«С афинского кичмана…» Краткая история ребетики — музыки греческих беженцев и бандитов

18+

Редакция журнала «Нож» утверждает, что настоящая статья не является пропагандой каких-либо преимуществ в использовании отдельных наркотических средств, психотропных веществ, их аналогов или прекурсоров, новых потенциально опасных психоактивных веществ, наркосодержащих растений, в том числе пропагандой использования в медицинских целях наркотических средств, психотропных веществ, новых потенциально опасных психоактивных веществ, наркосодержащих растений, подавляющих волю человека либо отрицательно влияющих на его психическое или физическое здоровье. Статья имеет исключительно историческую и культурную ценность, предназначена для использования в научных или медицинских целях либо в образовательной деятельности. Ведите здоровый образ жизни. Используйте свой мозг продуктивно и по назначению!

Иосиф Бродский писал:

«Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря».

Именно на периферии рождаются самобытные и яркие культурные явления, подтягивая к себе и сплавляя различные пласты. Ребетика — пример такого сплава. Музыка, родившаяся как средство выражения греческих социальных низов, содержит в себе и память о национальной трагедии, и греко-турецкие кафе, и византийское православие. Ее называют греческим блюзом, но если блюз — это когда хорошему человеку плохо, то с ребетикой всё сложнее.

В 1821 году современная Греция обрела независимость от Османской империи в ходе масштабной войны, на которой погиб лорд Байрон и которую поддержали многие христианские державы. С их помощью османская провинция на Балканах — маленькие деревушки, городки и небольшие порты — стала расти и крепчать, начали появляться индустриальные центры.

Афины, ставшие столицей нового королевства, — пример необычайного городского роста: в 1834 году там проживало около 5000 жителей, а к 1970-му уже 2 500 000 человек. Такой рост всегда сопряжен с формированием агломераций, на периферии которых, как правило, концентрируются более низкие социальные слои. Разумеется, это повлекло за собой и разброс по классам и качеству жизни.

В Салониках и Афинах сложились целые припортовые районы с полукриминальной репутацией — Труба и Вардари, со своими укладом, контингентом, а главное — с большим количеством заведений, где можно было хорошо выпить и предаться столь любимым в Греции пению и танцам.

Классическим считалось café-aman (османское наследие) — скромное заведение с напитками и музыкой, где два или три исполнителя, так называемые аманиды, импровизировали вокально, часто в форме протяжного, сбивчивого диалога или остроязычной брани.

Они постоянно тянули «аман, аман» между фразами, чем пытались выиграть время для придумывания новых куплетов, посвященных в основном утратам, грусти и душевным скитаниям. В истории такое исполнение осталось под названием «мурмурика» (murmur — «говорить под нос, мямлить») — исполнители часто переходили к протяжному гипнотическому произнесению одних и тех же звуков, напоминая каких-нибудь турецких дервишей. Выбор инструментов мог быть вольным, благо Балканы богаты различными музыкальными формами — здесь играют на гитаре, аккордеоне, малоазийской лире, уде, флейтах, скрипке и сантуре.

Традиция таких песен в кафе тянется еще из Малой Азии, поэтому и в музыке, и самом слове «аман» (турецкое восклицательное междометие, которое с оговорками можно перевести как обращение к Аллаху — «пощади») есть много восточных и мусульманских влияний. Но наличие записей начала XX века позволяет найти сходства и со старовизантийским «тяжелым» церковным пением — териремом.

https://www.youtube.com/watch?v=vg6Lx9U6SdM

Что не мудрено, так как в этом регионе много веков сосуществовали греки, турки, евреи и армяне. На турецкой стороне моря, вдоль эгейских берегов Малой Азии такие кафе имели более маргинальный дух.

Христианское греческое население здесь было в меньшинстве и вобрало в себя местные турецкие обычаи.

В заведениях esrar tekesi (курительный притон), как следует из названия, было уже не так изящно. Темно от гашишного дыма, громко от звона рюмок с ракией и узо, периодически возникали драки, и всё это на фоне песен и музыки, в которых смешивались турецкие гармонии и греческие ритмы. Сами хозяева таких мест, видя в талантливых артистах отличную рекламу, поддерживали выступления и даже спонсировали ранние записи.

Но после кровопролитной Греко-турецкой войны 1922 года, которую по праву зовут «Малоазийской катастрофой», турецкой резни в Смирне и последующего обмена населением между воюющими сторонами с восточного побережья Эгейского моря в греческие порты, спасаясь, хлынули люди, оставшиеся без крова, денег и родины. Гонениям подверглось всё христианское население региона вне зависимости от национальности.

В общей сложности в Пирей и Салоники в течение нескольких дней прибыло около 1 500 000 беженцев. Судьбы живших в Турции греков, цыган, армян, ассирийцев, евреев сплелись одной трагедией. Для многих из них турецкий язык был родным, и они во многом ассоциировали себя с турецкой культурой. Тогда всё турецкое воспринималось в Греции враждебно и таких людей с пренебрежением называли «турецким семенем» (τουρκόσποροι) или «крещеными йогуртом» (γιαουρτοβαπτισμένοι) — йогурт, кефир и прочие кисломолочные были достоянием тюркских народов. Ну а завсегдатаи тех турецких музыкальных притонов принесли с собой свою музыкальную культуру и особые отношения с законом. Оказавшись в низших социальных слоях, они стали петь об этом в песнях, которые назывались «ребетика».

Вскоре они обзавелись и своими местами отдыха, которые на старый лад называли teke, контролировали продажу краденого, торговлю гашишем, проституцию и игорные заведения. Стали душой портовой жизни Греции.

Типичный ребет или мангас (пацан), как они себя называли, выглядел так: нарядные дорогие брюки, черная рубашка без воротника, на голове шляпа, спущенная на глаза так, чтобы приходилось высокомерно задирать голову, когда к тебе обращались, на ней черная лента — траур по своим жертвам. Усы — неотъемлемая часть любого мангаса, сбривание усов расценивалось как акт унижения, а выражение «мужчина без усов» стало эвфемизмом для слабого духом человека.

При себе всегда нож или хотя бы трость. Пиджак надевали лишь одним рукавом — не для стиля, а для возможности быстро скинуть его и использовать в драке. Свободной рукой играли с четками — еще одна память о Востоке. Стать членом такой «группировки» означало полностью сменить свою идентичность — от одежды и привычек до имени.

Фатальность образа мангаса нарочито была подчеркнута пренебрежительным отношением к жизни и смерти.

В текстах их песен часто встречались вполне спокойные описания обыденности убийств и упоминания Харона (перевозчика душ на тот свет), с которым автор вступает в торг. Это была довольно закрытая группа, как часто бывает среди преступников, и чуть ли не единственным источником информации о них стали их песни.

Есть версия, что музыка городов всегда посвящена человеку в единственном числе, индивиду. Отсутствие открытого общения в урбанизированных обществах заставляет человека для удовлетворения своих коммуникативных потребностей всё глубже и глубже погружаться в себя. В сельской же местности люди объединены общими традициями, историями и трудом. Поэтому коммуникация, в том числе и культурная, осуществляется между всеми сразу.

Урбанизированная Европа пошла по первому пути, и главным признаком развития западной музыки принято считать непрекращающуюся эволюцию и усложнение. Азия гораздо более традиционна и, напротив, обращена на переосмысление прошлых музыкальных находок. И Балканы с их греко-турецким соседством стали местом того самого музыкального смешения периферий Азии и Европы, из которого выросла ребетика.

Источником вдохновения для этих музыкантов была их собственная жизнь. Колыбелью ребетики были тюрьмы, гашишные притоны и портовые закоулки.

Ребеты пели, как будто не стараясь, негромким, хрипящим голосом. Тексты рождались тут же. Даже любовные истории в их песнях всегда приобретали роковой оттенок.

Отдельная категория песен посвящалась состоянию опьянения гашишем. Появлялись также и стилизованные песни про наркотики и тюрьму — от людей, не видавших этой жизни и поющих в угоду зрителю. Но настоящие мангасы пели о жизни на грани — на грани общества, грани закона, грани любви и ясного сознания, зная о них не понаслышке. Впрочем, ребетика — это не только музыка.

Господа рассаживаются в дымном теке, столы стоят полукругом, оставляя место в центре для танца и сцены для музыкантов. На фоне настраивающихся инструментов звучат приветствия, έλα μαλάκα (расхожее греческое ругательство) и звон посуды. Начинается таксим — музыкальная импровизация со свободным ритмом, которая обычно предшествует исполнению композиции. Тоже след турецкой музыкальной культуры.

Таксим обычно соответствует тональности самой песни и, демонстрируя мастерство музыканта, призван привлечь внимание публики. Он может длиться до 30–40 минут. Многим азиатским традициям вроде сирийской, иранской, коптской знакома эта форма вступления, так как ее тональность почти полностью копирует свою арабскую предшественницу — макам, особую музыкальную гармоническую систему Ближнего Востока. Вроде наших до-ре-ми-фа-соль-ля-си. Инструменты тоже поменялись со времен чинных café-aman.

На первый план выходит бузуки — более громкая модификация турецкой мандолины, ставшая символом греческой музыки, — и баглама, струнный инструмент вроде бузуки с очень коротким грифом, обретший популярность именно среди бежавших от турецкого террора из-за своих маленьких размеров, позволяющих спрятать его под пиджаком.

И вот таксим достигает кульминации, и начинается знакомая всем сидящим мелодия в ритме зейбекико. Изначально в этом ритме танцевали солдаты турецкого гарнизона XVII–XIX веков — зейбеки, — отсюда и название.

Этот ритм в 9/4 прошел долгий путь от древнегреческих рапсодов, которые исполняли в нем свои песни, через османское присвоение и греческую модификацию во времена освободительной войны Греции с Турцией среди клефтов — греческих партизанских отрядов. Сегодня сильно упрощенная версия этого танца называется сиртаки или «танец пьяного грека».

По одному танцуют мужчины, с расставленными руками, делая пружинистые движения ногами. Танец являлся средством не столько развлечения, сколько самовыражения. Танцующий не покидал зону в пару квадратных метров и часто подчеркивал экспрессивность различными трюками — ставил кальян с гашишем себе на голову, поднимал с пола рюмки без рук, порой и столы поднимались зубами.

Танец самозабвенный, пьяный, и в нем чувствуется подавление какого-то внутреннего горя. Так звучат и песни, выражая печали из-за утрат и неприятности честных бандитов. В языке мангасов нашлись слова и для этого процесса полной отдачи себя какому-то делу. Meraki — страсть, которую ты вкладываешь. Испытывался при этом и kefi (несложно узнать в этом слове кайф), а kaimos — то самое горе, о котором мангасы так много пели. Греческие ритмы переплетаются с восточными тональностями, турецкие словечки переделываются на греческий манер.

В песне Константиноса Безоса ΣΤΗΝ ΥΠΟΓΑ («В подвале», 1930) сюжет разворачивается в одной курильне, куда ворвался полицейский с револьвером (вольный перевод автора):

Даю вам слово, там за бараками,
Говорю вам, мангасы, его убили прямо в подвале.

К нам ворвался легавый с каким-то стволом
И выстрелил пулей как мушмулой.

Мы прервали свой кальян на половине,
Теперь за хозяйкой должок.

И вот Кириакула закуривает его нам снова,
У нее всегда припасено немного дури за пазухой.

Ну привет, Митрос, косой стрелок,
А косой ты, потому что скурил слишком много.

 

Часто, как и раньше, песни превращались в своеобразный батл под аккомпанемент бузуки и гитары, где исполнители красноречиво, не стесняясь в выражениях, рассказывали о своей лихой жизни и переговаривались со сцены с публикой. Припева не было, мелодия и слова были предельно просты. Такие диалоги могли длиться часами и часто заканчивались выносом первого опьяневшего музыканта на кушетку. Иногда кто-то вставал и танцевал.

Сама интонация этих песен-разговоров походила на ежедневную речь, что превращало выступление в беседу между артистами и публикой. На записях тех времен часто можно услышать фразы вроде «Привет, Маркос, давай садись!», а также сидящих вокруг людей, которые подыгрывали, гремя четками или щелкая рюмками, надетыми на указательный и большой пальцы.

Главными звездами этой сцены в 1930-е стали Анестис Делиас, Йоргос Батис, Маркос Вамвакарис и Стратос Пайумтис. Вместе они организовали «Пирейский квартет» (по имени легендарного афинского порта).

Это был первый коммерческий успех ребетики и ее расцвет как музыкального стиля с более сложными гармониями, тематикой текстов и виртуозностью игры на инструментах. В музыке и песнях квартета различался ясный отпечаток Востока, утверждавший малоазийские корни ребетики. Наиболее показательной кажется судьба Анестиса Делиаса.

Вырос он в турецкой Смирне, в семье сапожника и домохозяйки, его первый язык — турецкий. Отец и мать не разлучались с музыкой, то и дело выступая в местных кафе. После резни в Смирне десятилетний Анестис попадает в беженский городок под Пиреем, оставшись без отца, тот погиб в Турции. Он сменяет работу кожевника на мясника, а ее на портового грузчика. После длительного тяжелого труда в порту он знакомится с остальными будущими участниками знаменитого квартета, и вскоре они все месте, казалось бы, обретают место под солнцем: концерты, гастроли, записи, даже в Америке, пришедшая внезапно слава.

С середины 1930-х Анестис начинает выступать и сольно, и вот с какими песнями: «Гарем в хаммаме», «Боль наркоши», «Пьян и обкурен», «Твой муж и я». Их тематика вполне характеризует и образ жизни Анестиса Делиаса. В конце 1930-х он прекращает выступления, пристрастившись к тяжелым наркотикам, потихоньку опустившим его на дно жизни. Его товарищ Маркос Вамвакарис, которому предстояла долгая и успешная карьера, говорил про него: «ангел, брошенный в мусор».

За употребление Анестис шестнадцать месяцев провел в тюрьме на острове Иос. После доживал свои дни вместе с полюбившейся ему проституткой в притонах Пирея. Говорят, что умер он на улице от голода во время нацистской оккупации Греции в 1944 году. В его исполнениях всегда чувствовалось турецкое звучание и в то же время горесть из-за удара, который нанесла, казалось бы, родная ему страна:

В городском хаммаме цветет гарем.
Арабы охраняют его для себя
И для Али Паши.

Он приказывает им вести девушек к нему,
И чтоб тебе красиво танцевали,
И бузуки ему играло.

Он любит курить кальян с турецким гашишем,
Любит, когда танцуют цыганский танец живота.

Вот так живет паша,
Поцелуи, объятия,
Кальян и дым.

 

Не менее интересен вклад Маркоса Вамвакариса в развитие и успех ребетики. Хоть он и родился на греческом Сиросе и не был в опасности под гнетом турок, в Пирей его направила отнюдь не хорошая жизнь или любопытство. На чужбине он работал мясником и дворником, пока не обучился играть на бузуки и не доказал всем, что это его призвание.

После распада квартета Вамвакарис выступал сольно, и его негласный титул «патриарха ребетики» сохранялся до 1960-х, хотя и после многие музыканты называли себя лишь ветками, растущими из дерева Вамвакариса. Он утвердил за ребетикой статус песни рабочего класса с неотъемлемым восточным влиянием и сделал из бузуки национальный символ. По иронии судьбы Маркос Вамвакарис страдал астмой и подагрой, постепенно искажавшими его пение и игру на бузуки.

Несмотря на весьма высокомерное отношение мангасов к женщинам и даже негласное правило «девушка и бузуки не могут быть вместе», женская сторона ребетики всё же существовала. Она была представлена песнями о несчастной любви шулеров, воров и убийц. Роза Эшкенази родилась в османском Стамбуле, в еврейской семье, что редко сулило карьеру, отличную от указанной родителями.

Не окончив школу и сбежав из дома, она начала зарабатывать, выступая вместе с артистами местного театра, — то танцами, то пением. Еще подростком вышла замуж, однако муж погиб при неизвестных обстоятельствах, оставив Розу с маленьким сыном. Она предпочла музыкальную карьеру материнству и оставила сына в приюте при церкви. С ним, ставшим видной фигурой в греческих ВВС времен Второй мировой войны, она встретилась, когда уже стала всемирно известной артисткой.

Роза Эшкенази пережила многих родоначальников жанра и всех диктаторов Греции, выступала до 80 лет. В 1980 году она была похоронена в безымянной могиле на греческом острове. В 2008 году на этом месте был установлен красивый мемориал.

В 1936 году в Греции установился тоталитарный режим Иоанниса Метаксаса. Распространяя свою власть и на сферу культуры, Метаксас создал министерство цензуры для «правильного просвещения общественного мнения» и сфокусировал контроль над ребетикой, считая ее деградированным пережитком османского влияния, не соответствующим греческим традициям. Также на ребетику нападала либеральная элита Греции, считая ее пережитком турецкого прошлого, противоречащим курсу на вестернизацию страны.

Понятно, что ребетика — как стиль музыки, так и образ жизни — не могла существовать в условиях цензуры. К началу войны деятельность теке и всякое публичное исполнение настоящей ребетики прекратились. Некоторое возрождение жанра началось уже в 1950-е, но в связи со смертью самой эстетики криминальной песни-исповеди это постепенно превращалось в массовую культуру, лишенную изначальной простоты и истинных мотивов такого творчества. Большой данью тем временам можно считать фильм Костаса Ферриса «Ребетико» с его аутентичным саундтреком, написанным Василисом Цицанисом.

Возрождая старые музыкальные традиции, Василис Цицанис стал отцом новой, послевоенной ребетики, а также лаико (традиционных греческих народных песен, близких нашим романсам), более коммерческих и доступных широкому слушателю. Его стараниями ребетика превратилась из субкультуры в популярную форму искусства с большим количеством западных, нежели восточных, влияний. На протяжении долгих лет его пребывание в Салониках формировало вокруг него продуктивную творческую среду. Более того, Цицанис открыл в городе «Школу ребетики», где к этой музыке приобщилось уже не одно поколение музыкантов.

Еще одним важным этапом в истории жанра стали тоталитарные времена правления в Греции военной хунты правого толка — черных полковников (1967–1974). Это было тяжелое время для страны: 87 000 людей были арестованы по политическим делам, к почти сотне из них была применена смертная казнь. Ребетика и даже то наречие, на котором песни, как правило, пелись, были запрещены и снова ушли в подполье.

Это была эпоха постоянных столкновений с властью, особенно после протестов молодежи во Франции и Пражской весны. Греческое левое студенчество подняло на щит ребетику как символ мятежного духа и неповиновения власти, что сыграло важную роль в формировании культурного статуса ребетики тех и последующих времен как маргинальной музыки.

Илиас Петропулос, друг детства Цицаниса, стал первым, кто посвятил изучению ребетики и образа жизни греческих люмпенов немало сил и опубликовал этнографические работы, фиксируя быт, привычки и язык гомосексуалов, проституток и мангасов того времени и составляя ценнейший культурный срез эпохи. Его сатирическая, но невероятно точно описывающая криминальный мир Греции книга «Учебник хорошего вора» (Το εγχειρίδιο του καλού κλέφτη) была запрещена греческими тоталитарными властями, которые объявили его врагом государства, и стала символом народного сопротивления.

Сегодня ребетика имеет довольно много популярных вариаций. Есть исполнители, старающиеся придерживаться традиций, как Trio Tekke, но есть и те, кто продолжает сплавлять различные направления — как тогда, когда ребетика только зачиналась.

Любовь к ребетике распространена и на Балканах, и в Турции — как среди старшего поколения, так и среди молодежи. Тем не менее всегда интересно докопаться до самого сердца какого-нибудь культурного феномена и увидеть, как далекие и, казалось бы, враждебные друг другу вещи образуют прекрасную комбинацию.

Ребетика — живая музыкальная традиция с большим количеством символических и исторических отсылок. В 2017 году жанр и вся культура ребетики получила статус нематериального наследия человечества и с тех пор охраняется ЮНЕСКО. Такой статус получают элементы, показывающие разнообразие идей человечества и их эволюцию в истории. Эта музыка и связанные с ней понятия сегодня вызывают ностальгию и напоминают о непрерывающейся истории, которая сплетает в себе культуры и традиции.