Нельзя просто сходить на рейв: почему безумные пляски важны для вас и для общества
Знаете ли вы, что за повадками рейверов наблюдают ученые разных специальностей: антропологи, социологи, религиоведы? Конечно, за ними норовят приглядывать и полицейские, а в совсем тревожных случаях — еще и врачи, но мы сейчас о другом. Оказывается, если вперить пристальный взор в достаточно большую толпу танцующих, то в этом действе можно разглядеть подтверждение теории смещения священного и религиозного опыта, трехчастную ритуальную последовательность и даже «антропологическую необходимость в социальных, субъектных и онтологических границах» (так пишет один из самых серьезных исследователей рейвов — канадский религиовед Франсуа Готье, о котором речь пойдет ниже).
Антропологи, социологи и все, кто изучает человеческое общество с разных сторон, довольно долго обращались либо к прошлому, либо к культурам так называемых примитивных народов — пока не спохватились. Выяснилось, что интересные вещи происходят и в непосредственной близости от них, то есть с теми самыми людьми, которые сидят с ними за столом и ходят по улицам. Особое внимание исследователей привлекли большие скопления народа: внешнему наблюдателю часто кажется, что толпа ведет себя не хаотично, а до известной степени организованно.
Наряду с толпой есть еще публика и масса, и эти термины не тождественны по своему значению. Так, массой можно назвать людей, одновременно прочитавших рекламное объявление магазина и одновременно же отправившихся на распродажу. В отличие от публики и толпы, представители массы мало взаимодействуют друг с другом и стараются как можно скорее распасться обратно на одиночек.
Публика, согласно определению американского социолога Герберта Блумера, — это люди, осознавшие некоторую проблему и пытающиеся ее обсуждать. Плод их взаимодействия — общественное мнение, но не коллективное действие или переживание, на которые как раз и способна толпа.
Канадский религиовед Франсуа Готье с начала 2000-х исследует субкультуры и массовые движения Новейшего времени. Он защитил магистерскую диссертацию по рейвам, и часть его докторской посвящена им же. Готье пишет о том, что в рейвах находит выход важная составляющая религиозного опыта — свободное (то есть не имеющее цели, в соответствии с олимпийским принципом «главное не победа, а участие») телесное переживание.
Кроме того, через рейв его участники вновь открывают для себя «фундаментальную потребность в других людях» и глубоко проживают ее во время многочасовых танцевальных марафонов.
То же освобождающее и одновременно роднящее со всеми окружающими чувство испытывают, к примеру, гости бразильского карнавала в Сан-Салвадор-да-Баия, в котором ежегодно участвуют миллионы людей. Причина этого неожиданного и неповседневного чувства — «заразительная спонтанность» танца, музыки, пения. Интересно, что, в отличие от концерта, клубного или стадионного, где выступающий исполнитель всегда центр события, на карнавале или на рейве такой «локации № 1» нет — точнее, она повсюду (наподобие сферы Паскаля: «Природа — это бесконечная сфера, центр которой везде, а окружность нигде»).
Сходство рейвов с карнавалами подмечено уже давно, а важнейшая роль последних в обновлении общества, по крайней мере средневекового, объяснил еще раньше Михаил Бахтин, который на Западе по сей день остается одним из самых уважаемых и почитаемых русских интеллектуалов. Во время карнавала все уравниваются со всеми: господа со слугами, женщины с мужчинами, дети со взрослыми; обычное устройство мира переворачивается с ног на голову. Привычная структура бытия рассыпается. Это одновременно освобождающее и пугающее обстоятельство, потому карнавал, как и любой праздник непослушания, конечен.
Антропологи, в частности выдающийся американский исследователь Виктор Тернер, пошли дальше и разделили все карнавальное действо на три этапа: есть определенная структура, потом она сознательно нарушается, и люди покидают ее, переходя в пограничное, или «лиминальное», состояние, а затем возвращаются в обыденность, отдохнувшие от гнета структуры и обновленные для новой жизни внутри нее.
По этой же «схеме» проходит не только карнавал, но и вообще человеческая жизнь. Скажем, ребенок сначала находится внутри структуры (дом и школа), потом он становится юношей и отправляется в армию, которая есть лишь временное состояние, и служба в ней, если речь не идет о контрактниках, к счастью, конечна. Отслужив, молодой человек вновь оказывается в обществе и продолжает учебу, выходит на работу, заводит семью — словом, сам становится частью нормальной структуры.
В древности такие переходы были ярче артикулированы. Например, спартанские юноши проводили годы в лиминальном состоянии «черных охотников»: жили отдельно от остальных сограждан в специальных отрядах-криптиях за городской чертой, промышляли охотой и воровством, не брезговали убийствами — то есть занимались всем тем, чего нормальные люди не делают. Они даже воевали поодиночке в горах, а не как порядочные солдаты — строем и на равнине. Но это было временно: в определенный момент черные охотники возвращались в город, чтобы приступить к обыденной жизни и организованной войне. В дни римских сатурналий рабы садились за стол с господами, а те напяливали шапки вольноотпущенников; все от мала до велика играли в азартные игры, что в остальное время было строжайше запрещено, и т. д.
Франсуа Готье видит в рейве ту же самую ритуальную триаду. Обычные люди: школьники, студенты, домохозяйки, бизнесмены — словом, кто угодно — покидают привычную структуру, отправляются на уравнивающий всех со всеми праздник, а потом возвращаются к обыденности до следующего «карнавала».
Вооруженные теоретическими знаниями о структуре и лиминальности социологи спрашивали участников рейвов об их ощущениях. Выяснилось, что практически все во время события чувствовали себя «подлинными», «настоящими». Такими же им казались и окружающие. Многие отмечали, что эта «аутентичность» резко контрастирует с их обычной, «ненастоящей» жизнью (привет, «Матрица»!).
Противопоставление состояния рейва структуре обычного существования — это прямо-таки классика карнавализма. Что отсюда следует? Что рейверам совершенно необходим переживаемый контраст с обычной, нормальной жизнью. Есть мнение, что это антропологически обусловленная необходимость: переходить границы, не подчиняться правилам, переворачивать все с ног на голову, чтобы затем вернуться к обыденности. Даже символические нарушения все равно помогают восстановить порядок вещей и пережить новый сезон рутины.
Однако на практике оказывается, что «нарушения» больше всего и мешают рейвам — только не символические, а настоящие, такие как продажа наркотиков, в первую очередь MDMA и экстази. В Штатах в 2002 году приняли закон, увеличивающий ответственность за распространение психоактивных веществ (RAVE Act). У полиции накопилась статистика смертей, произошедших на рейвах в 1990-х годах, и было решено действовать на федеральном уровне. Не обошлось, разумеется, и без протестов — не слишком громких, но веселых и музыкальных.
В Калифорнии отдельные округа, в частности Лос-Анджелес, приняли свои собственные законы, например «Акт Саши» (Sasha Act) в 2010-м. Он назван в память о 15-летней Саше Родригес, умершей после передозировки экстази на рейве Electric Daisy Carnival. Суть этого закона и ему подобных состоит в том, что власти округа имеют право требовать от устроителей рейвов, да и вообще концертов, вводить ограничения на число участников, устанавливать возрастной ценз (гости не должны быть моложе 18 или 21 года), обеспечивать всех посетителей бесплатной питьевой водой, размещать на территории пункты медицинской помощи и не препятствовать работе полицейских собак, натасканных на наркотики. Помогли ли эти меры? Не очень: почти все рейвы попросту переехали в соседние округа и штаты, а самые матерые участники перебрались в Европу.
Понять калифорнийских законодателей, конечно, можно: они не забыли ставшие легендарными беспорядки и многочисленные случаи передозировки наркотиками на Альтамонтском фестивале 1969 года («худший день в истории рок-н-ролла», по версии журнала Rolling Stone). Тогда охранявшие выступление группы The Rolling Stones байкеры «Ангелы ада» оказались в центре нескольких драк, в одной из них погиб 18-летний юноша. По окончании злополучного фестиваля музыкальная пресса единодушно заявила о закате эпохи хиппи и завершении эры молодежной контркультуры. Спустя много лет Ричард Броуди, кинокритик влиятельного журнала New Yorker, в статье 2015 года об Альтамонте написал, что главная иллюзия 60-х, будто продвинутые тинейджеры спонтанно создадут новый мир добра и любви, развеялась именно тогда.
Забавно, что в годы расцвета рейва его исследователи использовали очень похожую лексику и похожие идеи, рассматривая фестивали как место зарождения децентрализованной новой мирной культуры или даже религии.
Религиоведы часто говорят, что состояние инакости, в котором пребывает человек, когда уходит от обыденности, сродни переживанию священного в конвенциональных учениях. Делает ли это рейв религией? Нет. Делает ли это рейв социологически и антропологически важным феноменом? Да. Принципиально ли об этом знать, если просто хочется танцевать до упаду? Нет. А что принципиально? Вот что:
Не стойте и не прыгайте,
Не пойте, не пляшите
Там, где идет строительство
Или подвешен груз!