Пять спорных мнений Никиты Карцева о российском кино

В нулевых было лучше

Не так давно общественность удивлялась успеху в повторном прокате двух фильмов, снятых в нулевых: «Прогулка» (2003) и «Питер FM» (2006). Как по мне, так можно заново запускать в наши кинотеатры и другие фильмы того десятилетия, если, конечно, они не подпадут под одно из десятка современных ограничений.

Как бы то ни было, нулевые — самый недооцененный и живой период за всю историю нашего кино. Пышнее и богаче было разве что до революции, когда кино в России было не только максимально свободным, но и невероятно разнообразным — и все это за счет частной инициативы пионеров-кинодеятелей и при большом энтузиазме заинтересованной публики. Если взять дореволюционный период за золотой век, то кино нулевых для России — век серебряный.

И речь не только об артхаусном сегменте (хотя это и время открытий новых авторов: Бакура Бакурадзе, Бориса Хлебникова, Наталии Мещаниновой, Кирилла Серебренникова и многих-многих других), но и о сфере коммерческого кино.

То было время свободного, нерегламентированного кинорынка, в котором тем не менее появлялись первые очертания цивилизованной индустрии, включенной и в мировой кинопроцесс. Так рождались такие неожиданные коллаборации, как «Самый лучший фильм» (2007), который выходил с заставкой Columbia Pictures, «Любовь-морковь» (2006) под логотипом Fox и «Книга мастеров» (2009) под эгидой Disney. Как бы ни вызывала тогда раздражение так называемая скрытая реклама, тренд на которую запустил еще Тимур Бекмамбетов в «Дозорах» со своим соком «Злой», но именно она позволяла привлекать в кино частные инвестиции, а значит, оплачивать в том числе независимое кинопроизводство.

Господдержка скорее вредит киноиндустрии

В самой по себе финансовой поддержке кинематографа государством нет ничего плохого. Например, большая часть европейского арт-кино существует за счет государственных и окоголосударственных фондов. Но у нас, как и во всем, особый путь.

Начиная с создания Фонда кино в 2007-м господдержка вывернулась наизнанку. Вместо того чтобы всю помощь отправить на развитие авторского кино (как когда-то делало сначала Госкино, потом Минкульт, а сейчас пытается продолжать частный фонд «Кинопрайм»), появилась институция, которая помогает и без того богатым и успешным. Как их тогда назвали — мейджорам. Иными словами, государственные — а поначалу в подавляющем числе случаев еще и невозвратные — деньги стали выделять на производство коммерческого кино.

Если прежде кинематографисты работали на результат и потенциальную кассу, а за успех того или иного фильма или франшизы в прямом смысле рублем голосовали зрители, то с определенного момента кассовые сборы стали лишь одним из критериев успеха. Не более чем приятным бонусом. В нулевые все решал рынок, то есть люди. Сегодня все успехи и поражения в отечественном бокс-офисе нам спускают сверху, причем зачастую заранее.

«Самый лучший фильм» и комедийный жанр в целом недооценены

Преимущество рыночной экономики можно ощутить на примере того же «Самого лучшего фильма», который даже на визуальном уровне выглядит качественнее и техничнее большей части современного кино. Кроме того, он опередил свое время лет на 20, предвосхитив интернет-творчество наших дней с короткими видео, мемами, сверхскоростным ритмом, абсурдным юмором и фрагментарным восприятием. Это в хорошем смысле пример абсолютно любительского кино, где сценарий, монтаж, режиссура, визуальные решения созданы абсолютными непрофессионалами, вчерашними зрителями. Пусть и с неплохими связями в шоу-бизнесе. И парадоксальным образом именно такой подход приводил к появлению ни на что не похожего фильма. Сегодня такое кино зарубили бы уже на этапе сценарной заявки.

В сильно разбавленном виде этот радикальный фильм переродился в формате новогодних капустников вроде «Иван Васильевич меняет все». Теперь такой контент, пусть и сильно потерявший в остроте шуток, пользуется успехом, собирает высокие рейтинги, получает ожидаемые продолжения. Тогда как «Самый лучший фильм», несмотря на рекордные сборы, в свое время буквально утонул в фекалиях (которые, справедливости ради, сам же и вывалил на зрителей в начальной сцене).

Это только один из примеров. Начиная с вроде бы неприметной, но нежно любимой мной черной комедии «Ночной продавец», заканчивая комедией-буфф на грани фола «Гитлер капут!» — смех в фильмах нулевых был по-хорошему сумасшедшим и, ну да, свободным. Они, хоть и не всегда изящно, искали путь к зрителю, говорили о современности и высмеивали все, что попадалось под руку. Бывшие кавээнщики и просто энтузиасты методом проб и ошибок создавали новую индустрию.

Девяностые не были смертью отечественного кино

Бурной жизни нулевых предшествовала, как считается, разруха 1990-х. У нас и правда распространена точка зрения, что девяностые были едва ли не худшей эпохой, когда «никакого кино не было, а все кинотеатры отдали под мебельные магазины и казино».

Да, действительно, это был жесткий переходный период, когда рухнула одна — социалистическая — система, а на ее месте впопыхах, ломая не только кинотеатры, но и судьбы, стали на скорую руку вдруг строить капитализм. С другой стороны, самый народный наш гений — Алексей Балабанов — свои хиты снял именно в эту, «мертвую» эпоху. Тот же «Брат-2» (2000), несмотря на год выхода, оставался фильмом, подводящим черту именно под 1990-ми.

В девяностые кинематографисты были, пожалуй, еще более свободными, чем в нулевые. Но этот переизбыток свободы упирался в бедность материально-технической базы и разрушенную инфраструктуру. Вырваться из кризиса опять же помог честный рынок (дешевые жанровые фильмы, в первую очередь комедии, и продажа прав на VHS). Этим не всегда прозрачным схемам мы обязаны появлением таких важных фильмов, как «Мама, не горюй!» (1997), «Брат» (1997), «Особенности национальной охоты» (1995) и многих других, которые стали первыми кирпичиками в фундаменте нарождавшегося российского кинопроцесса.

«Шапито-шоу» — главный российский фильм

В середине нулевых бывшие телевизионщики Сергей Лобан и Марина Потапова сняли за две тысячи долларов фильм «Пыль» (2005), моментально ставший культовым. Благодаря его успеху они получили возможность снять фильм уже за два миллиона долларов — так началось «Шапито-шоу» (2011).

Кто-то вроде Романа Михайлова и сегодня пытается реализоваться, снимая маленькими группами силами единомышленников и (пока) держась подальше от крупных частных и государственных институций. Но фильм такого размаха, как «Шапито-шоу», случился у нас только однажды. И для меня это главный итог и прощание с раскованным и свободным, невероятно эмпатичным, самобытным и по-хорошему безумным кино нулевых.

«Шапито-шоу» — сказка, снятая задолго до того, как эта жанровая форма станет главенствующей в отечественном кино. Сказка о жизни, которая нас окружала. Лобан и компания создали свой миф о России, оставив все тот же вечный русский абсурд, но избавив нас от тяжелой травмы прошлого — злости, насилия, обреченности, тоски, которыми так переполнены фильмы его предшественников. Вместо них в ход пошли такие фундаментальные понятия, как любовь, дружба, уважение и сотрудничество.