60% промышленного роста. Жизнь и удивительные приключения Джона Ло, картежника, ученого и авантюриста, превратившего экономику Франции в финансовую пирамиду

Эта история начинается в Шотландии, где в семье ювелира и ростовщика Уильяма Ло в 1671 году родился сын, при крещении названный Джоном Казимиром Бальтазаром. Последние два имени, наверное, должны были как-то свидетельствовать об успехах Уильяма и его новом, дворянском, состоянии — отец нашего героя разбогател настолько, что прикупил себе замок Лористон, то есть отныне Ло стали Ло оф Лористонами. Отец Уильяма тоже был ювелиром и ростовщиком, и дед его был ювелиром и ростовщиком, возможно, и прадед тоже (мы не знаем, до какой степени глубока была ювелирно-ростовщическая родословная этой семьи), но только Уильяму выпало невиданное богатство, когда он, почуяв веяние времени, стал кредитовать «табачных лордов» — контрабанда табака из Америки была делом невероятно выгодным, а в середине XVII века стала национальным шотландским спортом, позволявшим обогащаться быстро.

Но речь здесь не о богатствах Уильяма, хотя в нашем рассказе они и сыграют мимолетную роль, а о пути его сына Джона, которому, как вы понимаете, тоже предначертано было стать ювелиром и ростовщиком. Поэтому Джон после окончания школы с 14 лет стал вникать в премудрости семейного бизнеса, в котором главной составляющей было уже не ювелирное дело, а финансы. Говорят, мальчишка был чертовски талантлив, всё схватывал на лету и подавал большие надежды.

Когда Уильям Ло умер, Джону было 17 лет, он отлично знал бизнес, и совершенно ничего не мешало ему добиться успеха в семейном деле, но этот новоиспеченный дворянин (всего во втором поколении) предпочел покинуть семейный замок и отправиться в Лондон.

Прелести разгульной жизни захватили его: ему нравились женщины, ему нравились вина, но главная страсть, которая не оставляла его всю жизнь, — это азартные игры. В скучном, скаредном и религиозном Эдинбурге и окрестностях он не находил простора для удовлетворения своих страстей, тогда как огромный и богатый Лондон изобиловал людьми, готовыми составить ему компанию в любом развлечении.

Не станем упрекать молодого человека в этих промахах — такой образ жизни считался совершенно естественным для молодых людей тех лет, а уж умение (и горячее желание) играть в карты или кидать кости и вовсе было важной характеристикой и неотъемлемой составляющей дворянина, и Ло, высокий молодой красавец и транжира, прекрасный собеседник и хороший товарищ по проказам и забавам, быстро оказался в центре внимания лондонского общества.

Конечно, чтобы вести такую жизнь, нужны были деньги, но деньги у Красавчика Джона, как стали называть его в Лондоне, были, причем огромные — не зря работали несколько поколений семьи Ло (хотя вряд ли они думали, что работали на удовлетворение прихотей Красавчика Джона).

Красавчик Джон еще не успел проиграться в пух и прах (хотя оставалось совсем чуть-чуть, отцовский замок он уже потерял), как лондонский период жизни внезапно закончился — дуэль, обязательная спутница такого образа жизни, спутала все планы. В те годы дуэлянты дрались на рапирах, и дуэли, как правило, заканчивались тем, что противники, окончательно расцарапанные, расходились, но Ло не повезло трижды. Во-первых, причиной его дуэли стало то, что он ухлестывал за дамой, которая была ни много ни мало любовницей самого короля; во-вторых, соперником его стал граф Уилстон; в-третьих, Ло умудрился, вместо обмена царапинами, проткнуть соперника. Насмерть. Засим последовал суд, который решил, что соперники нарушили дуэльный кодекс и произошедшее было не дуэлью, а банальным убийством. Ло грозила смертная казнь, но (тут второй раз в нашем рассказе появляется дама, из-за которой у Ло с графом вышел столь горячий спор) ее заменили на «всего лишь» пожизненное заключение.

Впрочем, и сам Ло, и его лондонские друзья любили приключения — и ему устроили побег. Ло пришлось даже спрыгнуть с десятиметровой стены — но ничего, спрыгнул, уцелел (видимо, судьба его хранила для чего-то другого) и вскоре уже оказался в Амстердаме.

Так, в 25 лет он начал новую страницу жизни. Надо сказать, что Амстердам в те годы фактически столица мира (точнее, старая столица мира, уже сдающая, очень медленно и неохотно, свои полномочия новой столице — Лондону). Но здесь по-прежнему есть чему поучиться, работают Центральный банк и биржа, лучше всего в мире отлажена кредитная система и сделки с участием множества людей: голландцы стараются не вкладываться в проект целиком и единолично, они распределяют риски и прибыли, у каждого может оказаться в собственности, например, 2/7 одного корабля, 4/11 другого, ⅜ третьего. Восхищает Ло и биржа, в делах которой участвует чуть ли каждый голландец, от купцов-богатеев до простых фермеров. Словом, молодой человек жадно впитывает всё новое и удивительное.

Он всегда много читал, особенно то, что связано с финансами и экономикой, находя для этого время даже в самые разгульные периоды жизни. Здесь же, в Амстердаме, он постигает практику, ходит на биржу и в банк так, как ходят в школу, сводит знакомство с людьми, которые любезно посвящают его в тонкости банковского дела, и всё это ложится на хорошо подготовленную пониманием семейного бизнеса почву.

Надо сказать, что голландская финансовая система в те годы: загадка для всего мира: никто не понимает, почему деньги у этой маленькой страны, не обладающей совершенно никакими ресурсами, находятся всегда, причем денег этих хватает и на довольно неплохую, по меркам Европы, жизнь самих голландцев, и на отражение внешних угроз со стороны других государств, и на развитие торговли в масштабах, изумлявших современников.

Связи Ло в финансовых кругах быстро растут: умный и обходительный молодой человек специально ездит в Италию для знакомства с тамошним банковским делом, затем изучает, как и чем живут финансы во Франции, попутно занимаясь финансовыми спекуляциями, причем добивается в этом успехов. У него, как выяснилось, хороший нюх и на заемщиков, и на успешность их проектов, как сказали бы сейчас — он отлично чувствует конъюнктуру рынка.

К концу 1690-х годов Ло снова богат. Правда, состояние ему приносят не столько его успешные сделки на финансовом поприще, сколько вдруг, совершенно внезапно, пришедшее к нему везение в карточной игре. Он больше не проигрывает, он выигрывает, причем всегда. Никто не может заподозрить такого серьезного и обаятельного человека в мошенничестве — видимо, и в самом деле совершенно фантастически ему благоволит судьба.

По слухам, везение в игре (а играл он практически каждый день, мало кого выпуская из-за карточного стола, не раздев — иногда не фигурально, а буквально) принесло ему пять миллионов ливров, в те времена такими суммами располагали единицы людей на планете.

За Джоном Ло укрепляется слава везунчика. Между прочим, не самая плохая характеристика для человека, который берется за разного рода финансовые операции, рискуя и собственными деньгами, и деньгами своих доверителей и — за процент, разумеется, — дает советы, как умнее вложить капиталы и эффективнее их приумножить.

В начале 1700-х он приезжает в родную Шотландию (это в Англии он находился в розыске, а в Шотландии нет; несмотря на то, что обеими странами правил один и тот же человек, формально это были два разных государства, и английский ордер на его арест не имел силы в Шотландии). Ло пишет, как разительно отличается образ жизни шотландцев и людей в континентальной Европе (что ни для кого не новость, заметим, Шотландия считается беднейшим из уголков континента, дошло до того, что один из английских политиков предлагал даже не говорить более о бедности Шотландии, поскольку это трюизм, а слова «Шотландия» и «нищета» почти синонимы). Так вот, Ло решает исправить ситуацию, и ему кажется, что он понимает, как именно это надо сделать. Мы уже говорили, что удачливый карточный игрок, а вообще-то — человек серьезный и образованный, он пишет трактат «Рассмотрение денег и торговли с предложением о снабжении нации деньгами», который тут же (и надолго) становится темой для всеобщего обсуждения.

Тут, наверное, стоит в общих чертах рассказать, что из себя представляет Шотландия тех лет, потому что родина нашего героя переживает переломный период в своей истории, и появление Джона Ло в Эдинбурге именно в тот момент вовсе не случайно.

Бедная Шотландия предпринимает множество усилий, чтобы как-то улучшить ситуацию в экономике. В 1695 году Уильям Патерсон, шотландец, кумир Ло, кстати, годом ранее основавший Банк Англии, становится основателем и Банка Шотландии.

А еще Патерсон, бывший у шотландских парламентариев в большом авторитете, становится организатором Компании Дарьена — своего рода аналога Ост-Индской компании, как в Нидерландах и Англии. Мало какие страны удержались от копирования этих успешных проектов, но у всех, по самым разным причинам, всегда выходило что-то невнятное.

То, что у других было невнятным, для Шотландии обернулось катастрофой: собрав деньги (примерно ⅕ национальных богатств страны), экспедиция колонизаторов во главе с Патерсоном высадилась в 1698 году на Панамском перешейке. Идея основать там колонию с вересковыми лугами представлялась замечательной: предполагалось, что колонисты построят дорогу в 70 километров, связав ей берег Атлантического океана с берегом Тихого, и торговля будет приносить невероятные барыши. Увы, в реальности всё пошло плохо, и не только потому, что местные племена постоянно атаковали колонию, — настоящим и неодолимым врагом оказалась малярия, которая в короткий срок выкосила большинство колонистов (сам Патерсон выжил, но его семья погибла). Когда в 1700 году вооруженная до зубов экспедиция испанцев высадилась на берегах Панамы, оказалось, что завоевывать им некого — они застали горстку изнемогавших от болезни колонистов, уже не способных (хотя и пытавшихся) сопротивляться.

Для маленькой и небогатой Шотландии крах колониального проекта стал национальной катастрофой, все вложившиеся в этот проект (а вложилось почти всё население страны, от «табачных лордов» до простых горцев) оказались разорены.

Историки считают, и не без оснований, что эти печальные события сильно ускорили объединение Шотландии, которой надо было спасаться от полного разорения, с Англией (что и произойдет в 1707 году).

В этой ситуации, конечно, все идеи, так или иначе связанные со «снабжением нации деньгами», были весьма кстати. Ло, безусловно, руководствовался самыми благими намерениями: он считал, что есть возможность разбогатеть всем, быстро и «задешево». Он видел, что уровень развития внешней и внутренней торговли, сельского хозяйства, горного дела, мануфактурного производства был необыкновенно низок, и полагал, что для развития, выхода на уровень передовых технологий шотландцам не хватает денег, — и он предложил эти деньги… напечатать. То есть ввести бумажные банкноты, которые в то время уже появлялись кое-где в Европе, но весьма осторожно и основным платежным средством еще не стали.

В качестве обеспечения банкнот, как полагал Ло, можно принимать драгоценные металлы или камни и землю. Землей, хорошей или плохой, маленьким участком или огромными наделами, владел тогда почти каждый шотландец, то есть речь реально шла об «обеспечении народа деньгами». При этом предполагалось, что Банк Шотландии должен будет заниматься выпуском банкнот и, по сути, выдачей кредитов, которые позволяли бы модернизировать производство и активизировать торговлю (то есть, по сути, заниматься тем, чем современные банки занимаются и сейчас).Ло в спорах с парламентом развивал свои идеи по поводу бумажных денег и придумал, как избежать инфляции, кто и как должен эмитировать банкноты и как обменивать их на товары или услуги, но парламент в необходимости такого смелого шага он не убедил (хотя и завоевал много высокопоставленных сторонников) и в конце концов, отчаявшись, покинул Шотландию и переселился в Париж.

Париж в качестве релокации был выбран Ло неслучайно: дела во Франции, стране большой и потенциально очень богатой, в те годы ведущей войну за испанское наследство, шли удручающе: денег в стране не хватало, финансы и налоговая система, как ни бился министр Шамильяр над их упорядочением, находились в крайнем расстройстве, представления о кредитной системе и банковской деятельности здесь, в центре Европы, были самые дикие, так что Ло, в спорах с парламентом Шотландии отточивший свои аргументы до идеального состояния, видел здесь широкие перспективы.

Париж встречает шотландского дворянина прекрасно. Ло красив, обаятелен, воспитан, образован, богат, но что более всего ценно и что больше других достоинств отличает его в глазах общества — это страсть к карточной игре. Любой. А в карты играют все, в каждом доме во Франции, да и во всей Европе, эта страсть не считается пагубной, наоборот, она сближает. А умение и желание играть отличает (так принято думать в круге общения Ло) джентльмена от простолюдина.

И Красавчик Джон принят во всех лучших домах Парижа, в том числе в доме герцога Филиппа II Орлеанского, который сыграет в судьбе нашего героя не последнюю роль.

Герцог — человек весьма образованный, галантный, можно сказать, светский лев, активно занимается государственными делами, хотя от этих забот его отвлекают страсти — он постоянно влюблен. Его дворец напоминает некоторым желчным посетителям бордель, хотя даже самые желчные отмечают перемены в атмосфере дома Орлеанских, произошедшие со смертью его отца: Филиппу II, в отличие от Филиппа I, женщины нравятся больше, чем мужчины.

Ло и герцог знакомятся за карточным столом и становятся друзьями. Более того, герцог очарован финансовыми идеями Ло и относится к ним благосклонно, они вместе мечтают о том, как умная финансовая система повысила бы благосостояние всех французских сословий.

Увы, даже дружба со столь высокопоставленной персоной не спасает Ло от высылки из Парижа: комендант города высылает его под предлогом «излишнего везения в карточных играх» — как мы уже говорили, за руку Ло никто никогда так и не поймал, но… многим его везение казалось, мягко говоря, странным.

В течение почти десятка лет Ло путешествует по Европе, везде карточные игры открывают ему доступ к людям, стоящим на вершине власти, и везде он находит себе собеседников, которые становятся адептами его финансовой системы, а в Генуе и некоторых мелких германских княжествах его планы вроде бы даже близки к осуществлению — но всё время что-то мешает претворению смелых идей в жизнь.

Наверное, здесь пора обсудить эти самые идеи, которые, конечно, были куда масштабнее, чем ввод в обращение бумажных денег. В те времена в мире господствовали идеи меркантилизма, которые и сейчас необыкновенно популярны, но сегодня у них есть противовес, который в массовом сознании займет место только в конце описываемого нами XVIII века, после того как другой шотландец, Адам Смит, выпустит свое «Богатство народов…». Борьба за «богатство народов» представляется меркантилистам карточной игрой (образ, близкий нашему герою) с конечной суммой — если кто-то выигрывает, то у кого-то из сидящих за зеленым сукном денег станет меньше. То есть все богатства мира — это сочтенные и пересчитанные запасы, а экономика — наука об их умном распределении. Иными словами, экономика — это что-то вроде секрета карточной игры.

Это отчасти ведет к несколько упрощенному видению мира: деньги нереально преумножить честно, но можно у кого-нибудь отнять, силой или обманом, и такой подход, согласитесь, многое объясняет и в политике тоже, причем объясняет чрезвычайно примитивно, но именно такое объяснение во все времена находило массовую поддержку, хотя бы в связи с «доступностью» понимания. Однако это не означает, что меркантилизм был каким-то воинственным учением, в конце концов, до уровня объяснения всего сущего своим базовым подходом он, к счастью, не добрался. По сути, это было учение о том, как правильно вести хозяйство вне зависимости от того, маленькое оно или большое — семья или государство, принципы здесь, как казалось адептам учения, едины.

Понятно, что в этой системе предполагается, что семья (город, компания, государство) богатеет тогда, когда тратит мало, а продает много. В масштабе того, о чем говорил наш герой, это минимальный импорт и большой экспорт. Тогда, при уровне производства и массовых потребностей, существовавших в XVIII веке, и в самом деле могли находиться люди, которые думали, что недостающее в стране можно… ммм… импортозаместить, скажем.

Эти представления имели вполне очевидное объяснение: натуральное хозяйство в те годы никуда не делось и было у всех на глазах. И даже являлось для меркантилистов примером того, как должно быть организовано ведение хозяйства страны.

Богатство тогда представлялось, с одной стороны, в виде земельных угодий, которые давали урожай (а всё, что связано с едой, обладало, если можно так выразиться, повышенной ликвидностью, и людям в окружении Ло именно это приносило основной доход). А с другой стороны, богатство — это драгоценные металлы, камни и пряности. И такой взгляд на вещи был объясним: все успешные торговые экспедиции (океанская торговля уже более двухсот лет пополняла бюджет удачливых предпринимателей), как и натуральное хозяйство, — это то, что было перед глазами у каждого.

Логичное следствие из всего вышеизложенного — это политика протекционизма, предоставление своим налогоплательщикам преимущества перед иностранцами: их продукт должен продаваться на внутренних рынках в первую очередь, а для иностранцев устанавливали всевозможные барьеры, причем уже в те времена они были не только финансовые, но и «качественные», то, что сегодня в некоторых странах выливается в бесконечные «специальные технические регламенты» и «сертификации». При этом монополизироваться должно было всё, что только можно монополизировать. Франция, где развернутся главные события нашего повествования, активно вмешивалась во все дела промышленности и торговли, устанавливая монополии везде, где находила возможным их установить. Иногда на короткий срок это срабатывало. Например, Жан-Батист Кольбер, один из самых знаменитых меркантилистов, бывший министром финансов Франции, объединил все ресурсы страны и привлек иностранных мастеров, чтобы создать флот — и океанский флот во Франции появился. Это подавалось (и подается до сих пор) как образец успешности меркантилизма. Правда, случилось неизбежное — флот «застыл»: старые корабли сгнивали или ломались, строительство новых годами согласовывалось при дворе, то есть великой морской державой Франция так и не стала (чуть позже подобное, и тоже с флотом, случилось в России, при Петре I).

Впрочем, как мы уже говорили, никаких более современных идей в экономике в те годы не существовало, и Джон Ло представлял самые современные взгляды на экономику и финансы, которые к тому же было просто объяснить с помощью наглядных примеров вроде натурального хозяйства.

Кстати, объяснять что-либо через сомнительные и недостоверные аналогии или натужные притчи и сейчас очень популярный риторический прием, он неизменно пользуется успехом, особенно у аудитории, которая не утруждает себя размышлениями, — что уж говорить о временах Ло, когда уровень общей грамотности был невысок, зато с эмоциональным, то есть упрощенным, восприятием (как и сейчас) всё обстояло отлично.

Итак, наш герой несколько долгих лет путешествует по Европе, где пытается объяснить владетельным лицам прелести предлагаемой им финансовой системы и покрывает себя славой как блестящий картежник, которому, кажется, бес ворожит — его состояние растет, репутация выдающегося финансиста крепнет, однако реализации его идей всё время что-то мешает. Кажется, в Генуе, а потом в Савойе он близок к успеху и финансовые реформы вот-вот начнутся, но, увы, они откладываются. Собственно, масштаб перемен, которые предлагает Ло, настолько велик, что это скорее пугает, чем притягивает. Джон Ло едет по континенту дальше в поисках применения своего гения.

Жизнь его меняется в конце 1713 года, когда ему (стараниями его друга, герцога Орлеанского) разрешают вернуться в Париж. Война за испанское наследство закончилась подписанием мира, надо восстанавливать разрушенную гигантскими тратами и неразумным управлением экономику, и Ло охотно участвует во всех обсуждениях будущего обустройства страны.

А в 1715 году умирает король-солнце Людовик XIV, и за регентство при пятилетнем наследнике, Людовике XV, начинается ожесточенная борьба, победителем из которой выходит Филипп Орлеанский.

Фактически страну возглавляет друг Джона Ло, который и дает нашему герою особые права на обустройство финансов Франции. Джон Ло принимает французское подданство, и отныне он уже не Ло, а Лас (так звучит по-французски его фамилия в шотландском написании — Laws).

Наш герой появился в Париже, когда страна была на пороге дефолта. Как ни старалось правительство наладить ситуацию с финансами и сбором налогов, все усилия приводили только к тому, что даже после того, как огромные траты на ведение войны исчезли из повестки, общее положение дел становилось не лучше, а наоборот — с каждым новым шагом правительства, будь то скрытая инфляция, деноминация или повышение налогов, — только ухудшалось. Правительство действовало вполне в логике меркантилизма: так как денег не хватало, то налоги повышались (логично же?), но собирать их не удавалось — доходы стали прятать, и казна получала еще меньше, чем во время войны. Долги и обязательства правительства составляли в какой-то момент 80 млн ливров — половину от всех доходов в стране. Налоги повысили, намереваясь собрать 200 млн, то есть получить профицит, но по факту смогли собрать лишь 70 млн, то есть не только не расплатились с долгами, но и ухудшили ситуацию.

Из всех возможных решений проблемы, которые предлагались регенту, самым разумным теперь представлялось объявление национального банкротства и отказ государства от долговых обязательств, что с горечью и в слезах предлагал королевский совет, но эта идея была категорически отвергнута герцогом Орлеанским.

Иными словами, появление Ло с его радикальными решениями было подготовлено бедственным положением дел, отчаянием и неспособностью решить финансовые проблемы известными методами.

Наверное, когда всё хорошо, то и революциям, даже финансовым, неоткуда взяться — кто же решится на перемены при благополучии? А когда всё плохо — тут и наступает время решительных действий.

Герцог Филипп был горячим сторонником идей Джона Ло, вот только в стране, о которой говорили как о цитадели абсолютизма, самый могущественный человек в государстве вовсе не обладал всей широтой полномочий. К тому же регент был человеком увлекающимся: с утра и до пяти часов он занимался государственными делами, но с пяти часов никто не смел обращаться к нему, так как герцог переключался на личную жизнь (которая постепенно отнимала у него и то время, которое раньше предназначалось для государственных дел). Когда-то его дворец в Пале-Рояль злые языки называли борделем, теперь борделем стали называть Лувр, где с появлением герцога расцвели весьма свободные нравы: королевская резиденция наполнилась любителями и любительницами плотских утех, которые поощрял Филипп.

Одним словом, ему было некогда продавливать непопулярные решения, заниматься политическими интригами и играми, ведь на свете были вещи поважнее.

В итоге всё это привело к тому, что идея Ло о выпуске банкнот, обеспеченных каким-либо имуществом, не прошла на государственном уровне. Впрочем, и без этого всё получилось как нельзя удачно: герцог добился для Ло разрешения открыть частный банк на определенных условиях и с определенными преференциями.

В мае 1716 года Ло открывает такой банк — Banque Generale — и начинает выпускать банкноты. Как ни странно, спрос на них довольно велик, ведь бумажные деньги на ¾ обеспечены обязательствами государства и на ¼ — золотом. Иными словами, обладатели билетов Генерального банка, приобретая их, вкладывали три четверти пустоты — именно так относились к обязательствам государства, так как никаких надежд на погашение долгов давно не было. Хорошая сделка, что и говорить: на четверть суммы приобрести билет номиналом в полную стоимость, да еще избавиться от неликвидных обязательств. А погашать бумаги обещали золотом. Согласитесь, отличный вариант обмена ничего на золото… Впрочем, любая финансовая пирамида умеет подать себя как отличную сделку — как говорится, на том стоим. Для государства тоже всё было прекрасно: оно избавилось от большей части своих обязательств (они теперь были вложены в бумажные деньги) и даже получало серьезные дополнительные вложения.

Первых экспериментаторов, которые потребовали погашения банкнот золотом, ждало чудо (а ведь некоторые скептики ждали проблем и говорили про банкноты гадости) — их запросы были удовлетворены.

Это привело к массовой скупке банкнот, более того, стоимость банкнот уже в конце 1716 года (банк к тому моменту существует всего полгода) подскочила на 10% по сравнению со стоимостью золотого эквивалента.

К Джону Ло пришла настоящая слава. Во Франции его иначе, как «спасителем отечества», не величали. Лучшие умы и влиятельные персоны считали за честь быть ему представленными, его наперебой звали «спасать» экономики других стран. В частности, его идеями во время визита в Париж в 1717 году увлекся Петр I, дела с финансами у которого были плохи на протяжении всего правления, и звал его в Россию, но у Ло было столько дел и планов во Франции, что рассматривать всерьез какие-либо предложения он не мог.

В 1717 году Джон Ло был на вершине славы и могущества. Это позволило ему сделать следующий шаг. Идея сращивания банковского капитала с коммерческим захватывала его давно — еще в Шотландии он строил планы, как распоряжаться банковским капиталом, финансируя колонии и экспедиции «табачных лордов» Глазго, шотландские мануфактуры и копи, но возможности для реализации этих планов появились у него только сейчас. Все без исключения финансисты считают подобные операции невероятно сложными по исполнению, а подобные вложения — необычайно рискованными. При этом, при всех многочисленных провалах и проблемности, идея срастить капиталы не оставляет банкиров (особенно в наши дни, когда под прикрытием термина-обманки «экосистема» банки бурно обрастают имуществом).

Проведя довольно много времени в Генуе, Ло знал, как успешно управлял первый из генуэзских банков, «Сан-Джорджо», многочисленными колониями своей республики на Черном море, и это знание добавляло ему азарта.

Осенью 1717 года Ло убедил герцога передать ему в управление колонию в Луизиане, дела которой велись дурно, она была для Франции убыточной и представляла источник постоянных проблем, связанных с колониями соседних стран, местными племенами, необходимостью военной и материальной поддержки — словом, вызывала раздражение. Казалось, что источником доходов или политических дивидендов она не станет никогда. И вот Ло предложил взять на себя заботу об этой обузе.

Понятия акционирования тогда не существовало в массовом сознании французов, хотя об опыте Ост-Индских компаний Голландии и Англии они, конечно, были наслышаны. Но Ло выступил новатором: он привлекал не только крупные капиталы торговцев и знати — он обратился к мелким акционерам. Капитал компании, названной Миссисипской, рос так быстро, что скоро превысил капитал Генерального банка. Сама компания вела чрезвычайно активную деятельность, вложив большие деньги в создание опорного пункта для своей экспансии в Северной Америке — города Новый Орлеан (название, как вы понимаете, должно было польстить покровителю Ло, Филиппу Орлеанскому). То есть Ло ставил на события масштабные и яркие, которые можно было предъявить акционерам как доказательство того, что их деньги работают. Строительство большого города — отличная рекламная картинка, убеждающая в том, что в дело стоит продолжать вкладываться.

Ло настолько верил в свою звезду (да и в свою идею о том, что именно он понимает лучше других, как вести внешнеторговые дела), что собранные на Миссисипи средства он потратил в первую очередь на выкуп других торговых компаний — Китайской, Сенегальской, Канадской. Дивиденды по Миссисипи оказались несколько меньше ожидаемых акционерами, но магия Ло была велика: все внимательно следили за тем, что делал этот маг и чародей, — и если он скупал акции, например, Сенегальской компании, то толпы французов тут же делали то же самое, свято веря, что это обеспечит финансовый успех не только Ло, но и им.

Это был настоящий ажиотаж, в который вовлеклась вся Франция. Кажется, в стране не осталось людей, имеющих хоть что-нибудь за душой, которые не вложился бы в акции торговых компаний. Даже среди маргинальных слоев общества — преступников, инвалидов войн, девиц легкого поведения, которых по всей стране хватали и насильно переселяли в колонии (кто-то же должен был их обживать), — обладатели акций были не в диковинку.

Акции бешено росли в цене, их покупали, продавали и обменивали в огромных количествах. Очень быстро наступил момент, когда тема доходности акций не просто отошла на второй план, а вовсе начала ускользать от внимания акционеров, нормальным стало фокусироваться на цене самих акций, точнее, на скорости ее роста, потому что все акции постоянно дорожали.

В Париже появилась стихийная биржа (официальная она откроется только в 1724 году), купля-продажа акций стала азартной игрой — словом, всё шло именно так, как мечтал страстный игрок Ло. Надо сказать, что, как бывает в любой игре, в исключительных случаях риск оправдывался, и в обиход прочно вошло слово «миллионер» — так стали называть людей, чье состояние превысило миллион. Такие люди, конечно, встречались и раньше, но их было слишком мало, чтобы придумывать для их обозначения какое-то специальное слово, а теперь наступил момент, когда эта каста размножилась…

Ло купил огромное поместье, дававшее ему право именоваться маркизом. При его появлении восторженные толпы кричали здравицы в его честь. Англия назначила специального посла, чтобы советоваться с маркизом Ло по поводу государственных дел. Само собой, Ло получил помилование от короля Англии Георга за преступление, совершенное более четверти века назад. Родной Эдинбург присвоил ему титул почетного гражданина. Карьера Ло шла в гору, но был нюанс, мешавший ему занимать государственные должности, — для Франции он был человеком «неправильной» веры, пресвитерианцем. Впрочем, вскоре Ло принял католичество, публично объяснив это тем, что «хотел бы быть ближе к простому народу Франции и лучше понимать его нужды».

Неизвестно, насколько Ло проникся нуждами простого народа Франции, но пост генерального контролера Франции он получил. Говорят, пост был не просто получен, а куплен: Ло, личное состояние которого не поддавалось исчислению, выкупил право распоряжаться финансами страны в обмен на уплату государственного долга Франции. Выкуп был оформлен как ссуда государству в 1,5 млрд ливров под 3% годовых, и возврат ссуды, конечно же, должен был контролировать сам Ло. Теперь в его руках сосредоточились финансы, внешняя и внутренняя торговля Франции. Реформы, осуществленные Ло на этом посту, могли показаться хаотическими, кажется, что он бесконечно экспериментировал: некоторые из его нововведений были удачными, другие шли криво и быстро отменялись. Запомнилась его попытка разукрупнения больших землевладений в пользу безземельных крестьян, отмена внутренних пошлин и поощрение строительства дорог и каналов, завоз из других стран ремесленников и промышленников, которых он привлекал кредитом под ничтожный процент, а также большие субсидии для оживления заморской торговли.

Это дало позитивные результаты по некоторым показателям — например, всего за два года работы Ло промышленность в стране выросла на 60% (таких фантастических рывков промышленное производство не будет знать еще долго), океанский флот приумножается с 16 кораблей до 300 (это позволит Франции не на словах, а на деле стать колониальной державой, а самому Ло удастся пристроить своего племянника управлять самой богатой из колоний — Пондишери в Индии). Словом, Ло и здесь оказался молодцом, его статус «спасителя» только укрепился.

Впрочем (мы-то благодаря накопленному человечеством негативному опыту это знаем), финансовые пирамиды не вечны. Выкуп госдолга Ло провел как предоставление ссуды от своего банка, для чего была проведена дополнительная эмиссия 300 тысяч акций. Активное распространение акций и постоянные дополнительные эмиссии, естественно, сопровождались инфляцией, но поначалу страна ее почти не замечала — всё затмил прилив денег, который позволил оживить торговлю и производство. Законы, принимаемые Ло-министром, способствовали охране капиталов Ло-олигарха, но вызывали тревогу среди должников. Акций было выпущено столько, что всё золото страны не способно было покрыть их стоимость.

И тут начался тот самый процесс, который сторонники теории заговоров списывают на чужую злую волю: мол, завистники и враги Ло (а их у него хватало, прибавьте сюда огромное число влиятельных людей, которых он обыграл в карты) якобы подговаривают своих сторонников немедленно потребовать обмена акций на золото. Видимо, сторонники такой теории никогда в жизни сами не пробовали никого ни «подговорить», ни управиться с небольшим коллективом независимых людей.

Скорее всего, события просто шли своим чередом, но их хватило, чтобы финансовая пирамида рухнула.

Развивалось всё так: с мая 1719 года по начало 1720-го акции первоначальным номиналом в 500 ливров выросли до 10 тысяч (в 20 раз!). Этот рост не мог не беспокоить самого Ло, который предпринял попытку контролируемого снижения стоимости акций, на что Париж ответил такими беспорядками и бесчинствами, что шесть дней спустя снижение было отменено.Ло-министр попытался провести королевский указ, запрещающий оборот золота в стране, и тут выяснилось, что предыдущие беспорядки были сущей ерундой, так как новые вылились в массовые побоища и давку у банков, унесшие жизни 50 человек, — тотчас и этот указ был отменен. В итоге вся Франция поняла, что дело плохо пахнет: в банки хлынули толпы народа, требовавшие золотые монеты в обмен на свои акции. Никакие попытки утихомирить толпу или что-то объяснить, не имели успеха. Впрочем, никакой возможности выполнить обязательства не существовало, и власти пребывали в полной растерянности.

Площадь Луи-ле-Гран, где селились финансисты, была запружена народом, а их дома захватили люди, которые разорялись буквально на глазах, и все новоявленные банкроты беззастенчиво расхищали имущество недавних «спасителей нации» в счет погашения ущерба.

Сам Ло, мгновенно уволенный со всех постов, бежал из Франции, оставив там большое количество недвижимости — ему принадлежала фактически вся Вандомская площадь Парижа и не менее 21 замка, которые он купил в момент своего процветания. Всё это конфискуют в счет уплаты убытка, нанесенного акционерам.

«Система Ло» просуществовала четыре года — срок довольно долгий для финансовой пирамиды. Собственно, это была первая финансовая пирамида в истории, во всяком случае — первая, достигшая такого масштаба. Заметим, что Ло не был мошенником и жуликом, намерения его были чисты, он до конца своих дней надеялся, что ему позволят вернуться во Францию и как-то исправить ситуацию — на этот счет у него была масса идей. В этом намерении его поддерживал и герцог Орлеанский, но в 1723 году он умер.

Из Венеции, где Ло поселился, он писал письма Людовику XV, заверяя его в собственной лояльности и испрашивая разрешения вернуться в Париж, чтобы исправить положение, рассчитаться с долгами и совершить новый подвиг на финансовой ниве, но юный король прекрасно понимал, что возвращение Ло не добавит ему популярности и не решит проблемы казны, и все обращения Ло — это крики в пустоту.

В 1729 году Ло, который все эти годы скрашивал скуку в ожидании положительного ответа короля карточной игрой (в ней он по-прежнему был непобедим), умирает в Венеции — так заканчивается история финансового авантюриста, у которого еще при жизни появилось великое число последователей и подражателей (наверное, стоит сказать, что крах Миссисипской компании сильно способствовал тому, что в Англии в том же 1720 году лопнул местный финансовый пузырь — Компания Южных морей).Его потомки продолжали жить во Франции и служить этой стране. Среди прочих — граф Лористон (помните, как назывался некогда купленный отцом нашего героя замок и титул в Шотландии?), внук Ло, наполеоновский генерал, тот самый, который вел безуспешные переговоры с Кутузовым, после того как войска Наполеона заняли Москву.

Поздние исследователи описанных событий будут говорить о том, какую «идеологическую пустоту» оставили финансовые катастрофы 1720 года и в какое уныние впали многочисленные сторонники и лично Ло, и идей меркантилизма вообще. Сегодня мы можем констатировать, что ни финансовые пирамиды, ни идеи меркантилизма, даже доказав свою полную неадекватность, никуда не делись из нашей жизни, и мы все, тем или иным образом, по собственной необразованности или по «праву рождения» на облюбованной меркантилистами территории, оказываемся в них втянуты.