Порно: развлечение, учебное пособие или источник насилия

Порно как эмансипация: сексуальная революция

Исследования сексуальности в ХХ веке обрели масштабы, немыслимые для предыдущего столетия. Психоанализ Фрейда открыл дорогу рассуждениям о сексе как о важном феномене человеческой психики. Исследователи рассматривали ценность секса не саму по себе, а прежде всего в отношении общественно значимых структур и практик — в первую очередь политики.

Такой концепции придерживался Герберт Маркузе, критический теоретик Франкфуртской школы, объединявший марксизм с психоанализом. Работу «Эрос и цивилизация» он опубликовал в 1955 году, еще до того, как начались волнения в обществе, и стал одним из вдохновителей молодежных бунтов 1960-х и сексуальной революции. В своей книге Маркузе придавал сексу политическое измерение, провозгласив борьбу за освобожденную сексуальность.

Маркузе рассматривал психоанализ прежде всего как социальную теорию. Соединяя эротическое и политическое измерения, философ предложил повернуть агрессию политической машины капитализма, использующей механизмы культуры и образования, против него самого. И этот поворот должно осуществить само тело, подвергающееся «цивилизующей» репрессии.

Борьба за жизнь, по Маркузе, — это борьба за эрос. Тело, таким образом, нужно превратить в самоцель и сделать инструментом удовольствия, а не труда.

Культура оказалась неспособна удовлетворить инстинкты, составляющие структурную основу человеческой особи. Тогда формируется цивилизация — механизм подавления эроса, прежде всего с помощью техники.

Концепция книги «Эрос и цивилизация» была тесно связана с активизмом и предполагала практическое применение. Помимо прямых методов политической борьбы на улицах, молодежь 1960-х приветствовала всё, что виделось как сексуальное раскрепощение.

Именно в этой атмосфере в США на больших экранах выходят первые порнофильмы (в современном понимании — то есть с подробным изображением полового акта), начиная с «Грустного кино» Энди Уорхола (Blue Movie, 1969) и «Моны» (1970). Уже спустя три года с выходом фильмов «Глубокая глотка», «За зеленой дверью» и «Дьявол в мисс Джонс» сформировался канон золотого века порно.

На уровне содержания все эти работы заигрывали с идеями сексуальной революции. В «Грустном кино» молодая пара занималась сексом в перерывах между разговорами о войне во Вьетнаме и политике президента Никсона. В «Моне» главная героиня своей раскрепощенностью воплощала насмешки над правилом «никакого секса до свадьбы»: она охотно делала минеты жениху и незнакомцам, потом занималась лесбийским сексом с секс-работницей, а заканчивалось всё катарсической оргией (к ней мы еще вернемся). В «Глубокой глотке» весь сюжет строился на том, как женщина познает себя ради настоящих сильных оргазмов. Как понятно из названия, решение обнаружилось в минетах — клитор героини располагался в глотке.

Отдельные активистки 1960-х тоже думали о зарождающемся порно с симпатией. Например, Сьюзен Зонтаг, рассуждая о порнографической литературе, не считает ее негативным феноменом, а предлагает по достоинству оценить ее эстетический потенциал. Примерами качественной порнографии для Зонтаг прежде всего были «История глаза» Жоржа Батая (1928) и «История О» Полин Реаж (1954).

Есть и еще более курьезные примеры отношения к порно как к прогрессивной части (контр)культуры. Радикальная феминистка Валери Соланас написала «Манифест ОПУМ» (Общества Полного Уничтожения Мужчин, оригинальная аббревиатура — SCUM, что можно перевести как «отброс»).

Манифест гласит, что в живых останутся только определенные группы мужчин, которые действуют в интересах ОПУМ независимо от их собственных мотивов.

К таким мужчинам относятся и «производители и пропагандисты книг и фильмов и тому подобного о сексе, которые приближают то время, когда на экране будут демонстрировать только Минет и Еблю».

Порно как насилие: радикальный феминизм

Взгляд на порно как на нечто однозначно прогрессивное стал неактуален примерно тогда же, когда сексуальную революцию стали критиковать за то, что это движение развивалось преимущественно в интересах мужчин. Сформулированная радикальными феминистками 1970–1980-х критика во многом дожила и до наших дней и приобрела новую актуальность в эпоху вайнштейнгейта и движения #MeToo.

Вернемся к фильму «Мона». Легко заметить, что «катарсическая» оргия в финале представляет собой изнасилование. Она начинается с того, что жених героини привязывает ее к кровати и приглашает в комнату других персонажей, пересекавшихся с Моной ранее. Неудержимое желание героинь этого фильма и «Глубокой глотки» делать минеты тоже быстро перестало казаться беспроблемным. Ситуация усугубилась, когда звезда «Глубокой глотки» Линда Боримен рассказала в своей автобиграфии, что производство фильма не только было профинансировано мафией, но и сопровождалось реальным насилием за кадром.

Во время съемок актрису избивали, вынуждая приступить к очередному половому акту. Ставшая классикой «Глубокая глотка» оказалась результатом угроз, запечатленными в кинокадре изнасилованиями.

В результате Боримен присоединилась к борьбе радикальных феминисток Андреа Дворкин и Кэтрин Маккиннон, пытавшихся добиться ограничения или в идеале полного запрета порно. Та же Зонтаг уже в 1970-х не желала защищать порнографию. А после выхода фильма ужасов «Снафф» (1976), который грубо эксплуатировал эстетику сексуального насилия, она прямо выступила за запрет садистской картины, предлагающей идею убийства как эротического развлечения.

Взгляд на порно как на сексуальное насилие легко проследить на примере более общей идеи Андреа Дворкин о том, что любой секс между мужчиной и женщиной представляет собой изнасилование. Исследовательница определяла власть как террор физической силы. Сама по себе эта сила подразумевает власть не всегда, а только тогда, когда используется против других. Дворкин писала, что значимым и при этом скрытым символом террора является пенис. Когда мужчина говорит, что женщина имеет власть секса, он не делегирует ей действительную власть, а лишь совершает акт именования, то есть определяет женщину как сексуальный объект и тем самым низводит ее до простейшей функции. При этом, отмечая, что эрекция не является добровольной, мужчина снимает с себя ответственность за свои действия. Женское тело становится фетишем, а мужчина в итоге определяет секс как то, что он делает со своим пенисом.

На практике, как считала Дворкин, секс оказывается актом обладания личности над вещью, актом насилия и реализацией власти. Такие рассуждения оказались ключевыми для феминизма второй волны (1960–1980-е).

Этой логике наследуют и современные противницы порнографии. Например, Гейл Дайнс недвусмысленно назвала свою книгу «Как порно похитило нашу сексуальность». Она подчеркивает, что в XXI веке порно стало намного жестче, чем было во времена журналов Playboy и Penthouse: сегодня зрители видят не просто совокупление, но физическую агрессию, групповые изнасилования и травмированные половые органы. В большинстве порнографических видео в интернете есть физический и вербальный абьюз. Ключевой аспект вреда порно для Дайнс — то, как происходит его потребление. Исследовательница считает, что мужчина во время мастурбации становится более восприимчивым и менее критичным к новой информации. Отсюда и те незамысловатые «истории», которые рассказывает порно: женщины всегда готовы к сексу, с энтузиазмом воспринимают любые желания мужчины, по природе легкодоступны. Они не боятся ЗППП, беременности и физических травм, любят, когда их обзывают, а единственная их просьба — чтобы мужчина «вставлял сильнее и сильнее».

Интересную поддержку такой позиции сегодня выражает профессор журналистики Роберт Дженсен. Он концентрируется на модели маскулинности, которую предлагает порно. Дженсен провел множество интервью с работниками индустрии секс-развлечений, чтобы проиллюстрировать современное мужское сознание. Как и Дайнс, он считает принципиально важным, что типичный потребитель порно мастурбирует, и формулирует радикальный тезис: «Мы есть то, на что мы дрочим».

Для наиболее активных современных противников порно мастурбация становится залогом того, что зритель утратит чувство границы между фантазиями и реальностью. Дженсен не обходит вниманием и современные технологии: по сравнению с просмотром порнофильмов в американских кинотеатрах 1970-х нынешние сервисы дают в разы больше контроля — например, теперь можно сразу промотать видео до сцены с анальным сексом. Как заключает исследователь, это влияет и на «хороших парней», создавая и укрепляя в них стереотипы мужественности и того, как нужно добиваться секса. Дженсен добавляет, что любитель порно объективирует не только женщин, но и себя: мужчина, согласно таким видео, во время секса должен отрекаться от эмоций во имя насилия и жестокости.

Порно как кино или учебное пособие: Porn Studies и прагматический подход

Академические исследования порно выросли из нескольких источников: текстов Мишеля Фуко, англоязычного киноведения (прежде всего марксистско-феминистско-психоаналитической теории журнала Screen) и секс-позитивного феминизма.

Фуко прежде всего интересовало производство знания о сексе. В первом томе «Истории сексуальности» Фуко противопоставляет ars erotica (искусство эротики) Китая, Японии, Индии, Рима, арабо-мусульманских обществ и европейскую scientia sexualis (знание о сексе). В первом случае сексуальное удовольствие связывается с самим собой и изучается в этом аспекте, а полученное знание затем возвращается обратно в практику. Такое знание считалось эзотерическим, оно должно было преобразить своего обладателя и не передавалось свободно. В отличие от него scientia sexualis в основу разговора о сексе полагает признание, которое может быть добыто как на добровольной исповеди в соборе, так и под пытками на допросе. Согласно Фуко, секс в определенный момент наделяется ролью универсальной причины, ему придается значение чего-то, что может указать на истину, но это скорее следствие тактик власти, чем самого секса.

Тем не менее «История сексуальности» допускает, что scientia sexualis иногда функционирует и как ars erotica. Удовольствие в таком случае содержится в самом процессе производства истины об удовольствии. Тогда исследования секса приобретают и автономную (относительно исследовательских и активистских целей) значимость. Именно знание такого типа решила создать киноведка Линда Уильямс.

В своей книге Hard Core (1989) — базовой работы, заложившей основу академических исследований порно, — Уильямс предлагает относиться к порнофильмам как к объектам киноискусства.

Такой подход снимает с порно ореол уникальности. Этот жанр перестает быть чем-то особенным и изучается в одном ряду с мюзиклами, ужасами, мелодрамами или комедиями. Исследования порно в течение 1990–2000-х постепенно закреплялись в академическом киноведении, а исследователи всё реже наделяли порнографию сакральным статусом. Она становилась лишь одним объектом среди множества других, пусть и со своими отличительными чертами.

На позицию Уильямс повлияла аргументация секс-позитивных феминисток, которые в 1980-х протестовали против попыток Дворкин и Маккиннон запретить порно. Они настаивали на том, что заново родившийся на волне сексуальной революции жанр помогал женщинам проявлять свою сексуальность. Особенно активно выступали группы феминисток, противившихся любой цензуре, и лесбиянок-садомазохисток. Сама идея исследовать хардкорное порно как обычное кино расположила секс-позитивных феминисток к Линде Уильямс. Она на первых же страницах книги признала их влияние на свои взгляды, хотя собственную позицию формулировала гораздо тоньше: для плодотворного анализа она призывала обе стороны прекратить спор на уровне «хорошо» или «плохо».

В 2014 году британские исследовательницы Кларисса Смит и Фиона Эттвуд начали выпускать академический журнал Porn Studies. С этого момента на одной трибуне смогли оказаться все, кто изучает порно профессионально, будь то киноведы или социологи. Смит и Этвуд сформулировали интересующий их спектр тем так: история порнографии, анализ ее производства и потребления, ее эстетика, значимость для отдельных аудиторий и место в современной культуре.

Исследовательницы не просто предложили отвлечься от дискуссии о том, «хорошо» порно или «плохо», но выдвинули прагматический подход — констатировать наличие порно в нашей повседневности и двинуться дальше.

Существование множества «конкретных порнографий в конкретных местах и временах» позволило им задать этнографический вопрос, какие социальные группы, как и в каких целях используют порно, и открыть дорогу порнопедагогике.

Даже если люди, посмотрев порно, копируют увиденное в реальной жизни, запрет XXX-видео не единственный выход. Авторы журнала Porn Studies предлагают взамен сосредоточиться на просветительской функции порнографии. Одной из тактик может стать создание более разнообразных и менее клишированных фильмов, отражающих максимально широкий спектр человеческих сексуальностей. Есть и менее очевидная тактика: показать подросткам мизогинистическую и расистскую порнографию, одновременно критикуя и подчеркивая всё, что в ней неправдоподобно и губительно для социальных и интимных отношений.

Как выразился канадский исследователь трансгендерности Бобби Нобл, порно может стать частью эффективной педагогики, если только дискурсы о нем будут созданы после своеобразного «забывания». Чтобы определить, чем является или может стать порно, по его мнению, нужно отвлечься от наследия феминистских войн XX века и познать порнографию заново.