Дыц и брык, панк-царизм и стиль «мертвый разведчик»: 10 фактов из книги Миши Бастера о советских неформалах

1. Неформальная субкультура активно развивалась в Советском Союзе со второй половины 1970-х годов

Мода на длинные волосы, путешествия автостопом, расширение сознания, нудизм и психоделический рок проникла в СССР в 1970-е годы, и довольно скоро советские хиппи стали оформляться в «систему»: так в субкультурной среде называли сеть контактов для поиска жилья, проведения квартирных концертов и, конечно же, веселого времяпрепровождения.

Ко второй половине десятилетия в Советском Союзе насчитывалось около 300 «системных» хиппи. Летом они устраивали лагеря в подмосковном поселке Солнечный, на латвийской реке Гауя, в литовском Казюкасе и эстонском Тарту.

Львовские хиппи основали коммуну «Святой Сад» с собственным правительством и откровенно антисоветскими лозунгами.

Создание первой хипповской коммуны в Крыму было связано с именем московской художницы и выпускницы журфака МГУ (отстраненной от защиты диплома за участие в антиправительственной демонстрации) Светланы Барабаш по прозвищу «Офелия», которая скрывалась на полуострове от преследований столичных властей. Барабаш состояла в арт-группе «Волосы», стремилась стать теоретиком контркультуры и «организовывала общины творческих отщепенцев».

В 1980-х на смену поколению хиппи пришло поколение металлистов и панков, и если первые чаще происходили из пролетарской среды, то состав панк-сообщества в позднем СССР был скорее богемным: к «ирокезам» шли бывшие хиппи и дети из семей творческой интеллигенции.

2. Одной из отличительных особенностей первого поколения панков были нелепые прозвища

Каких-то правил для придумывания себе погоняла в субкультурной среде не существовало, хотя украинские панки часто выбирали прозвище с окончанием на -он (Батон, Мандрон или Тромбон), а ленинградцы больше любили украшаться эпитетами вроде Мертвый, Зеленый, Поднатруженный, Одинокий или Активная. Материал для прозвищ поставляли и советские лекарства (Пурген, Циклодол), и названия животных (Ворона, Крыса, Индюк или Свиноматка), и сравнительно «скромные» топонимы вроде Магадана, Камчатки или Мюнхена.

Человек, пришедший на тусовку с прозвищем Ангус (в честь гитариста AC/DC Ангуса Янга), мог уйти с нее с «позывным» Гнус.

Языковые игры вообще были одним из излюбленных занятий советских панков. Они придумывали забавные словосочетания (например, «дыц и брык», означающее короткую драку с нокаутом), издевались над партийными лозунгами (провозглашая, допустим, что «Труп облагораживает человека») и заучивали наизусть макабрические стишки Олега Григорьева вперемешку с городским фольклором.

3. Панк в обывательском сознании долгое время был связан с неофашизмом

Что советская, что эмигрантская, что зарубежная пресса были поразительно единодушны в том, что пытались усмотреть связь между увлечением молодежи панк-культурой и неофашизмом. Масла в огонь подливали и сами панк-музыканты, в эпатажных целях демонстрировавшие нацистскую символику. Правда, та же Сьюзи Сью из группы Siouxsie and the Banshees, как объясняет Бастер, выступала в нарукавной повязке со свастикой не из особой любви к Гитлеру, а чтобы подчеркнуть, что действующий в Британии тэтчеровский режим является диктатурой, во многом родственной тоталитарным режимам ХХ века.

Так или иначе, но когда моду британских музыкантов на ношение нацистской символики попытался подхватить московский панк Уксус из группы «Уксус Бэнд», его сделали регулярным пациентом лечебных психиатрических заведений.

Как пишет Бастер, «становление советского панка совпало с моральной паникой в СССР по поводу неофашистов, когда даже бритые виски и челки ранее привычного полубокса вызывали ассоциации с гитлерюгендом. Подростки как могли этой моде подыгрывали, нося суконные кепки, подобные кепи вермахта М43; это было популярно в Ленинграде, где страсть к винтажной форме и рекострукциям носила массовый характер. Иногда пытались соответствовать комсомольским оперативкам, гласящим, что панки и неофашисты носят кожаные плащи и узкие черные галстуки».

4. Из всех видов искусства помимо музыки важнейшим для панков был уличный перформанс

Среди призванных посеять смуту на советских улицах панковских выходок были позирование в непотребном виде для фотографий на фоне транспарантов и памятников Ильичу, переворачивание урн, дестрой витрин, громкий футбол консервными банками и гонки в мусорных контейнерах. Более артистичные формы выражения несогласия с советской действительностью включали в себя имитацию питья из лужи или смертельных судорог замерзающего в сугробе человека.

В качестве места для балагана часто избирался вагон метро — хотя бы по той причине, что из едущего поезда пассажирам некуда скрыться, и на несколько минут они волей-неволей становятся зрителями панковского перформанса, когда, например, одетый с иголочки человек снимает шляпу, под которой у него оказывается цветастый ирокез. Тут же аналогичный жест совершает еще один панк, за ним — еще, и вот уже мирно едущие домой с работы люди понимают, что они буквально окружены кучей ребят с разноцветными индейскими прическами.

При этом, как утверждает Бастер, «агрессивное вторжение в жизнь советских граждан лишь оставляло след легкого шока и веселья. Советское население достаточно быстро привыкло к панковским выходкам, и все моральные паники, нагоняемые ВЛКМС и советской прессой, сменились недоумением и эйфорией от этого далекого от бытового и даже здорового эпатажа».

5. Панк-движение разрушало привычные для советского общества «пацанские» нормы поведения: повышенную серьезность и гипетрофированную маскулинность

Бастер подчеркивает, что для публики с криминальными ценностями панковские «оскорбление и глумление над „пацанским“ сленгом, а также циничный сарказм над маскулинностью оказались просто непереносимыми. К примеру, на претензию „Ты что, чмо?“ вместо ответной агрессивной реакции, от панков следовало издевательское „Да, конечно“, а на попытки зацепиться за слова, шло вежливое „Извините, но у нас разный менталитет“. Или „Ну всё, ты очень страшный, смертельно напугал, давай я уже пойду дальше“ на попытки наехать в лоб».

Даже в позднесоветские годы демонстрация гомосексуальности оставалась строжайшим табу, а панки могли не только слушать песни, написанные от лица геев, но и сами их исполнять, как это сделала, например, группа «Брати Гадюкіни» с композицией «Джалізова дупа».

Когда же дело все-таки доходило до прямого физического столкновения, глубоко плевавшие на правила честного боя адепты панк-культуры полагались на тяжелые ботинки, самодельные «кистени» из консервных банок в авоське, молотки и инструменты, продававшиеся в советских хозмагах.

6. На панковскую манеру одеваться повлиял стиль партийной номенклатуры

Настоящий панк всегда должен был уметь элегантно носить самые дикие предметы, не годящиеся на роль аксессуаров — будь то булавки, воткнутые в самых неподходящих местах, подвешенные на одежду гайки или куриные лапки, одетые вместо брошей. Поэтому нет ничего удивительно в том, что отечественным панкам очень приглянулось столь неоднозначное с точки зрения эстетики и удобства явление, как советская мода, а из всех явлений родной текстильной промышленности превыше всего они ценили самые несуразные: кургузые пальто, аляповатые шарфы, шапки с дурацкими рисунками и кепки-«аэродромы» вроде той, которую носил герой Вахтанга Кикабидзе в фильме «Мимино».

Благодаря открытию блошиных рынков неформалы получили огромный простор для упражнений в дендизме, и возникло то, что Бастер называет стилем «мертвый разведчик»: «дикая комбинация милитари, актуальной моды и винтажа. Призраки прошлого, 1950-х и 1960-х годов, миксовались с субкультурной модой и фарцовочным шиком, под плащом могла оказаться кожаная „косуха“, а женский жакет Max Mara дополнялся балетной пачкой или кожаными мини-юбками на шнуровках, как из магазина фетишистской одежды. Иногда юбки радикально отвергались, и из пиджаков торчали шпильки ног в рваных чулках и грубых туристических ботах».

Мужчины носили пиджаки с закатанными до локтя рукавами, либо отрывали рукава вовсе и пристегивали их булавками.

Стиль «мертвый разведчик» назывался так потому, что похожие вещи приносили на Тишинский рынок вдовы советских работников госбезопасности: широченные брюки, пиджаки с огромными накладными плечами, двубортные пальто и шляпы-пирожки. Так получилось, что советские панки стали иронически подражать в манере одеваться членам советского же Политбюро.

7. В Советском Союзе были свои «битники»

Само слово «битник» в известной степени обязано своим существованием советской культуре: американский журналист Херб Кейн образовал в конце 1950-х этот неологизм путем сложения английского корня «бит» и суффикса «-ник» из русского слова «спутник», бывшего в то время у всех на слуху.

В первой половине 1980-х годов бит-эстетику культивировала ленинградская богема из числа некрореалистов (радикального художественного течения, основанного Евгением Юфитом) и «Новых художников» (арт-группы, сформировавшейся вокруг Тимура Новикова), а также одна из самых ранних советских панк-групп — «Отдел самоискоренения».

Помимо прочего советское битничество оставило свой след в песне Виктора Цоя «Когда-то ты был битником».

В представлении художников из круга Юфита «битнички», по меткому определению Бастера, напоминали скорее «опустившихся стиляг, которые, заняв героическую позу, ждали расплаты от советской системы. <…> В радикальных версиях битнички походили на советских бомжей с нелепыми шапочками, а иногда и с пакетами на головах, максимально приближавшими своих персонажей к помоечной эстетике панка».

На сленге некрореалистов «полубитничек» означал позу человека, лежащего на животе с загнутыми назад (как при задержании) ногами и руками, а «полный битничек» — человека, валяющегося в расслабленном виде. Слово «асса» употреблялось для обозначения фазы, в которой «битнические» игры переходили в погромы и насилие.

8. Приезд в Советский Союз панк-иконы Джонни Роттена был настолько шокирующим событием, что многие в это даже не поверили

Новость о приезде легендарного Джонни Роттена с группой Public Image Ltd на эстонский фестиваль Rock Summer даже в 1988 году звучала настолько фантастично, что многие фанаты панка приняли ее за банальный розыгрыш и не стали покупать билеты в Таллин.

И очень зря: так они пропустили, возможно, одно из самых ярких шоу в своей жизни.

В годы перестройки контакты с зарубежной рок-сценой позволяли организаторам фестивалей организовывать приезды западных музыкантов — в СССР и советских — на Запад. В 1987 году на сцене Зала тяжелой атлетики в Измайлово финская рок-группа Sielun Velvet выступила совместно со «Звуками Му» и «Ва-Банком»; в 1988-м прошла серия концертов Next Stop Soviet, направленных на интеграцию творческих сообществ Европы и СССР. Не обходилось, конечно же, и без скандалов: московская постпанк-группа «Амнистия» предпочла не возвращаться из Дании и попросила там политического убежища, а концерт Sonic Youth в Москве перешел в потасовку с участием фронтвумен группы Ким Гордон, зрителей и работников сцены.

Бастер пишет, что в дальнейшем советские рок-фестивали станут поводом для политических спекуляций: якобы так советскую молодежь «разлагали», готовя к последующему распаду СССР и отделению прибалтийских республик. Однако автор напоминает: даже в самом конце 1980-х годов возможность распада Советского Союза казалась молодым людям чем-то едва ли менее фантастическим, чем концерт Джонни Роттена на Красной площади.

9. Благодаря постпанку советская публика познакомилась с таким явлением, как музыкальный перформанс

Эпатажный перформанс во время музыкального концерта к 1980-м годам давно уже не был чем-то новым для европейской богемы, помнившей такие направления в искусстве, как дадаизм и флюксус, — но отнюдь не для советской публики. Первой советской группой, устроившей нечто подобное, были «Звуки Му», в 1984 году выпустившие на сцену дружественного художника, одессита Вадима Гринберга, который установил на ней свои арт-объекты.

В дальнейшем тема смешения музыкального концерта, модного дефиле и художественной выставки кристаллизовалась в выступлениях культового проекта Сергея Курехина «Популярная механика».

«Параллельно возникала целая россыпь проектов под брендом „Асса“, где перформанс и шоу занимали главное место, а музыканты уже соучаствовали. В такой театрализации сцены были свои эстетические и практические смыслы, зрителя можно и нужно было шокировать, вводя в состояние экзальтации», — продолжает Бастер.

Перформансы на сцене устраивали преимущественно постпанк-группы: «Тупые» с будущей телеведущей Авдотьей Смирновой на подтанцовке, «АукцЫон» с гей-балетом Владимира Веселкина и «Вежливый отказ» — их вокалиста подменял на сцене художник Гор Чахал, зачитывавший стихи собственного сочинения. Эротические перформансы на концертах панк-групп «Чудо-Юдо» и «НИИ Косметики» неизбежно приводили к скандалам и проблемам для музыкантов, а в дальнейшем традицию выпускать на сцену не слишком одетых девушек подхватили фигляры из «Коррозии металла».

10. Панк-движение в позднем СССР было тесно связано с авангардной модой

Выше мы уже говорили о привычке панков цеплять на одежду всякую непредназначенную для этого мишуру. Уже во второй половине 1980-х годов эта эстетика заинтересовала альтернативных модельеров: Ирэн Бурмистрова и Катя Рыжикова начали использовать для своих костюмов матрешек и русалок трубки, пакеты, поролон и другие «мусорные» материалы. Когда девушки решили работать по отдельности, Рыжикова, вокруг которой образовалось несколько арт-групп и этнический рейв-проект «Север», стала надевать на своих моделей детские ласты и кухонный инвентарь вперемешку с сакральными символами. Бурмистрову же больше интересовал диалог с авангардом 1910–1920-х годов — ее костюмы отсылали к причудливым архитектурным формам.

Про Бурмистрову ходили слухи, что в конце 1980-х она совершила поступок, достойный настоящего панка: продефилировала по Красной площади в костюме ракеты, за что и была ненадолго арестована КГБ.

Дизайнер Катя Мосина заигрывала с милитари-стилем, скупая на Тишинском блошином рынке солдатские гимнастерки, отрезая у них рукава и раскрашивая в кислотные цвета или покрывая бронзовой краской ботинки «Турист».

Однако наиболее заметной и радикальной в своих экспериментах Бастер называет модельера Катю Филиппову, которая «культивировала панк-царизм, историю про роскошь и красоту в изгнании.

Расшитые двуглавыми орлами кокошники сочетались с панковскими кожаными лифчиками и пулеметными лентами, меховые шапки покрывались длинными черными вуалями, а платья могли быть пошиты из распоротых рокерских футболок. <…> Филиппова царила на российских подиумах вплоть до конца 1990-х, искренне полагая, что из всей моды ХХ века панк-стиль — самый неувядающий, и в переработанном виде выглядит наиболее экстравагантно».