От президентских выставок до вагончиков в тундре. Как работают «политические» музеи и зачем они нужны

Музеев памяти, а также музеев, посвященных масштабным трагедиям, радикальным общественно-политическими переменам — множество. По мысли исследователя мемориальной культуры Холокоста Джеймса Янга, многие из них созданы, чтобы передать следующим поколениям некий коллективный опыт. При этом одни должны призывать к покаянию и искуплению вины, другие же, напротив, работают на самовозвеличивание. Наконец, многие музеи существуют лишь для привлечения туристов.

Вообще любой музей работает как хранилище и витрина ценностей, изъятых из контекста, поэтому «музей памяти», если кураторы экспозиций увлекутся реконструкцией и дидактичностью, рискует превратиться в аттракцион или чистую пропаганду.

В случае музеев, связанных с войнами, национальными трагедиями, революциями, ключевой аспект — не эстетически-иллюзорный (как в художественных собраниях), а документальный.

Иногда такие институции буквально формируют идентичность — как Яд ва-Шем в Иерусалиме, израильский государственный мемориал, обязательный для посещения официальными лицами во время их визитов в Израиль. Именно из-за документальности предлагаемого такими музеями нарратива, из-за буквальности представленных там символов они подчас не вписываются в конъюнктуру — или, вернее, слишком стараются вписаться, и это становится проблемой.

После революции 1905 года создать музей революционного движения хотели и эсеры, и большевики, и анархисты. Участники народнического движения и народовольцы, в 1905–1906 годах освобожденные из Шлиссельбургской крепости, из тюрем и ссылок, хотели сохранить, музеефицировать свои реликвии. Своеобразная демо-версия музея революции появилась в Берлине, куда бывшие политзаключенные переправляли «памятники жизни товарищей».

В 1919 году за создание нового Музея революции взялись в Петрограде. В бывшей столице тогда царил голод, ожидали наступления войск генерала Юденича, но памятники революционного движения уже предполагалось собирать и охранять. Музей политической истории (бывший Государственный музей Революции) работает в Петербурге и сейчас — на его примере заметно и влияние конъюнктуры, и общественная роль этого хранилища политической памяти.

13 (26) июня 1907 года в Тифлисе (Тбилиси) большевики организовали нападение на карету казначейства, перевозившую деньги из почтового отделения в местное отделение Госбанка. Среди руководителей операции были Владимир Ленин и Иосиф Сталин, ограбление вошло в историю под названием «Тифлисская экспроприация» и стало важным событием революции 1905–1907 годов. Деньги были нужны, среди прочего, для вооружения партийных ячеек. Так как номера крупных купюр были известны властям, добытые банкноты нужно было переправить, и занимались этим вручную. На одной из банкнот достоинством пятьсот рублей художница ошиблась. Бракованную купюру положили в бутылку и закопали рядом с конспиративной дачей в Териоки (Терийоки, сейчас — Зеленогорск в Курортном районе Петербурга). Таким образом банкноту сохранили для Музея Революции: когда в 1930-е участник акции Николай Буренин был в командировке в Финляндии, он вернулся к тайнику, выкопал бутылку и привез в Ленинград — купюра стала «экспонатом № 1» Музея Революции.

Тот музей находился в Зимнем дворце прямо в покоях российских императоров с сохранившейся обстановкой. Открывали музей председатель Петросовета Григорий Зиновьев (1883–1936) и нарком просвещения Анатолий Луначарский (1875–1933).

В первую музейную коллегию входили и кадеты с масонами, и большевики, и террористы-народовольцы; сотрудники работали с идейным пылом и тратили на экспедиции свое личное время, деньги и отпуска.

Замысел был амбициозный: предполагалось, что музей расскажет о революционных движениях всего мира. Музей стал «донором» для аналогичных площадок по всему СССР, включая Музей Революции в Москве — и, по иронии судьбы, потом уже ленинградский музей стал филиалом московского.

На рубеже 1920–1930-х годов, когда в учреждениях и предприятиях по всей стране стали искать «вредителей» и «диверсантов», историческим музеям особенно досталось: артефакты революционеров и тем более исторические интерьеры оказались элементами «буржуазного краеведения».

Места на экспозициях заняли диаграммы, изображающие темпы коллективизации и индустриализации, а «сомнительные» документы из собрания уходили в архивы. Исторические залы Музея Революции в Зимнем закрывались, а после убийства Сергея Кирова (1886–1934) музей вовсе прекратил свою работу на полгода. Музейщикам предстояло перестроить экспозицию в соответствии с представлением о «двух вождях» — Ленине и Сталине. Герои прошлого стали «врагами народа».

Постепенно не только экспозиция — все собрание музея было выхолощено, ценные свидетельства уничтожали пачками. Музейщики сохраняли документы о меньшевиках под видом большевистских, меняли этикетки на скульптурных портретах «врагов народа», пользуясь тем, что контролирующие органы не владели материалом. Но самая мощная зачистка ждала музей после войны, когда ему пришлось съехать из Зимнего дворца: десятки тысяч документов, листовок, все, что касалось небольшевистских движений, было уничтожено, коллекция отправилась в ящики на чердаки Мраморного дворца и Петропавловки.

Эти материалы жгли в Петропавловской крепости: среди них, по воспоминаниям сотрудников, были весьма пикантные изображения. Например с Лениным и Троцким, насилующим на Красной площади Россию в образе молодой женщины. За послевоенное десятилетие музей лишился половины коллекции, порядка ста десяти тысяч единиц хранения, и, по сути, из исторического музея превратился в витрину КПСС.

В период оттепели музей получил здание бывшего особняка балерины Матильды Кшесинской, где до этого располагался музей Кирова, а коллекцию пополняли документы реабилитированных «врагов народа». Самый яркий позднесоветский эпизод музейной жизни связан с открытием в 1987 году выставки, приуроченной к 70-летию Октябрьской революции.

Музейщики вспоминали, что последние залы решили посвятить одиозным по тем временам фигурам: Григорию Зиновьеву, Льву Каменеву и Льву Троцкому. Контролирующие органы — Минкульт СССР и Ленинградский обком партии по очереди решили, что «запрещенных» героев уже согласовало второе ведомство, и экспозицию удалось открыть.

Ну а в начале 1991 года в музее уже проходила выставка «Пэйнтинг и петтинг» Владислава Мамышева-Монро и Беллы Матвеевой, а также показ авангардной моды Ленинграда от богемного кутюрье Константина Гончарова. И Владислав Мамышев-Монро, и Белла Матвеева, и Гончаров были представителями «неофициального» искусства из круга Тимура Новикова (1958–2002), где (особенно поначалу) было много карнавальной провокации под соусом неоакадемизма и гомоэротики.

Сегодня музей посвящен политической истории России. Там можно послушать знаменитое обращение Бориса Ельцина 31 декабря 1999 года (и узнать, что фразы «Я устал» в нем не было), увидеть герб СССР из Зала наград столичного Дома советов, демонтированный в 1993 году, артефакты 1990-х годов.

Среди экспонатов, способных удивить современного зрителя, в Музее политической истории есть эффектный зал с пантеоном участников покушений на Александра II — фото террористов драматично подсвечены, а в качестве декора на витрине висят кандалы. Музей в некотором смысле стал памятником самому себе — взвешенные исторические экспозиции там соседствуют с мерчем СВО, продающимся на кассе. Также учреждение входит в Ассоциацию музеев памяти, которая объединяет исследователей, работающих с темой массовых репрессий в СССР. Она появилась в 2015 году по инициативе московского Музея истории ГУЛАГа, и сейчас проекты объединения рассказывают в том числе о региональных идентичностях современной России.

XX век перемолол собрание музея: чем жестче становилась идеология, тем громче звучала пропаганда на экспозиции. Схожая судьба была у еще одного ленинградского музея — блокадного.

Музей, посвященный блокаде Ленинграда, был единственным в мире, созданным в период боевых действий Второй мировой.

Вернее, сначала это был не музей, а выставка «Героическая оборона Ленинграда». Она открылась 30 апреля 1944 года в здании бывшего Сельскохозяйственного музея в Соляном городке: в залах выставили 37 865 экспонатов, среди них — настоящие самолеты и танки наравне с продовольственными карточками и солдатскими письмами.

За первые полгода на выставке побывали двести пятьдесят тысяч человек, к 1949 году — больше миллиона. Главным художником выставки был авангардист, ученик Казимира Малевича Николай Суетин (1897–1954). Но с началом «ленинградского дела» уникальный музей оказался разгромлен: сотрудников репрессировали, а руководство обвинили в фальсификации истории, то есть создании мифа об особой роли ленинградцев в судьбе их города и игнорировании роли Иосифа Сталина в спасении Ленинграда. В 1949 году музей закрыли якобы на реэкспозицию, а в 1953-м он перестал существовать. Решение о возрождении музея исполком Ленсовета принял только в 1989 году. Мемориалы, посвященные обороне города и прорыву блокады, конечно были, однако утраченный музей в Соляном городке специалисты называют уникальным: над ним работали остававшиеся в блокадном городе музейщики, историки, архитекторы, художники, отозванные ради организации выставки с фронта.

Сегодня блокада Ленинграда — важная часть идентичности петербуржцев, чиновники не устают говорить про «блокадный генетический код», но «официальный» вид эта память приняла не так давно. Иногда она принимает странные формы: так, в разгар пандемии COVID-19 на улицах и набережных Петербурга транслировали блокадный метроном (в Ленинграде в период блокады огромную роль играло радио — когда передач не было, в эфир транслировалась работа метронома, по его темпу можно было определить, есть воздушная тревога или нет).

Посетителями первого блокадного музея были фронтовики и их семьи, ленинградцы, которые пережили блокаду и те, кто возвращался из эвакуации. Со временем очевидцев стало меньше, а отношение государства и к блокаде и Великой Отечественной изменилось. В Петербурге в честь 75-й годовщины снятия блокады Ленинграда открылась масштабная выставка в «Ленрезерве», на которую приехал президент. «Ленрезерв» — частный проект и патриотическое объединение, которое декларирует важность сохранения «материального и духовного наследия времен Второй мировой войны». Этот контраст — первый большой музей был разгромлен, а «президентский» статус получила новая частная экспозиция — напоминает историю празднования Дня Победы, который в 1948–1964 годы отмечался на международном и семейном уровнях, но общественной институциональной формы был лишен.

Возможно в этой лакуне между масштабным «официальным» прочтением истории и частным семейным появляются небольшие и иногда труднодоступные музеи памяти, которые держатся на энтузиастах — и отражают, конечно, их взгляды.

Комплексный Музей Революции в XX веке потрошили и закрывали, первый блокадный музей — тоже, зато сегодня в Петербурге есть целый «блокадный архипелаг» из небольших памятных уголков, посвященных блокаде: в школах, на предприятиях, в Ленинградском зоопарке.

На «Яндекс.картах» в Печенгкском муниципальном округе Мурманской области значится «Музей обороны полуостровов Средний и Рыбачьего. 1941–1944»: как и «Сталин-центр» это пример частного музея памяти, который, по словам посетителей, держится буквально на одном человеке. Населенных пунктов рядом с музеем нет: до ближайшей Печенги далеко, рядом есть разве что глэмпинг. Там же — советский мемориал, возле которого стоят вагончики (то ли с геологами, то ли с браконьерами), и в одном из них мужчина обустроил музей. В этом месте на хребте Муста-Тунтури в 1940-е три года проходила линия фронта. На Севере артефакты войны — колючая проволока, остатки укреплений и боеприпасы — сохраняются лучше, и в самодеятельном музее собраны найденные в округе предметы, газетные вырезки, вся информация об этом участке фронта.

Музеи памяти и политические музеи в России едва ли могут становиться самостоятельными и полноценными институциями, а самодеятельные экспозиции не каждый найдет — кроме того, их сложно представить базой для исследователей. Любой музей памяти тесно связан с актуальной трактовкой истории -— и, получается, самое безопасное место для артефактов — это бутылка, закопанная у конспиративной дачи.