Праздничные люди: странные биографии советских детских писателей

Лирики и алхимики

Клайв Льюис («Хроники Нарнии») был богословом, Михаэль Энде («Бесконечная история») — мистиком-антропософом, Памела Трэверс («Мэри Поппинс») — ученицей оккультиста Гурджиева. Очевидно, что в книгах этих и других детских писателей Запада есть слой информации для взрослых, притом не для всех. Однако часто предполагается, что авторы советских детских сказок занимались простым вымыслом без всякой подоплеки, просто развлекая маленьких читателей. Если приглядеться, это совсем не так.

В этом году умерла Софья Прокофьева, одна из самых успешных детских писательниц постоттепельного периода и невестка композитора Прокофьева. Ее сын Сергей Прокофьев посвятил себя антропософии еще подростком, а к 2000-м годам стал одним из мировых лидеров этого религиозно-философского движения.

Поэтому в другом, более мистическом свете выглядит цикл Прокофьевой «Повелитель волшебных ключей» о юном маге Алеше, который получил дар путешествия через миры от старого мудреца Секрета Тайновича. Даже иронично, что Прокофьева критиковала «Гарри Поттера» за обилие магии. С другой стороны, самая известная книга писательницы «Приключения желтого чемоданчика» скорее имеет научно-фантастическую подоплеку. Она (как и «Зеленая пилюля») рассказывает о «волшебных» таблетках, которые способны наделять детей, а то и взрослых, некоторыми качествами.

Химия и алхимия, путешествия в иномирье, оживление гомункулов и туманные отсылки на священные и эзотерические тексты — таков фон целого ряда советских произведений для детей. Восточный демон, покоренный некогда царем Соломоном, оживает в сталинской Москве в «Старике Хоттабыче» Лазаря Лагина. Дуэт Виктор Виткович — Григорий Ягдфельд пишет о старых магах, которые в новой советской стране делают неживое живым. А у Юрия Томина в «Шел по городу волшебник», наоборот, молодой эгоистичный маг способен росчерком спички перенести в недавнее (сталинское) прошлое.

Александр Волков, автор саги о волшебнике Изумрудного города, наполнил свои книги множеством аллюзий. Так, Урфин Джюс, повелитель деревянных гомункулов и производитель волшебного порошка, имеет непростое имя. Судя по всему, это искаженное orphan jews, «безродные евреи». Образ родился на фоне борьбы с «космополитами». А в следующей книге цикла Урфин становится «огненным богом марранов». Марраны — это испанское название евреев-выкрестов. Ну а «огненный бог» может отсылать к гипотетическим дохристианским зороастрийским культам.

Писатели раскола

Советская литература для детей создавалась в 1930–1940-е годы участниками Гражданской и Великой Отечественной войн, детьми этих войн. Биографии писателей часто были страшные, часто вычурные, а порой и невозможные.

Это видно уже по основоположнику прозы для детей и юношества в СССР Аркадию Гайдару. Начиная, собственно, с псевдонима Гайдар, которому литературоведы не нашли за 100 лет устойчивого объяснения. Командование полком в 16 лет по подложным документам, слухи о зверствах молодого командира в Сибири, психбольница… Его книги, которые критика хотела изобразить просто «суровыми и мужественными», были столь же нервными и фантазийными: пионерская готика «Судьбы барабанщика», мифология тайного общества «Тимура и его команды».

Потомки Гайдара, убитого на войне осенью 1941-го, вошли в советскую элиту. Иначе судьба обошлась с теми, кто входил в первую постреволюционную элиту, репрессированную в 1930-х. Игорь Ефимов («Плюс, минус и Тимоша») был сыном кадрового разведчика с псевдонимом Ефимов, которого расстреляли в 1937-м. Детский писатель много позже станет приятелем Иосифа Бродского и уедет в США, где напишет свою версию убийства Кеннеди. Десятки будущих детских и взрослых писателей в 1930–1940-е растут в детдомах, а вот Валентина Осеева («Васек Трубачев и его товарищи»), дочь приятеля Ильича, была воспитательницей в таком садике для детей врагов народа.

Дети постарше отправлялись в лагерь или на войну. Юз Алешковский («Кыш и Двапортфеля»), сын героя двух войн, сидел уже в пятидесятые. Потомок немцев и первых репрессированных советских дипломатов Юрий Коринец («Там, вдали, за рекой») отправился на фронт, после разгрома части под Москвой пришел домой, где застал арест матери, и сам загремел в лагеря на десять лет. Кстати, именно Коринец позднее будет переводить антропософа Энде. Иосиф Дик («В дебрях Кара-Бумбы»), сын расстрелянного румынского друга Ленина Иона Дик-Дическу, на войне лишился глаза и обеих рук, после чего стал не только известным писателем, но и плейбоем (сменил трех жен).

Книга Яна Ларри «Необыкновенные приключения Карика и Вали», про двух ребятишек, которых ученый-маг случайно уменьшил до размера насекомых, переиздается до сих пор, но об авторе повести почти никто ничего не слышал. Накануне войны Ларри совершил поступок, дикий даже по меркам эпохи, — начал писать роман «специально для Сталина», который высылал вождю в Кремль главу за главой. «Небесный гость» — история про марсианина в Ленинграде, которому местные иронически объясняют, почему в СССР все не очень хорошо. После нескольких глав автора арестовали, а Сталин роман, видимо, не дочитал.

Красные, белые, кривые

Главный «белогвардеец», вероятно, Валентин Катаев, автор реалистического «Сына полка» и оккультного «Цветика-семицветика». Приятель Булгакова и Бунина придумал себе «красную» биографию и пережил всех современников. А вот участник «Ледяного похода», потом секретарь Корнея Чуковского и будущий великий сказочник Евгений Шварц особенно и не скрывался, несмотря на провокационное содержание его пьес.

Самым высокородным детским писателем можно считать князя Сергея Голицына. Большая часть его семьи была репрессирована и погибла, Голицын стал инженером-топографом, а потом, уже в возрасте за тридцать, прошел всю Великую Отечественную рядовым. После чего князь начал писать хитовые книги для подростков — например, «Сорок изыскателей» о турпоходах школьников по памятникам русской старины, где обнаруживаются утерянные предметы искусства. Умер Голицын в 80 лет за мемуарами «Записки уцелевшего».

Еще двое сыновей белогвардейцев, почти сверстники, имели разную творческую судьбу. Отец Виталия Губарева эмигрировал в США, а сам Виталий уже в 20 лет стал звездой советской литературы — как автор очерков, пьесы и повести о Павлике Морозове. Именно он помог закрепить миф о пионере-мученике — предателе своего отца. Но подлинное бессмертие Губареву принесла повесть «Королевство кривых зеркал» (также вышедшая еще при жизни Сталина) о путешествии детей в инфернальный мир лжи, спутанной с правдой.

Юрий Сотник же был сыном расстрелянного офицера и, может быть, поэтому старался оставаться в тени. Иронично, что однажды граждане, увидевшие, как писатель на улице наговаривает идеи на диктофон, приняли его за шпиона. Рассказы и повести Сотника — о школьниках, переживающих кризис личности («Как я был самостоятельным», «На тебя вся надежда»), а его не раз экранизированная пьеса «Просто ужас!» — ранний пример истории о том, как родители и дети волшебным образом меняются местами.

Говорящий попугай, или Проклятие Лидии Чарской

Детям не так уж интересны дяди и тети, которые написали их любимые книги. Они фанатеют по мирам и персонажам, а не по скучным взрослым, а также не имеют чувства истории. Софья Прокофьева вспоминала, как однажды ее встреча с юными читателями в школе сорвалась, потому что в живом уголке объявился говорящий попугай. Хотя в советском государстве детский писатель получал тиражи и некоторый — иногда большой — достаток, он почти никогда не мог претендовать на звездный статус, как писатели «взрослые». Эдуард Успенский стал человеком из телевизора уже в более позднюю эпоху.

Можно подумать, угроза забвения, которая существует прижизненно и посмертно для авторов советской детской литературы, — проклятие Лидии Чарской. Самая знаменитая дореволюционная писательница для детей после 1917-го потеряла возможность печатать свои «шовинистические» книги и подверглась травле во главе с Самуилом Маршаком. Она умерла вроде бы в Ленинграде в 1937-м, место ее могилы неизвестно. Но книги остались, их читали и советские дети в дореволюционных изданиях, а после 1991-го переиздания пошли косяком.

Русская «взрослая» классическая литература на 85% сформировалась до революции, детский канон — на 85% в СССР. В соответствии с обстоятельствами времени часто создавали его люди с жуткими, трагикомическими, неизвестными, а то и прямо сказочными биографиями. То, что детская литература в таких условиях предстала стройным и светлым зданием, — настоящее волшебство, которое сохраняется в книгах авторов, даже полузабытых. Из мира детства ничего не исчезает.