Чувствующие дома проекта «Про_странствие»: художница и преподавательница школы МАРШ Дарья Зайцева — об экспедиции на Камчатку и зданиях-персонажах

В рамках проекта «Открываем Россию заново» молодые участники экспедиций уезжают далеко от дома, соотносят свои вузовские знания с реальностью и пытаются понять, как стоит развивать регионы. Звучит абстрактно, не так ли? Мы решили поговорить с архитектором и одной из руководительниц экспедиций о том, чего хотят добиться ее участники, расставляя макеты домиков на фоне роскошной и суровой российской природы. А еще преподавательница МАРШ и Британской высшей школы дизайна, автор телеграм-канал Pro_stransrtvye Дарья Зайцева рассказала нам о характере тундры, живой архитектуре и о том, почему москвич смотрит на мир не так, как уроженец Владивостока.

— Когда читаешь о вашей экспедиции, ее смысл поначалу кажется загадкой. Участники создают макет здания, который должны установить на Камчатке. Зачем?

— Я путешествую очень давно, у меня уже одиннадцать объектов проекта «Про_странствие», которые я отвезла в разные природные точки, заповедные и просто дикие, необжитые территории. Идея проекта заключается в том, что я привожу дома в те места, где архитектуры быть не должно, где ее не может быть.

Мы исследуем не столько физические, сколько эмоциональные аспекты края. Наше исследование с помощью придуманной нами архитектуры будет базироваться на ментальных связях объектов и авторов с местом, нежели на физическом и структурном. Наша архитектура, которую мы придумываем заранее, — она про формирование пространства для размышлений, но не физического пространства.

— То есть ментальная архитектура?

— Не совсем. У нас всё-таки есть предметы — картонные маленькие дома. Это не про проектирование: у нас нет какой-то сметы, нет цели поставить этот домик и потом придумать, как там возвести настоящее здание.

Ребята будут выезжать на территории вулканов, на пляжи, ставить там свой макет и затем наблюдать за ним — как он там приживается.

Наша цель — сопоставить архитектуру с человеком.

Человек закладывает самого себя в эти объекты. Скажем, участник сделает объект, у которого много окон. То есть дом очень открытый, излишне доверчивый и уязвимый, если сравнивать его с человеком. И когда автор поставит его, например, на берегу моря, то увидит, что ветер, пронизывающий домик через окошки, сносит его. Для этой территории такой объект не подходит, он там не прижился. Можно увидеть некую параллель: вероятно, автору тоже некомфортно в этом месте, где сильный ветер.

Я свои дома никогда не устанавливаю в городе. Потому что город — это устоявшаяся, придуманная кем-то система. Мы зависим от города, когда в нем живем. Но как только ты попадаешь в какое-то природное пространство, где нет никаких порядков, где нет придуманной кем-то системы, ты остаешься наедине с собой. Мы ставим дома и исследуем себя в виде дома. Начинаем смотреть, как это могучее пространство, живое, настоящее, принимает тебя в виде такой структуры.

— Почему именно Камчатка, а не какая-то другая часть России?

— Один из важных моментов моего проекта — это расстояние, дистанция от дома. Вот мы ездили по работе в Якутию, и кто-то мне говорил: «Я в первый раз так далеко от дома уехал». Наш проект дает ощущение масштаба страны, но дело не только в этом. В путешествиях ты осознаешь, как сильно влияет на мироощущение твое географическое положение.

Например, в Москве нет мощных природных факторов и стихий. И у москвичей мышление сформировано определенным образом. А люди, которые живут далеко от центра, в восточной части страны, обладают совсем другим восприятием.

Люди, живущие в мегаполисах, существуют в многоуровневой системе, которая контролирует человека: работа, учеба, транспорт и т. д. В природном ландшафте, где нет этого контроля, у людей иные внутренние традиции и системы координат. Когда человек живет на острове, окруженном водой, у него организм по-другому работает и в голове всё иначе. Поэтому мы принципиально искали место, которое выведет участников за пределы привычной для них городской структуры.

— По какому принципу вы отбирали победителей, которые поедут на экскурсию?

— Многие претенденты просто хотели на Камчатку и дальше слова «Камчатка» не прочитали. А нам нужны люди, которые умеют дискутировать и обладают творческим мышлением. Мне хотелось, чтобы участники были представителями не только архитектурных профессий. Для нашего воркшопа вообще не нужно архитектурное образование. Для экскурсии мы отобрали людей разных смежных профессий, в числе которых геологи, фотографы и художники.

— В вашем проекте вы рассказываете о домах-персонажах, отправляющихся в путешествия по разным местам. Это просто красивая метафора или ваши дома действительно обладают особенностями, которые делают их в каком-то смысле живыми? Что такое вообще «живой дом», чем он отличается от «неживого»?

— Очень интересная формулировка, спасибо вам большое! Тут такая история. Про меня когда-то опубликовали пост в соцсетях, и появился комментарий человека, который увидел мою фотографию с домиком: «Да это же не дом, а просто макет. Дом — это место, в котором можно жить». В этот момент мне стало так интересно. Я загуглила слово «дом», прочитала «Википедию», и оказалось, что понятие «дом» действительно больше про пространство, нежели про архитектонику.

Дом — это твое личное пространство, которое выражает твою личность, в котором ты чувствуешь себя безопасно. Что-то не физическое, не буквальное. Дом — это про ощущения.

Все дома, которые я придумываю, и объекты, которые создают участники нашего воркшопа, — это край искренности, это про самого себя, про автора.

Например, проемы в домике можно сравнить с некими физическими чертами человека: нос, уши, рот, глаза. Мои объекты слушают, говорят и созерцают окружающий мир через эти проемы. От обычной, «неживой» архитектуры они отличаются тем, что они вне системы, они созданы на основе моих мироощущений.

Дома, которые я придумываю, внутри пустые. Там нет комнат, этажей, привычных для людей пространств. Кому-то покажется, что это модель трехэтажного дома. Для меня это модель одноэтажного дома. А для кого-то — десятиэтажного. И тут я тоже нахожу для себя аналогию с человеком. Когда вы знакомитесь с кем-то, человек может показаться очень жестким. А затем при общении вы понимаете, что это милейший человек, просто у него суровый фасад. Мне нравится думать, что мои домики помогают смотреть вглубь человека.

Мы на самом деле всё прекрасно знаем про архитектуру даже без архитектурного образования, потому что мы все в ней живем. Вот ваша квартира — это тоже пространство, это тоже архитектура, она олицетворяет то, как вы живете. Расположение комнат, проемов, направление света — это тоже всё архитектура. А мы на занятиях не учитываем придуманные кем-то структуры. Создаваемая нами архитектура не похожа на ту, которая встречается в реальной жизни.

— То есть у вас получается персонификация человека в виде макета дома?

— Именно так, да! Автопортрет в виде дома.

 Расскажите о домах-персонажах, которые вы уже сделали. В каких местах они появились? Правильно ли я понимаю, что вы их делаете, а потом оставляете на месте, то есть они до сих пор где-то стоят?

— Нет, они у меня обычно возвращаются домой. Три дома не вернулись. Я говорю о них как о живых людях. Двое из них погибли, один остался, потому что ему там захотелось остаться.

— А где он остался?

— В Якутске. Ему очень понравилось жить при температуре минус сорок. Один снесло водой на Курильских островах, куда-то в сторону Японии его унесло. Еще один сгорел в полях полтора года назад. Это было в Калужской области, недалеко от Москвы.

— Что-то случилось?

— Нет, это было сделано целенаправленно. Физически я его подожгла. Это трудно объяснить, но таким было внутреннее ощущение. Возможно, у дома случилось эмоциональное выгорание. Не все мои дома могут найти для себя место. Был дом, который я ставила в трех разных географических локациях — и на камни, и на скалы, и на траву. Даже увозила его за пределы страны — в Доломитовые Альпы, в Италию, но там он тоже не прижился. Я смотрела и понимала: не «его» место, ему там не нравится.

Это тоже можно сравнить с человеком. Есть люди, которые приезжают куда-то и думают: «Я хочу жить в теплом климате». А выясняется, что он не может там жить. Его тело, его химия, физиология не принимают эти погодные условия. И человек едет дальше. Я как раз отношусь к тому типу людей, которые не переносят жару, поэтому я езжу в ту же Якутию, где минус сорок, сильный ветер и серое небо.

Так что некоторые дома уехали жить дальше. Но в основном вернулись, сейчас некоторые дома находятся на выставке «Пассажиры. Диалоги о ландшафте» в галерее «Царская башня». Помимо моих макетов там можно увидеть материалы, которые я привожу из своих исследований: графические рисунки с домиками, небольшой документальный фильм, снятый в путешествиях, и карту с географией передвижения домов. Самая дальняя точка их путешествий — Курильские острова. Дома были в Якутии, на полуострове Рыбачий, куда уехал мой самый первый дом, в Хибинах, Карелии, Дагестане, Ергаки, на Байкале, Сахалине и Курилах.

— Почему бы просто не прифотошопить ваш дом на картинке?

— Потому что обязательно нужны реальные исследования места, чтобы понять, как мой дом будет формировать там пространство размышлений. Например, я уехала в Заполярье, в Мурманскую область, и поразилась, насколько одушевленным может быть место.

Когда смотришь на фотографии тундры, она кажется идеальной, там нет деревьев, только очень низкие кустарники и гранитные сопки, а в основном это просто бесконечные дали. На картинке это что-то суперумиротворенное и спокойное с ровной, гладкой линией горизонта. Но когда ты физически начинаешь контактировать с этим местом, ты узнаешь, что там невозможно разговаривать. Там очень шумно. Очень сильный ветер, который шумит у тебя прямо в ушах. Ты не слышишь себя или другого человека. Ты слышишь только место.

Ты вступаешь в диалог с местом, но он односторонний: оно говорит, а ты слушаешь. Хотя когда смотришь на кадры, например, Териберки, кажется, что там очень тихо и ты сейчас приедешь и будешь медитировать на берегу. А на самом деле тебе приходится перекрикивать это место.

Когда физически взаимодействуешь с местом, ощущения вообще кардинально другие. С тундрой очень сложно наладить контакт в этом плане.

— Если трудно наладить контакт с природой, то почему природный ландшафт, а не городской?

— Городской ландшафт очень разнообразен, но в то же время и очень однороден. В нем много факторов, которые ограничивают и контролируют архитектуру. В городской среде, перенасыщенной формами разного масштаба, очень сложно построить честные отношения между человеком и контекстом.

В городском ландшафте всегда есть «верх» и «низ», направления и элементы, помогающие сравнить масштаб природы и человека.

Мои дома отправляются путешествовать по природным территориям. Этот контекст влияет на мою маленькую архитектуру, дает ей возможность быть вольной и адаптироваться на месте.

Природный ландшафт — это не только способ переключиться с городской суеты, но и источник постоянных визуальных впечатлений: у природы много закономерностей, которые можно подсмотреть и превратить в ценные художественные приемы. Нужно лишь смотреть как следует.

— Как станет понятно, что вот тут дом приживется, а там — не приживется?

— На эстетическом уровне понять помогает широкая насмотренность и эрудиция. На своих курсах я всегда обсуждаю композицию кадра. Важно найти прекрасное, а не просто водрузить куда-то макет.

Для развития чувства прекрасного я всегда рекомендую классиков живописи. Айвазовского, Куинджи, художников, которые писали природу. У них природа всегда доминирует над маленькими объектами. И ты видишь, что крошечные объекты могут вписаться в самую могучую величественную среду. Например, у Куинджи есть картина с лунным светом, где темно-изумрудное небо, блики на воде. Отблесками лунного света освещен и маленький дом. И вот такой крошечный домик — это тоже часть пространства, часть пейзажа.

Мой проект рассчитан на людей, которые хотят развить свое художественное чутье и расширить свои внутренние эмоциональные горизонты. Это для тех, кто хочет найти гармонию между своим внутренним домиком и окружающим миром.

— Получается, что гармонию, покой, самовыражение можно найти только там, где красивые ландшафты. А если некрасивые? Большинство из нас живет в промышленных городах с дымящимися трубами, свалками, в «бездушных» пространствах, заставленных одинаковыми бетонными коробками. Что бы вы посоветовали сделать?

— Тут очень хорошо помогает то, что у нас формат маленьких макетов. А они у нас маленькие, не больше 30 сантиметров, их легко переносить в руках. Вам очень легко будет перевезти его на природу, как я отвезла свой макет совсем недалеко от Москвы, в Калужскую область. Там была очень высокая трава, больше метра высотой, в которую я и поставила свой домик.

Постарайтесь найти для вашего внутреннего домика не городской, а природный фон. Я часто вдохновляюсь работами Альбрехта Дюрера, который первым стал рисовать не человека, а окружающие нас детали мира: траву, листья, животных. Всё это можно найти где-то недалеко от себя, если нет возможности куда-то выехать.

Я тоже живу в Москве, и не всегда есть возможности и время, чтобы отправиться в экспедицию. Тогда я просто хожу в ближайший лес или парк. И там смотрю строго на природные фрагменты. Словом, можно найти выход из ситуации.

— Хотели бы вы увидеть настоящие дома по вашим макетам? Или они совсем для этого не приспособлены?

— Я думаю, время покажет. На сегодняшний день я не вижу свои дома в реальном размере. Пока они могут уместиться в руке.

— По вашему дизайну построены реальные дома?

— Их немного, я в основном занималась разработкой концепций, которые в нашей профессии не всегда доходят до реализации.

Я не сразу пришла к проекту «Про_странствие». Раньше я занималась всем, от дизайна интерьеров до градостроительных проектов. Из недавно построенных — станция метро «Марьина Роща». Проектом занималось бюро AI Architects, в котором я тогда работала и участвовала в разработке концепции. Кстати, в ней заложен один из принципов нашего воркшопа, я имею в виду переосмысление предмета. Только вместо дома мы, можно сказать, переосмыслили чайник.

Исходником для придумывания округлых опор послужил фарфоровый чайник, но не вообще чайник, а конкретный. Конкурс на строительство станции был объявлен очень давно, где-то семь лет назад. Называться она должна была «Шереметьевской». И вот мы подумали о семействе Шереметевых, о семейных чаепитиях и чайных сервизах. Так родилась идея.

— Ребята, которые поедут с вами на экскурсию, должны открыть для себя Россию заново. А что открыли вы для себя лично в путешествиях по стране?

— Я бы сказала, что открыла для себя человеческое восприятие. Когда я привожу с собой макет, люди часто спрашивают: «А что это? Зачем вы это здесь поставили?» Но при этом они понимают, что увиденный ими странный объект — это архитектура. Пусть она не адаптирована для жизни, люди чувствуют, что перед ними образ дома и образ человека.

В тундре я открыла для себя, что природа имеет свой характер и портрет. Раньше я думала, что главное в моих историях, которые я придумываю, — это домик. Но побывав в огромном количестве мест, я поняла, что природу нельзя выставлять на вторых ролях. Мне потребовалось примерно полтора года путешествий, но я наконец поняла, что у природы свой характер, она по-своему выстраивает диалог.

— Есть ли у вашего проекта какая-то идея, которая касается нас всех?

— Я однажды привела свою маму на выставку «Арх Москва», а моя мама не архитектор. Мы рассматривали экспозицию, и я спросила: «Ты понимаешь, о чем это?» А она ответила: нет. И я очень расстроилась.

Мама разбирается в культуре, она знает значимые для культуры имена — советские и современные. Но у нас архитектура не может выйти на культурный уровень, чтобы люди говорили об этом как об искусстве. С помощью моего проекта мне хочется добиться, чтобы архитектура стала доступнее для восприятия и притягивала больше интереса.