Асадова. Великолепная женщина, совершенно бесподобная и так рано нас покинувшая… Временами мы пили водку всем дружным квартетом, но Эдуард, или просто Эдик, как мы его звали, часто перепивал, начинал в шутку, а потом и всерьез ревновать меня к Галине. Одна из таких сцен кончилась тем, что Эдик пошел топиться, и мы с Вознесенским его еле спасли.

Какой же из всего этого следует вывод? Да очень простой: поэзия — это свинцовые крылья демономансии.

— Спасибо. И наконец, последний вопрос, давно меня занимающий. Как вы думаете, что стонет глубоко-глубоко под землей и не дает спать и жить людям?

— Крот истории. Впрочем, в вашем вопросе слышится некий упрек в адрес этого дивного благородного зверя. Дело в том, что мы в своем антропоцентризме деградировали до того, что свои мелочные эмоции переносим на животных, которые, однако, не вкушали от древа познания добра и зла и потому совершенно естественны в любых своих проявлениях, даже тех, которые мы ошибочно называем агрессивными.

Вот недавно я с интересом смотрел видеозапись, на которой пума несколько километров мчится за путником, разворошившим ее гнездо. Этот дебил кричит на нее, бросается камнями, и мы вроде как должны пожалеть парня, попавшего в такую неприятную ситуацию. Но что еще должна делать нормальная мать при виде прямоходящего существа, с неизвестными намерениями подкравшегося к ее детенышам? Угостить его чапыжником? Постелить ему теплую кроватку и рассказать сказку на ночь?

Так и с кротом истории. Мы привыкли резать его лопатами своих мыслишек, пугать акустическими ловушками своей надменности. А что мы сделали для того, чтобы заслужить его расположение? История человечества — это история войн и геноцидов, атомных бомбардировок и уничтожения окружающей среды, поэтому на данный момент мы не заслужили ничего: ни тишины, ни покоя.