«Вы знаете, что вы под запретом?» Как музыканты «Аквариума» выживали во времена гонений на русский рок — с помощью пылесоса, накладной бороды и Сергея Курехина

«Вечность в музеях проходит испытательный срок».

Боб Дилан

Так случилось, что в начале 1983 года волшебный дым вокруг «Аквариума» развеялся. В стране усилилась волна гонений на рок, и вскоре музыканты почувствовали это на собственной шкуре. Незадолго до концерта в ДК им. Русакова Борис Гребенщиков узнал от Артемия Троицкого, что группу будут «винтить», причем — весьма конкретно. Играть в этой ситуации было безумием, и музыканты в Москву не поехали.

Но в тот декабрьский вечер 1983 года у организаторов этого сейшена существовала еще одна проблема. Стянутые в район Сокольников отряды милиции, возглавляемые тремя полковниками в форме, кровожадно ожидали зрителей. И, естественно, небескорыстно — на допросе можно было снять свидетельские показания: кто, когда и при каких обстоятельствах продавал билеты. После этого органы правопорядка планировали уничтожить всю концертную мафию Москвы. Это было не очень сложно — оставалось только разыскать несколько «свидетелей преступления». Ситуация становилась тревожной.

«Нам срочно требовалось найти замену „Аквариуму“, — пояснял один из устроителей концерта, редактор журнала „Ухо“ Илья Смирнов. — Мы честно объяснили музыкантам, что и кто их ждет в Сокольниках, и не нам винить тех, кто всё-таки отказался. Но Саша Градский согласился, без лишних разговоров… Его внезапное появление спутало программу — Александр Борисович сидел на сцене и мрачно смотрел в зал, а люди в штатском боялись подойти к нему».

Перед началом мероприятия организаторы успели предупредить зрителей, чтобы они категорически забыли три слова: «Аквариум» и «Борис Гребенщиков» — дабы избежать беды.

В огромном зале, построенном советским конструктивистом Мельниковым по совершенно неземным законам, народу было «по самые не балуй» — около тысячи человек. Среди них оказались известный драматург Виктор Славкин, певица Умка, рок-менеджеры Тоня «Акула» Крылова и Артур Гильдебрандт, магнитофонный «писатель» Саша Агеев и др.

В свою очередь, Александр Градский был бесподобен и выбрал наиболее стремные композиции из своего репертуара. Правда, в разгар выступления в зале нашелся полный мудак, который завопил на всю ивановскую: «„Аквариум“ давай!» Серые люди в штатском, которые оцепили партер по всему периметру, прямо просветлели, но, слава богу, ненадолго. «А ну, заткнись, сука, пока я тебе башку не оторвал!» — прорычал со сцены будущий наставник «Голоса», и концерт всё-таки удалось довести до финала.

Несложно догадаться, что подобные мероприятия не добавляли Гребенщикову оптимизма. Некоторое время он бодрился, но во время одного из квартирников не сдержался и выдал пронзительный монолог.

«„Аквариум“ — это название, от которого любые власти шарахаются, как кони, — говорил Борис притихшим слушателям, даже не догадываясь, что на следующий день эта запись будет лежать на столе у следователей из Большого дома. — Пока нам на время разрешили играть. Не знаю, насколько долго продлится такой райский период… Думаю, что недолго. Будем играть, пока нас не запретят опять. В Москву обязательно поедем, но это — автоматический вариант самоубийства. Потому что там сразу же разразится какой-нибудь скандал… Причем либо он устраивается сам собой, либо его устраивают специально. И тогда уже мы тонем надолго».

До Бориса доносились слухи, что происходило в столице в те смутные времена, очень похожие на оруэлловский 1984 год. После отстранения от журналистской работы Артемия Троицкого и разгона подпольных фанзинов «Ухо» и «Попс» там стали случаться куда более серьезные вещи. В феврале к власти пришел новый генсек Черненко, который заявил:

«Не всё удовлетворяет нас и в таком популярном искусстве, как эстрадное. Нельзя, например, не видеть, что на волне этой популярности подчас всплывают музыкальные ансамбли с программами сомнительного свойства, что наносит идейный и эстетический ущерб».

На языке партийного аппарата подобное заявление означало команду «фас!» — и повсеместно началась очередная атака на рок-музыку.

По всей стране замелькали всевозможные «черные списки», в которых «Аквариум» стоял на первом месте — возможно, по алфавитному порядку. Смысл этого запретительного документа состоял в том, что магнитофонные записи андеграундных команд — начиная от «ДДТ» из Уфы и «Урфина Джюса» из Свердловска и заканчивая московскими «ДК» и «Гулливером» — категорически не могли звучать на дискотеках. И уж тем более эти команды не могли давать концерты.

Неудивительно, что вскоре за решеткой оказался вокалист Алексей Романов из «Воскресения», а при попытке перехода государственной границы был задержан идеолог христианской рок-группы «Трубный зов» Валерий Баринов. Примерно тогда же пропал Жора Ордановский из «Россиян», судьба которого осталась неизвестной.

«В начале 1984 года власти посадили московского импресарио Володю Литовку, — объяснял Илья Смирнов. — Затем прямо на сцене была арестована Жанна Агузарова, после чего концертная деятельность в Москве прекратилась. Пытаясь понять, насколько возможно ее возобновление с помощью „импорта“ из Питера, мы с художником „Уха“ Юрием Непахаревым, соблюдая все меры конспирации, отправились в гости к Майку Науменко, в его знаменитую коммуналку, не знавшую ремонта со времен Николая II. Лидер „Зоопарка“ честно объяснил нам, что происходит. К каждой серьезной группе приставлен куратор, и теперь все обращения в рок-клуб поступают на два адреса. И, наверное, самое лучшее для нас — на время забыть о существовании на северо-западе СССР города Ленинграда».

Майк как в воду глядел. С каждым месяцем обстановка становилась тревожнее, а прессинг — сильнее. В частности, в квартиру к Гребенщикову подселили соседа, который до этого несколько лет просидел в тюрьме. В этом не было катастрофы, но, когда к Борису приходили друзья, он начинал усердно пылесосить на кухне — ровно до тех пор, пока беседа не заканчивалась. Все в доме были уверены, что их любознательный сосед подрабатывал стукачом в КГБ, скрупулезно докладывая обо всех событиях, происходящих в коммуналке на улице Софьи Перовской.

«У подъезда школьной служебной жилплощади, где, формально говоря, людям и жить-то не положено, но мы, тем не менее, жили, вдруг начинает дежурить черная „Волга“, — рассуждал позднее БГ. — И сидят в ней мужчины в одинаковых серых плащах, скучают и делают вид, что тебя совсем не видят. И ты думаешь: неужели вам, здоровым мужикам, нечем больше заниматься? Неужели мы зажили в таком раю, что нищие музыканты стали такой страшной опасностью для нашего государства?»

Вскоре лидера «Аквариума» пригласили в кабинет замдиректора Дома народного творчества на улице Рубинштейна, в котором базировался ленинградский рок-клуб. Там сидел немолодой человек, тусклый взгляд которого красноречиво говорил о его профессии. Разговор получился тяжелым, о чем Борис признавался позднее писателю Александру Житинскому — в интервью для книги «Путешествие рок-дилетанта».

«„Вы знаете, кто я? Я — оттуда… Вы знаете, что вы под запретом? — озвучивал Гребенщиков детали этого допроса. — Так вот, вы имеете влияние на молодежь, и вас слушают. Надо думать о воспитательном значении вашего творчества!“

Я ему отвечаю, что это было от желания попонтить, а он мне заявляет: „А почему у вас в новой песне съезд упоминается? Нехорошо! Зачем вы нам неправду говорите, мы же всё про вас знаем…“ В итоге договорились, что они будут мне звонить. Вот звонят и спрашивают: „У нас есть точные сведения, что вы были в Москве и пели там песню про Седьмое ноября. Вы снова собираетесь в Москву? Ну что же вы, там уже афиши висят. Так вот, ехать вам туда не надо, вас там уже ждет ОБХСС“. И так напугал, что меня до шести вечера дрожь била».

Слегка озверевший от такой скотской жизни БГ попытался восстановить душевное равновесие в провинции. Дело в том, что руководство cвердловского ТЮЗа решило поставить пьесу Александра Вампилова «Прощание в июне». Завлит Олег Лоевский посоветовал ленинградцу Владимиру Рубанову, который недавно переехал на Урал поработать режиссером, пригласить Гребенщикова — чтобы тот написал несколько композиций для местного театра.

Едва прилетев в Кольцово, Борис, одетый в летчицкий шлем Тимура Новикова, увидел в зале ожидания молодого парня с гитарой. Тот сидел прямо на полу и негромко напевал «Сползает по крыше старик Козлодоев…» Затем гостеприимные театралы поселили рок-поэта в нелепый Дом крестьянина, где уже в первый вечер состоялось знакомство с местной рок-интеллигенцией. В процессе беседы Гребенщиков признался, что для него этот проект оказался спасением: получив в руки магнитофон, пленки и театральную радиорубку, он с жаром принялся за работу.

Прямо на месте идеолог «Аквариума» презентовал Владимиру Рубанову и писателю Андрею Матвееву несколько новых песен. Актеры ТЮЗа разучили их и с большим воодушевлением представили в декабре 1984 года на суд местной публики. В Екатеринбурге у меня водится немало приятелей, и многие из них по многу раз ходили на «Прощание в июне», исключительно с целью послушать зонги Гребенщикова, среди которых выделялись поп-композиции «Девушка из приличной семьи» и «Бери, когда дают».

Примечательно, что, когда настало время за эту работу рассчитаться, бухгалтерия потребовала предоставить ноты песен, и это выглядело для Бориса задачей практически невыполнимой. Пришлось звонить Сергею Курехину в Ленинград и напевать мелодии из спектакля. А потом ехать в аэропорт и встречать посылку, в которой Капитан отобразил в нотной тетрадке музыкальное творчество друга.

После того как все производственные вопросы были улажены, уральские приятели предложили устроить Гребенщикову небольшое акустическое выступление.

«Борис уже рассказывал мне, как несколько месяцев назад был в городе Жёлтые Воды, куда его пригласили с концертами, — вспоминал позднее Андрей Матвеев в книге „Сыновья молчаливых дней“. — КГБ мгновенно село ему на хвост, и никаких выступлений, естественно, не случилось. И Гребенщикову только и оставалось, что у себя в гостиничном номере пить с устроителями водку…

Сейчас трудно поверить, но тогда организация под названием КГБ мерещилась нам за каждым деревом. И не всегда мерещилась, на девяносто процентов она там и торчала…

Поскольку на следующее утро БГ должен был улетать, мы решили собрать компанию, чтобы пообщаться дома у одной девочки, которая нажарила картошки и пообещала предоставить нам приют. Никто в городе не знал, что мы у нее, но внезапно зазвонил телефон. „Кто говорит?“ — спросила она. А потом повернулась к нам и сказала: „Они нашли вас и здесь“. И назвала фамилию комсомольского инструктора, который ассоциировался у рокеров исключительно с упомянутой организацией. И тут что-то случилось… Скорее всего, просто не выдержали нервы, и мы с Борисом ударились в бега». <…>

Вернувшись в Ленинград, Гребенщиков исключил возможность «электрических» концертов и переключился на «квартирники». Причем эти акустические сейшена проходили, как правило, в двух версиях — либо в паре с Севой Гаккелем, либо вместе с новичками группы: скрипачом Александром Куссулем и басистом Сашей Титовым.

«В этот период „Аквариум“ был в очередной раз запрещен рок-клубом, — объяснял Борис. — На это мы, как один, откликнулись обещанием сыграть концертов больше и лучше. Будучи во главе „черного списка“, мы постоянно играли по квартирам неизвестных нам людей».

Летом 1984 года «дети бесцветных дней» решили сыграть на дне рождения у басиста «Звуков Му» Александра Липницкого. В дачном поселке на Николиной Горе бесстрашный культуртрегер решил организовать фестиваль с участием «Звуков Му», «Зоопарка», «Браво», «Последнего шанса», «Кино», «Центра» и «Аквариума». Так случилось, что команды Майка Науменко и Васи Шумова до именинника не доехали, как и отбывающая ссылку в Сибири Жанна Агузарова. Но рок-составы Гребенщикова и Цоя там всё-таки выступили, несмотря на очевидный риск.

«Ленинградцы вели себя просто безупречно, — признавался Липницкий. — В какой-то момент стало ясно, что концерт не состоится, потому что из-за соседних домов выглядывали комитетчики, причем как минимум капитаны. День был жаркий, и они, чтобы не потеть в своих серых костюмчиках, разделись и стали играть в волейбол. Плюс фотограф, который как бы снимает волейболистов, а объектив норовит перевести на нашу тусовку. А Гребенщиков с Цоем, сидя там на ступеньках, смотрели на них взглядом Брюса Ли. Не знаю, может, они дома тренировались перед зеркалом, но ментов они тогда явно пересилили.

И вот в какой-то момент из-за дерева выходит майор и говорит: „Хватит валандаться! Приказываю вам отправить людей по домам, или начнем подвергать аресту. Убирайтесь куда хотите, у нас приказ!“ И мы пошли ко мне и прямо на верандочке отвязались по полной программе. В ту ночь у меня на даче осталось ночевать около сотни человек, а соседи потом месяца полтора боялись со мной здороваться».

А в это время Гребенщиков с Курехиным попытались найти выход из этого идеологического тупика. Как вариант они даже рассматривали теоретическую возможность поработать в «Ленконцерте». С этой целью они встретились с джазовым критиком Владимиром Фейертагом, который порекомендовал им компромиссный сценарий.

«Мы долго говорили, и я видел, что им неохота идти в госорганизацию, — рассказывал Фейертаг. — С другой стороны они хотели изучить возможные пути отступления.

И я предложил им: „Соберите „Aквариум“, сделайте для худсовета нейтральную программу, и вам за нее дадут ставку. Дальше вы можете ехать куда угодно и играть что угодно, потому что никто в этой стране ничего не понимает“.

Но при этом я подстраховался и спросил у своего начальства: „Вы бы „Аквариум“ к себе взяли?“ — „Наверное, взяли, если бы с Гребенщиковым можно было договариваться“, — ответили они. А Боря не захотел договариваться. В итоге всё закончилось тем, что мы достали водки и напились. Так всё и зависло».

Вскоре после этой «тайной вечери» Курехин забил на все запреты и решил провести презентацию нового проекта «Поп-Механика» в логове идеологического врага. А именно — в стенах Ленинградского университета имени Жданова. Сама акция называлась предельно формально — «Вечера современного джаза», но уже изначально подразумевала скандал. Дело в том, что еще со времен тбилисского рок-фестиваля Борис Гребенщиков был объявлен в родном институте персоной «нон грата».

«Почему-то университетские власти Сережу терпели и даже позволили устроить концерт, — вспоминал лидер „Аквариума“. — А меня ненавидели лютой ненавистью, как во времена царской охранки».

Итак, первое ленинградское выступление «Поп-Механики» состоялось в ноябре 1984 года — в самый разгар давления на рок-музыку. На афише издевательски невинно было написано: «Лауреат всесоюзных джазовых фестивалей Сергей Курехин и ансамбль ленинградских музыкантов». Непросто представить, как Сергею удалось убедить университетскую администрацию разрешить это мероприятие. Предполагаю, что он поклялся «делом Ленина, делом партии», что никакого Гребенщикова здесь и близко не будет. Не только на сцене, но даже в зале. И Курехину в ректорате поверили.

Это была ошибка.

Концерт начался мрачно. Двадцать три музыканта из «Аквариума», «Кино», «Странных игр», «Звуков Му» и несколько джазменов-авангардистов хмуро вышли на сцену, подняли черный рояль и унесли его в неизвестном направлении.

Курехин словно отрезал себе путь к отступлению — играть ему было абсолютно не на чем. Поэтому он экспрессивно дирижировал сборной командой ленинградского рок-клуба — до тех пор, пока «незнакомый» гитарист не начал снимать пальто, шарф и пиджак. Затем сорвал парик, темные очки, берет, усы и бороду. И зрители с удивлением обнаружили в центре сцены «запрещенного» Гребенщикова, сидевшего на стуле с электрогитарой в руках.

Сейчас уже не секрет, что за несколько часов до концерта лидера «Аквариума» гримировали долго и тщательно. Ему надели рыжую шевелюру, приклеили густую растительность на лицо, подняли воротник, а сверху водрузили берет. Внутрь здания его удалось провести под носом у местных спецслужб. Это был жест неповиновения всем деканатам и ректоратам, вместе взятым.

«Несмотря на то что Борис надел очки и пальто, всё равно за версту было видно, что это Гребенщиков, — пояснял виолончелист „Аквариума“ Сева Гаккель. — Но университетская администрация оказалась настолько тупой, что этого не заметила, и поэтому у нас присутствовал дополнительный кайф от всей интриги».

Итак, по залу забегали фискалы, а Капитан продолжал нагнетать напряжение — в тщетной надежде на то, что знакомый электрик выключит рубильник с током. По каким-то причинам свет гаснуть не хотел, и администрация после первого отделения объявила, что концерт продолжаться не может. Гребенщиков и Курехин незаметно испарились через пожарный вход, всем участникам вакханалии также удалось в тот вечер выйти сухими из воды.

В финале заметим, что «эффект обнажившегося БГ» оказался настолько сильным, что разговоров вокруг этого действа хватило еще на полгода. Присутствовавшие на концерте Артемий Троицкий и Саша Липницкий позднее признавались, что провести такой перфоманс в мрачной черненковской Москве было тогда совершенно невозможно.