Лев Мартина Лютера, мышиная свобода Клемана Маро и шесть тысяч текстов Ганса Сакса. Ультимативный гид по европейской басне эпохи Реформации

Здесь на схеме можно посмотреть историю басни в заимствованиях от Античности до Нового времени в полноразмерном формате.

Старый Лев занедужил и потребовал к себе всех зверей на последний имперский собор, дабы наследника, Молодого Льва, вместо себя поставить на царство. Звери послушно явились, приняли предсмертную волю Старого Льва. Когда же Старый Лев скончался и был, как подобает королю, с пышностью похоронен, тут выступили некие коварные лживые советники старого короля, коим старый король много добра сделал и довел до высоких почестей. Они-то и возжаждали для себя раздольной жизни, чтобы по своей воле распоряжаться в стране, и не хотели себе в короли никакого льва, а говорили так: «Nolumus hunc regnare super nos», всячески доказывали, какое жестокое было при доселешних львах управление, как они невинных зверей терзали и пожирали, так что никто от них не мог быть в безопасности, словом (как в таких случаях обычно бывает), обо всем хорошем умалчивали и одно только зло говорили о владыках.

Читать полностью

От этих речей пошел в государстве большой ропот среди всех чинов и званий: одни хотели Молодого Льва сохранить, но большинство не прочь было попытать счастье на ком-нибудь другом. Под конец созвали их всех, чтобы сделать выбор по голосу большинства и тем дело уладить. Тут лживые, коварные советники выбрали Лиса витией, дабы он повел речь перед земскими чинами, и дали ему хитрую инструкцию и наставление — предложить в короли Осла. Спервоначала самому Лису смешно показалось, как это, мол, Осел будет королем; но, выслушав их рассуждения о том, как привольно они при Осле заживут, как будут им помыкать, вошел плут во вкус и стал ревностно помогать и обмозговал дело, чтобы как следует его провести.

Вот выступил он перед лицом земских чинов, прокашлялся и потребовал молчания, а затем заговорил о нуждах и невзгодах государства, но всю речь клонил к тому, будто во всем виноваты короли, и до того очернил львиную породу, что громада сразу от них отпала. Но так как возникло большое несогласие насчет того, какого же зверя выбрать, то Лис вторично приказал молчать и слушать, заговорил об ослином племени и почитай что целый час убил, расхваливая Осла: Осел-де не гордец и не утеснитель, работу несет большую, сам терпелив и смиренномудр, других зверей с грязью не мешает, корму немного требует, нравом не жесток, зверей не пожирает, малыми почестями и налогами удовольствуется. Чуть только Лис заметил, что такие речи пришлись черни по шерстке и очень понравились, как выпустил самый главный заряд и сказал:

— О том, господа хорошие, надлежит нам поразмыслить, не предназначен ли он к сему самим богом и не для сего ли создан, ибо по тому уже можете вы об этом судить, что он на спине своей постоянно носит крест.

Не успел Лис упомянуть про крест, как примкнули к нему все звери и громким криком выразили согласие:

— Вот теперь обрели мы настоящего короля, который и мирскими и духовными делами управлять может!

И стал тут каждый находить в Осле что-нибудь похвальное. Один говорит: уши у него длинные; годятся исповедь слушать. Другой добавляет: голос у него громок; как раз хорош, чтоб в церкви проповедовать и на клиросе петь. И не было в Осле ни одной черточки, не заслуживавшей королевских либо папских почестей. Но превыше всех его качеств сиял крест наспинный. Так-то избрали Осла в короли над скотами.

Бедный Молодой Лев побрел бесприютным и печальным, как изгнанный сирота, из своей вотчины, пока некие старые, верные, благочестивые советники, которым вся эта возня претила, над ним сжалились и стали между поговаривать, какое, мол, это злодейское непотребство оставлять молодого короля в столь позорном изгнании: его-де родитель не того от них заслужил. И не должно-де в стране твориться по прихоти Лиса и его товарищей, у коих на уме одно своеволие, а не честь державы. Они набрались мужества и созвали земские чины для некоего важного сообщения. И выступил их старшой — то был маститый Пес, верный советник Старого Льва, — и прекрасною речью разъяснил, что избрание Осла было уж чересчур торопливо и опрометчиво, а Молодому Льву учинена великая кривда; не всё, мол, золото, что блестит. А Осел, хоть и носит крест на спине, легко может оказаться одной видимостью, за коей ничего не таится, поелику свет всегда обманывается приятною внешностью и пустым блеском. Лев доблесть свою доказал многими деяниями; Осел же деяниями ничего не доказал. А посему да будут они осмотрительны, как бы им не избрать такого короля, который окажется всего только резным деревянным истуканом, на коем ведь тоже может быть изображен крест. А ежели вспыхнет война, они не будут знать, на что им голый крест, за которым ничего иного нет.

Такою рассудительной, смелою речью Пес всех тронул. Лису же и коварным советчикам стало страшно, и начали они утверждать, что решение собора должно оставаться в силе. Однакоже вся громада была смущена тем, что Осел ничем себя не проявил на деле; но избрания своего отменить не решались. Наконец, так как Пес сильно настаивал на подвигах и на обманчивости креста, все по его предложению сошлись на том, что Осел со Львом должны состязаться за обладание престолом. Кто победит, тому и быть королем. Иначе уж им теперь поступить было нельзя, потому что избрание состоялось на имперском соборе. Тут Молодой Лев опять окрылился бодростью, а все верноподданные — великой надеждой. Лис же и товарищи его повесили хвосты: не чаяли они от нового своего короля рыцарского боя, разве что состязаться будут в ветропускании или в пожирании терновника. Назначали день поединка, и все звери сошлись на то место. Лис крепко стоял за Осла, Пес — за Льва.

Осел предоставил Льву выбор поединка. Лев сказал:

— Ладно! Кто перепрыгнет через этот ручей, не замочивши ни одной ноги, тот выиграл.

Ручей же был широк. Лев разбежался, перескочил, словно птица, перепорхнул. Осел с Лисом подумали:

— Ладно! Мы и допреж того не были королями. Либо пан, либо пропал.

Должен был он прыгнуть и прыгнул — и бултых прямо в ручей, словно колода грохнулась. Тут Лев запрыгал на берегу и сказал:

— Сдается мне, нога-то замочена!

Но подумайте только, что делает счастье и лукавство! У Осла под водой запуталась и застряла в ухе маленькая рыбка. Когда же Осел вылез из ручья и звери вдоволь насмеялись над его прыжком, видит Лис, как Осел вытряхивает рыбу из уха. Тут он заговорил и молвил:

— Молчите и слушайте! Где они теперь те, что презирали крест за то, что он никакими делами себя не проявляет? Государь мой, Осел, говорит, что и он собирался прыгнуть через ручей; но только для него это было бы слабым способом доказать могущество своего креста, раз Льву и прочим зверям и без креста это удается; он же увидал на лету в ручейке рыбку, прыгнул за ней; и дабы чудотворность его креста паче воссияла, не пожелал словить ее ни мордой, ни копытом, а одними только ушами. Пусть-ка Лев такое совершит и да будет затем государем. Я же утверждаю, что он даже пастью и всеми четырьмя лапами не изловит рыбы, пусть даже шажком за ней пойдет, а не то что прыгнет.

Такой болтовней Лис опять произвел смуту, и крест едва не победил. Этой его удачей Пес был весьма раздосадован, а наипаче тем, что коварный Лис своими уловками так потешается над народом; начал он лаять, что всё это вышло ненароком и чуда, мол, тут никакого нет.

Но дабы от этой перебранки Лиса и Пса не поднялся мятеж, рассудили звери за благо, что Лев и Осел одни пойдут на некое место и там сразятся.

Вот отправились они в лес под защитой и покровительством имперского мира.

— Посмотрим, — сказал Лев, — кто поймает проворнейшего зверя.

И побежал в лес и охотился до тех пор, пока не изловил зайца. Ленивый Осел подумал: «Этак мне престол слишком дорого обойдется: никакого покоя не будет». Ложится он тут же на солнышке и от сильной жары язык высунул. Откуда ни возьмись ворон и думает, что это падаль, и садится ему на губу и собирается налакомиться. Тут Осел — хап! и словил ворона. Когда же Лев весело прибежал со своим зайцем, увидал он ворона в ослиной пасти и сразу перетрусил. Игру он проиграл, и самого уж его жуть берет от ослиного креста. Однакоже жаль ему было отказаться от престола, и он сказал:

— Голубчик Осел! Надо еще раз схватиться для ровного счета: бог троицу любит!

Осел наполовину из страха (потому что он был наедине со Львом) на то согласился. Лев сказал:

— Там за горой стоит мельница. Кто первый добежит, тот и выиграл. Ты как пойдешь: низом или горой?

Осел отвечал:

— Беги ты через гору.

Лев ради последнего состязания пустился бежать что было мочи. Осел остался на месте и думал про себя: «Всё равно меня на смех подымут, а бегаючи я только ноги обобью. Вижу уж я, что Лев не уступит мне своей чести; так нечего и трудиться задаром».

Лев же, перемахнув через гору, видит — около мельницы Осел стоит.

— Ого! — говорит, — не черт ли тебя сюда притащил? А ну-ка, еще раз сбегаем на старое место.

Прибежавши обратно, снова видит Осла.

— А ну же, в третий раз, айда к мельнице!

И в третий раз видит стоящего Осла; и вынужден он уступить Ослу победу и признать, что с крестом шутки плохи.

Так-то остался Осел королем, а род его и поныне властно государит в мире над всеми скотами.

Мартин Лютер, «О Льве и Осле» (пер. Б. Ярхо)

В Ионии есть город Кума,
Где в оны дни у толстосума
Большая мельница была,
При ней старик держал осла,
Который, не любя трудиться,
Сбежал из Кумы за границу;
Бредя пустыней, тот осел
На шкуру львиную набрел,
Нагромоздил ее на плечи
И принял облик человечий.

Читать полностью

«Несчастный мельник, трепещи
И сам свои мешки тащи!
Нет, мельник! Я отныне мельник,
А ты — ворочайся, бездельник!
Тебя беру я в батраки;
А ну, тащи мои мешки!
Нет, досадил ты нам, скотинам, —
Я лучше буду дворянином.
Чем я не герцог? Чем не князь?
Таких не знал ты отродясь!
Ну что, перекосилась харя?
Я буду выше государя!
Эй, поглядите на меня!
Красив, могуч… Кто мне ровня?
У кайзера без промедленья
Я отберу его владенья,
Пускай вельмож терзает страх,
Пускай они падут во прах.
Сам кайзер пусть меня боится
И пусть целует мне копытца!
И днесь и присно мне, ослу,
Пускай возносит он хвалу!
Всех попирая львиной лапой,
Над кайзером я буду папой!»

Тут все умолкли, присмирев,
И стал осел — завзятый лев.
Он овладел святейшим троном
И подчинил своим законам
Священников; он, самодур,
Спускает с них по восемь шкур:
Попам он запрещает браки,
И вот прелаты, как собаки
(На передок-то каждый слаб),
Кидаются на бедных баб,
Бахвалясь перед всей округой;
А если со своей супругой
Застигнет муж духовника,
То мужу и намнут бока, —
Попы несчастного ославят
И каяться еще заставят.
Так власть святейшего осла
Несчастье людям принесла.

Кто нарушает пост великий?
Придется худо горемыке!
Яичек, масла хочешь? Нет,
На них теперь лежит запрет.
Сыр? Молоко? Забудь об этом,
Всё это подлежит запретам.
Всё под ослом — стол и престол.
Владыка христиан — осел.
Все государи всей Европы —
Его покорные холопы,
Все бьют обманщику челом
И смирно ходят под ослом,
Который правит ими строго,
Как будто он — наместник бога.
Всем продает в раю места
Уполномоченный Христа…
Так над вселенной власть обрел
Владыка христиан, осел.

Не странно ли? В обличье львином
Осел стал грозным властелином.
Ты скажешь, это басня? Нет!
Прошло, мой друг, шесть сотен лет,
Как Иисус за правду нашу
Испил мучительную чашу, —
И вот, мечтавший отдохнуть,
Осел пошел в далекий путь
И, львиную напялив шкуру,
Другую приобрел фигуру.
Он одурачил целый свет
И девятьсот двенадцать лет
Тянулось это представленье.
Но как-то всем на удивленье
Разумный человек, едва
Взглянув на правящего льва,
Довольного своей наживой,
Вдруг догадался: он фальшивый!
Под гривою, которой лев
Потряхивал, рассвирепев,
Людские потрясая души,
Ослиные торчали уши;
Смекнув немедля, в чем тут суть,
Он тихо стал за них тянуть,
И все увидели в натуре
Осла-злодея в львиной шкуре.

Тут шкуру он с него совлек,
Осел же в огорченье слег.
Всё стало ясно христианам,
И разнеслось по разным странам,
Стонавшим под фальшивым львом,
Что оказался лев — ослом.
Как только шкуру льва спалили,
Еще недавно бывший в силе
Святейший господин осел
Внезапно оказался гол;
Расстался с оболочкой тленной
Могущественный царь вселенной.

Того ж, который мудро нас
От гнусного тирана спас,
Который, мужественный воин,
Великих почестей достоин
(Хоть он и скромен выше мер),
Который нам явил пример,
Как свергнуть Гога и Магога,
Как верить в истинного бога,
Как уничтожить ложь и блуд —
Мартином Лютером зовут.
Он нам явил господне слово,
Чтоб никогда лукавый снова
Не отвратил нас от креста.
На том — благодарим Христа.

Эразм Альбер, «Об осле, ставшем папой» (пер. И. Грицковой)

Мужик, не ведая тревоги,
Однажды ехал по дороге.
Все б хорошо, но вот с разбега
В канаву съехала телега.
Крестьянин просит у небес:
«О, помоги мне, Геркулес!
О, если б мне всесильный бог
Отсюда выбраться помог!»
Но голос с неба отвечал:
«Глупца такого не встречал.
Сидишь, покорно ждешь чудес.
Уж лучше б ты с телеги слез.
Телегу поднял, а потом
Кобылу отхлестал кнутом.
И, если сделал всё, что мог,
То жди — теперь поможет бог».

Бурхард Вальдис, «О крестьянине и боге Геркулесе» (пер. И. Грицковой)

Один вдовец меня просил,
Чтоб я подробно разъяснил,
Откуда лысые мужчины
Взялись и где тому причины.
Я много россказней слыхал,
Я и Римиция читал.
Мужчинам старым в назиданье
Оставил он повествованье:
Жил давней в Лейпциге порой
Один мужчина пожилой.
Вдовец пятидесяти лет;
Он был наполовину сед.
Но, несмотря на годы, он
Взял на беду зараз двух жен.

Читать полностью

Одна была уже седа,
Другая — очень молода,
Но, к сожаленью, бедновата,
А старая была богата.
Вдвоем им тесно было жить,
Ведь каждая хотела быть
Всему хозяйкою, и в злобе
За это право грызлись обе,
А если в ссору муж вступал,
Одну из них он защищал.
А то порою дни бывали,
Что обе вместе нападали
На муженька; тогда уж он
Совсем терял покой и сон.
Старуха уши прожужжала,
Что он ее-де ценит мало,
Что он от бедности спасен,
Ее богатством вознесен.
Зато красотка молодая
К нему подлащивалась, зная,
Что старый муж в нее влюблен,
И что до ласки падок он,
И что за ласку будет рад
Ей новый подарить наряд.
Старуха мужу докучала
И вечно на него серчала,
Но всё ж за ум взялась потом
И стала нежной с муженьком:
Его ласкала, ублажала,
Ему всечасно угождала
И подавала башмаки
Уж вовсе нраву вопреки!
Она теперь его ласкала
И кудри бережно чесала,
Но норовила так чесать,
Чтоб черный волос выдирать:
Дурить, мол, старый перестанет,
Коль седина заметней станет.
Тогда он будет мужем славным —
Ведь весел только равный с равным.
И вот старуха целый год
Знай черный волос рвет да рвет.
И так таскала их умело,
Что голова пооблысела
У мужа и он стал нежней
К старухе, сверстнице своей.
Тут молодая увидала,
Что муж ее ласкает мало,
Она смекнула без труда,
Что слишком с ним была горда,
И вот взялась она за дело
Разумно, ловко и умело.
Хоть кудри черные давно
Он потерял — не мудрено,
Что молодая угадала,
Зачем старуха их таскала:
Чтоб муженек был ей под стать
И с молодой не мог гулять.
Теперь красотка тоже стала
За ним ухаживать. Чесала
Прилежно волосы ему,
Меж тем одним по одному
Все волоски седые ловко
Старалась выдергать плутовка,
Оставив черные, чтоб он
Был рядом с нею не смешон.
Так обе каждый божий день
Старались — не было им лень:
Таскала черные — седая,
Рвала седые — молодая,
И от любви обеих жен
Совсем волос лишился он.
И стал плешивым совершенно.
Всё это он терпел смиренно,
Поскольку были с ним нежны
Две очень добрые жены,
Любовно, нежно и душевно
Его лаская ежедневно.
Но, облысевши вовсе, он
Стал всем и каждому смешон,
И тут он только устыдился,
Что всех волос своих лишился,
И заказал себе чепец,
Чтоб смеху положить конец.
Меж тем молодка понесла
И мужу сына родила,
Но — вот так чудо-удивленье:
Сынок был лысым от рожденья!
Как это вышло, я не знаю,
Но в этом вас я заверяю,
И этот самый лысый сын
Стал предком лысых всех мужчин.

Мораль сей басни в двух словах:
Когда вдовец уже в летах,
Ему, конечно, не годится
Так опрометчиво жениться.
Жена богатая стара,
И от нее не жди добра,
Она всем домом заправляет,
Всечасно мужем помыкает,
Всё не по ней, она чудит
И день и ночь пилит-зудит.
Связавшись с бабою такой,
Забудешь счастье и покой.
А коль с молоденькой сойдешься,
Тогда и телом изведешься:
Ее балуй, ее одень,
Ходи с ней в гости всякий день
И ей в угоду беспрестанно
Знай выворачивай карманы.
Молодку иль старуху брать —
Волосья обе буду драть.
Вдовцу под старость не годится
Ни волочиться, ни жениться:
Вот и Петрарка славит тоже
Вдовцов спокойнейшее ложе.
Жениться пожилым не след —
Вот Ганса Сакса вам совет!

Ганс Сакс, «Откуда взялись лысые мужчины» (пер. Т. Гнедич)

Я не пишу, что страсть — источник бед,
Ты знаешь сам, где польза в ней, где вред;
Я не пишу о воинстве, решив:
Ты знаешь сам, кто храбр, а кто труслив;
Я не пишу и о Фортуне, ты же
Сам знаешь, кто к ней в наши дни всех ближе;
И о пороках не пишу: ты знаешь,
Кто в них погряз, а сам их избегаешь;
Я не пишу о Боге потому,
Что сам душой ты тянешься к нему;
Молчу и о парижских дамах я —
Ты больший их знаток, чем их мужья;
Я не пишу юля или лютуя, —
Всего лишь басню рассказать хочу я,
В которой два героя: мышь и лев.

Читать полностью

Однажды, в мышеловке углядев
Бедняжку мышь, которая на сало
Позарилась и пленницею стала,
Лев, обладавший силой и сноровкой,
Расправился в два счета с мышеловкой.
Тут крошка мышь, избавившись от плена,
Вмиг преклонила предо львом колена,
Сняла чепец и сто, и двести раз
За то, что он ее от смерти спас,
Царя зверей вельми благодарила,
А бога всех мышей и крыс молила
Впредь за добро воздать ему добром.
И бог воздал. Но вот с чего начнем:
Лев за добычей вышел из пещеры
И по беспечности не принял меры
Предосторожности — и сам попался в сеть.
Он мог бы, как от пытки, умереть,
Настолько туго был к столбу примотан.
«О горе мне!» — подумал лев, но вот он
Увидел: крошка мышь к нему спешит,
И у нее веселый, бодрый вид.
Она клянет сначала всё семейство
Кошачьих, а закончив это действо,
Хвалу мышам и крысам воздает.
И вслед за ними льва настал черед:
«Ах, потерпи немного, сударь милый,
Освободить тебя мне хватит силы.
Согрета я была душой твоею —
Теперь своею я тебя согрею.
Мне жизнь на свой ты лад вернул, на львиный,
А я тебе верну на свой, мышиный».
У льва от удивления полезли
Глаза на лоб: «Как жизнь вернешь ты, если
Нет у тебя, чтобы разрезать сеть,
Ножа или пилы? Ну как? Ответь!
Ступай домой скорее, мелкота,
Пока не нарвалась ты на кота!» —
«Ах, сударь, сударь, — отвечала мышь, —
Своею речью ты меня смешишь.
Ножи с собой во рту я принесла.
Их лезвия зубастей, чем пила.
Я все ремни перепилю умело».
И крошка мышь тотчас взялась за дело.
Пришлось ей всё ж изрядно попотеть,
Но наконец была разъята сеть.
Лев вылез из нее, проговоря:
«Видать, добро не пропадает зря».

Вот и закончен стихотворный сказ.
Его сюжет в ходу был сотни раз:
Эзоп — свидетель, и не только он.
Так стань мне львом. Отвешу я поклон
И очень постараюсь в день твой черный
Стать мышью благодарной и проворной.
Бог даст (и в это верить я хочу):
Тебе твой подвиг будет по плечу.

Клеман Маро, «Послание другу и влиятельному вельможе Леону Жаме» (пер. В. Васильева)

Всем известно, о чем обычно болтают алхимики. Они хвалятся, что могут приобрести неисчислимые богатства и что они постигли тайны природы, скрытые от всех остальных людей. Но в конечном счете все их труды превращаются в дым, а поэтому их алхимия заслуживает лишь названия искусства, которое изнуряет, или несуществующего искусства. Их можно, пожалуй, сравнить с той доброй женщиной, которая несла на рынок горшок молока и делала такой расчет: она продаст его за два лиарда; на эти два лиарда она купит дюжину яиц и положит их под наседку; из них выведется дюжина цыплят; когда цыплята вырастут, она сделает их каплунами; каждый каплун будет стоить пять су; это составит больше экю; на эти деньги она купит двух поросят — борова и свинку; они вырастут и принесут еще двенадцать; через некоторое время она продаст их по двадцать су за штуку; это составит двенадцать франков; на них она купит кобылу, которая принесет ей хорошенького жеребеночка; он подрастет и сделается таким резвым! Всё будет прыгать и ржать: «Х-н! Х-н!» И произнеся это «Х-н!», добрая женщина, обрадованная своим удачным расчетом, принялась подпрыгивать, как ее будущий жеребенок. Прыгая, она уронила горшок и пролила всё молоко. Прощайте, яйца, цыплята, каплуны, поросята, кобыла и жеребеночек! Такова же и судьба алхимиков. После всех их обжиганий, обугливаний, замазываний, раздуваний, процеживаний, прокаливаний, замораживаний, сгущений, растапливаний, стеклований, загниваний у них вдруг разобьется какой-нибудь аламбик, и они оказываются в таком же положении, как и эта добрая женщина.

Бонавентюр Деперье, «Новые забавы и веселые рассказы», Новелла XII (пер. В. Пикова)

I. Нередкое заблуждение
«Как удивительно хорош!» —
Ты восхищен иным предметом
И вдруг нежданно познаешь,
Что явно заблуждался в этом.

Читать полностью

II. Об олене, увидевшем себя в ручье
Олень, сойдя с дороги,
Склонившись над ручьем,
Свои рога и ноги
Впервой увидел в нем:

«О ноги, как тонки вы!
Вы так мне немилы!
Рога, а вы красивы,
Ветвистее ветлы!»

Едва себе на горе
Олень подумал так,
Как вынужден был вскоре
Спасаться от собак.

Был окружен борзыми
Бедняга с трех сторон,
Преследуемый ими,
В лес углубился он.

Когда через канаву
Он совершил прыжок,
Ногам воздал он славу,
Рогам воздать не мог:

Рога довольно скоро
В кустах застряли вдруг.
Собачья злая свора
Уж прыгала вокруг.

Там, где мы ждем удачи
Иль счастья, сколько раз
На деле всё иначе
Кончается у нас.

Жиль Коррозе, «Басня с предуведомлением» (пер. В. Васильева)

Лисица, сильно мучаясь от жажды,
Попить в колодец прыгнула однажды.
Воды на дне нашелся лишь глоток,
Но был колодец до того глубок,
Что не позволил выбраться оттуда.
На лисье счастье, совершилось чудо:
За нею вслед на дно упал козел.

Читать полностью

«Ах, друг, да нас сам Бог с тобою свел!
Чтоб не пришлось до смерти здесь томиться
Козлу сказала хитрая лисица, —
И если плен тебе, как мне, нелюб,
Передними ногами ну-ка в сруб
Колодезя упрись и дай скорее
Сперва мне до твоей допрыгнуть шеи,
Чтоб выбраться наверх вторым прыжком,
И мы тотчас подумаем о том,
Как вызволить тебя со дна колодца.
Я верю, что решение найдется«.
Козел с лисицей согласился сразу
И встал, как нужно, по ее указу.
Лисица легковерного дружка
Покинула мгновенно в два прыжка
И крикнула ему: «В приюте тихом
Не поминай меня, братишка, лихом!» —
«Коварная, — козел ответил ей, —
Я никого не видывал подлей,
Чем ты, лиса. Клялась ты в дружбе мне,
Пока в колодце маялась на дне,
А выбралась наверх — и я забыт.
Где совесть у тебя, лиса, где стыд?»

Лиса козлу так отвечала: «Будь
Извилин у тебя в мозгу чуть-чуть
Побольше, чем волосьев в бороде,
Ты сам бы знал, где стыд и совесть где».

Гийом Одан, «О лисице и козле» (пер. В. Васильева)

К орлу пристала черепаха,
Чтоб поднял и пустил без страха
Ее летать. Орел взлетел
И выпустил ее. Свалилась
Она, как камень, и разбилась.
Таков бескрылого удел.

Жан Антуан де Баиф, «К орлу пристала черепаха…» (пер. М. Казмичова)

Знай, что нам должно знать, чтобы ученым быть!
Старайся познавать и вкус свой утончить;
Учиться у людей необходимо крайне
Не философии, а боле тонкой тайне;
Наукой не возьмешь, не отличась умом.
Вникай же в то, что грек нам написал о том:
Однажды, — пишет он, — волк, вышедши из лога,
Голодный, наскочил на льва — да у порога!
От голода рыча, свою отверзнув пасть,
Уже готовился на волка он напасть.

Читать полностью

Вот и подпрыгнул он; волк, устрашенный гривой,
Слух услаждать ему задумал речью льстивой!
Что ж! С незапамятных времен так повелось,
Что льва страшится волк, а волка — робкий лось,
Боясь, чтоб в пищу льву он вдруг не пригодился,
Советник — серый волк — на хитрости пустился.
Но тут-то промысел им выход подвернул:
Откуда ни возьмись — пред ними вырос мул.
Считая, что теперь подход умелый нужен,
Вот к мулу подошли, свой предвкушая ужин,
Но волк, не упустив из глаз его копыт,
Со всей его родней знакомый, говорит:
«Откуда, кум, бредешь? Ты кто и кем воспитан?
Твоя родня? Твой дом? Довольно ль ты начитан?»
Словам неслыханным мул крайне изумлен.
Изобретательный со страху, молвил он,
Как истый старожил давая объясненья:
«Кум! Память у меня отшибло с дня рожденья,
А бабка, видя то, что неразумен я,
В пяту мне врезала уставы бытия».
Тут ногу плотную свою приподымая,
На лядвеях своих передних повисая,
Скрыв темный умысел, на волка посмотрел.
Заметив это, волк отпрянул, здрав и цел,
Отговорившись тем, что, на подъем тяжелый,
Ни сам он ни отец не посещали школы.
Меж тем, от голода страдая, пылкий лев,
Питая замысел враждебный, осмелев,
Прочесть параболу сам изъявил желанье.
А мул мой? — улучив минуту, в назиданье
Единым махом льву башку он проломил,
И лев урок его навеки задолбил.
Увидев мертвым льва, пустясь во все лопатки,
В своем невежестве волк бросил довод краткий:
Да не рассердятся отцы монастырей,
Наихититрейший клерк не всех еще хитрей.

Матюрен Ренье, «Волк, лев и мул» (пер. М. Талова)