«В руках жертв войны находится ключ к прочному миру». Философы — о том, кого считать беженцами и как улучшить систему помощи тем, кто потерял свой дом

Шаг первый. Разбираемся с тем, кто такие беженцы

Но погодите, мы ведь знаем, кто такие беженцы?

Переполненные людьми поезда и автобусы, чемоданы, коляски с детьми и переноски с животными. Длинные очереди на границах и бесконечная бюрократия. Оранжевые спасательные жилеты и маленькие надувные плоты посреди океана. Все эти образы связаны с современными беженцами, фотографии и видео которых мы постоянно встречаем в медиа и социальных сетях. Конечно, мы знаем, кто такие беженцы — это люди, бегущие от войны, политических репрессий, преследований, а также стихийных бедствий.

Такое наше понимание, кто такие беженцы, основано на Женевской конвенции о статусе беженцев от 1951 года (в 1967 году к ней был добавлен специальный протокол). Оба этих документа были написаны и приняты в ответ на ужасы Второй мировой войны, когда мир понял, что почти невозможно защитить права людей, потерявших гражданство (таких, как евреи в Германии после 1939 года). Оказалось, сама концепция прав человека бесполезна, если у вас нет правительства, к которому вы можете обратиться за их защитой. Чтобы решить эту проблему, весь мир договорился, что другие государства обязаны прийти на помощь тем, кто не имеет защиты своего государства или подвергается преследованиям с его стороны. Женевская конвенция была попыткой обеспечить людям, которые лишились прав человека в своей стране, доступом к этим правам в другой.

«…под термином „беженец“ подразумевается лицо, которое […] в силу вполне обоснованных опасений стать жертвой преследований по признаку расы, вероисповедания, гражданства, принадлежности к определенной социальной группе или политических убеждений находится вне страны своей гражданской принадлежности и не может пользоваться защитой этой страны или не желает пользоваться такой защитой вследствие таких опасений; или, не имея определенного гражданства и находясь вне страны своего прежнего обычного местожительства в результате подобных событий, не может или не желает вернуться в нее вследствие таких опасений».

Конвенция о статусе беженцев

Проще говоря, Женевская конвенция нам говорит: беженец — это тот, кто вынужден уехать из своей страны из-за опасений за свою жизнь.

Именно этими двумя маркерами — «находиться вне страны своей гражданской принадлежности» и «вполне обоснованные опасения» — пользуются современные законодательства различных государств для того, чтобы юридически определить, кто является беженцем, а кто нет.

Но тут и возникают все главные современные споры вокруг определения беженцев: «вполне обоснованные опасения» — как их определить? Достаточно ли того, что я опасаюсь за свою жизнь при диктатуре, или лично меня должны начать преследовать? Если в моей стране происходят климатические изменения и стало почти невозможно жить из-за засухи и высоких температур, это является основанием для беженства или моей жизни должна грозить опасность только военного или политического характера?

В 2015 году во время кризиса беженцев в Европе в СМИ стали появляться такие заголовки статей: «Трагическая, но жестокая правда: они НЕНАСТОЯЩИЕ беженцы!» и «На самом деле большинство мигрантов в Джунглях Кале — не беженцы!». Некоторые люди принялись утверждать, что беженцы из Сирии бегут не от опасностей войны, а в поисках лучшей жизни, а значит, они — «ненастоящие» беженцы. Современная философиня Дана Шмальц в статье «Уравновешивающее исключение: концепция беженца как нормативная идея» обращает внимание на то, что все эти жаркие дискуссии вокруг того, кто же такие «настоящие» беженцы, так важны для нас потому, что именно от определения беженства зависит, кто же получит помощь, а кому в ней откажут. И хотя, конечно, выработкой этого определения занимаются законодательные органы государств, философы помогают увидеть слабые места таких определений и/или полностью их раскритиковать.

Три главных подхода к определению беженцев

В современной философской литературе можно встретить три подхода в определении беженцев: так называемые широкий и узкий подходы, а также радикальную критику существующего определения беженства.

Пропоненты так называемого широкого подхода (главные работы: Andrew Shacknove Who is refugee?, Matthew J. Gibney The Ethics and Politics of Asylum, Alexander Betts Survival Migration) утверждают, что все, кто нуждается в защите и помощи, независимо от причин (происходит ли в стране война или же голод и засуха), должны быть признаны беженцами и, соответственно, получить помощь в иностранных государствах.

Защитники такой позиции указывают на то, что это наша моральная обязанность — помогать нуждающимся, а также на то, что нынешнее «излишне узкое» и бюрократизированное определение беженства несправедливо по отношению ко многим людям, чья жизнь тоже находится под угрозой, но они не могут спастись из-за слишком строгих законов.

Чтобы это проиллюстрировать, философ Киран Оберман предлагает такой мысленный эксперимент:

«Представьте себе систему здравоохранения, работающую по тому же [что и современная система помощи беженцам. — Прим. авт.] принципу. Вместо того чтобы лечить больных и раненых, она лечит только тех, кто болен или ранен по определенным причинам. Помогают только жертвам нападения; страдающие же от болезней или недоедания игнорируются. Врачи лечат поверхностное ножевое ранение, но проходят мимо мужчины, у которого случился инсульт».

Kieran Oberman Refugees & Economic Migrants: A Morally Spurious Distinction

Оберман делает вывод, что нам вряд ли понравилась бы такая система здравоохранения. Более того, мы бы вряд ли стали осуждать в таком случае тех пациентов, которые притворились бы жертвами нападения, чтобы получить лечение. Скорее всего, мы осудили бы саму систему за дискриминацию, а людям, нуждающимся в лечении, оказали бы помощь.

С тем, чтобы так сильно расширить определение беженства, спорят представители «узкого» подхода (главные работы: Matthew Lister Who are Refugees?, Max Cherem Refugee Rights: Against Expanding the Definition of a «Refugee» and Unilateral Protection Elsewhere). Они обращают внимание на то, что понятие «беженец» — нормативное, так как признавая кого-либо беженцем, мы утверждаем, что государства должны ему помогать и давать убежище на своей территории. Если слишком расширить определение, то государства попросту с этим не справятся. Кроме того, в некоторых случаях (например, в случае голода) другие государства могут помочь людям не предоставлением убежища, а помощью в той стране, где проблема возникла, и потому все-таки стоит продолжать пользоваться уже существующим определением Женевской конвенции.

Есть и те философы, которых не устраивает определение полностью, а не только список причин, регламентирующих, кого можно или нельзя назвать беженцами. Они выступают с критикой и предложениями, как нам стоит переписать определение. Так, например, философ Джозеф Каренс считает, что следует уделять внимание серьезности угрозы, а не ее источнику или характеру, как в нынешнем определении. С ним согласна Луара Феррачоли, утверждающая, что необходимо включить в наше юридическое определение беженца тех, кто имеет моральное право на убежище, то есть всех людей, которые спасаются от серьезного вреда и угроз человеческому достоинству. Дэвид Миллер в книге «Незнакомцы среди нас. Политическая философия иммиграции» также указывает на то, что с точки зрения морали беженцами стоит называть всех тех, кто нуждается в защите иностранного государства и кому невозможно помочь никак иначе, кроме как путем пересечения границы.

Вместо того чтобы указывать список причин и характер угроз, нам стоит фокусироваться на людях, жизни которых угрожает опасность, и помогать им.

Сюзанн Мантел называет такой подход к определению беженства «основанным на потребностях» (based on needs) и считает его более моральным и правильным, чем нынешний подход, «основанный на долге» (based on duties) государств помогать.

О чем еще мы забываем, когда говорим о беженцах?

Все новостные ленты и соцсети заполнены призывами помогать беженцам, то есть тем, кто пересек границу своего государства и отправился искать помощи в другой стране. Но нам также стоит помнить и про «внутренне-перемещенных лиц», то есть тех людей, которые тоже вынуждены были покинуть свои дома, но остались у себя в стране, хотя она всё еще представляет для них угрозу.

Такие люди даже более уязвимы, чем беженцы, ведь помогать им зачастую гораздо сложнее. Они «в особенности подвержены опасности злоупотреблений, нарушающих основополагающие принципы их прав. Намного чаще беженцев они оказываются в положении близком к зонам конфликта или становятся их заложниками, попадают под перекрестный огонь и рискуют оказаться пешками в чужой игре, мишенью или живым щитом враждующих сторон» (ООН). Часто люди становятся «внутренне-перемещенными лицами» еще и потому, что попросту не могут пересечь границу из-за отсутствия денег, проблем со здоровьем, своего возраста, пола, обязательств перед семьей и т. д. Они вынуждены оставаться там, где их жизни грозит опасность, будучи при этом «невидимыми» для нашего публичного пространства — про них меньше пишут и говорят.

И, конечно, во всех дискуссиях о беженцах нельзя забывать и о том, что само слово «беженцы» несет в себе негативные коннотации. В этом заключается психологический аспект: это тяжело — присвоить себе идентификацию «беженца».

В 1943 году немецкая философиня Ханна Арендт, спасаясь от нацистского режима, написала:

«Нам не нравится, когда нас называют „беженцы“. Мы предпочитаем называть друг друга „новоприбывшими“ или же „иммигрантами“».

В своем эссе «Мы, беженцы» Арендт показывает, как утрата дома и страны разрушает саму идентичность человека, как тяжело на обломках этой идентичности построить новую.

«Чем меньше мы вольны решать свою судьбу и жить так, как нам нравится, тем больше мы занимаемся созданием видимости и сокрытием фактов, тем больше мы играем роли. Нас выслали из Германии, потому что мы — евреи. Однако едва перейдя французскую границу, мы превратились в boches. Нам даже заявили, что мы должны принять на себя этот ярлык, если мы и вправду против расовых теорий Гитлера. В течение семи лет мы играли в нелепую игру „стань французом“ или, по крайней мере, гражданином Франции; но с началом войны мы все были интернированы как boches.

Эта история повторяется по всему миру снова и снова. В Европе нацисты конфисковали нашу собственность; зато в Бразилии мы должны были платить 30 процентов налогов с нашего богатства, как самые лояльные члены Bund der Auslandsdeutschen. В Париже мы не могли покидать дома после восьми вечера, потому что мы евреи; зато в Лос-Анджелесе нас ограничивали за то, что мы „недружественные пришельцы“. Наша идентичность изменялась так быстро и так часто, что никто уже не мог понять, кто мы такие на самом деле».

Ханна Арендт «Мы, беженцы»

Мало что изменилось с тех пор: и восемьдесят лет спустя признавать себя беженцем — значит, признавать утрату части себя, переживать болезненный и трагический опыт. Стоит помнить про этот важный аспект во всех наших рассуждениях и спорах о беженцах.

Шаг второй. Пересматриваем саму систему помощи беженцам

Избавляемся от дискриминации

В апреле 2022 года, наблюдая за тем, как Европа принимает беженцев из Украины, папа римский Франциск заявил:

«Беженцев разделяют. Есть первый класс, второй класс, цвет кожи, происходят они из развитой страны или нет. Мы расисты. И это плохо. От проблемы беженцев страдал и Иисус, потому что в детстве он был беженцем в Египте, чтобы избежать смерти».

Некоторых возмутили его слова, но Европа действительно более радушно встретила беженцев из Украины, чем беженцев из Сирии в 2015 году. Это стоит признать, но не для того, чтобы заламывать руки или начать винить всех подряд. Нашу склонность помогать больше тем, кто на нас похож, следует учитывать в дискуссиях о беженцах, тем более что у этого есть нейробиологическое объяснение.

Моральный психолог Джошуа Грин в книге «Моральные племена» пишет, что наш мозг и мораль формировались для жизни в небольших группах. Для того чтобы укреплять связи между членами сообщества, наш мозг стал делить всех вокруг на «своих» и «чужих». «Свои» — это те, кому можно доверять и нужно помогать, те, к кому мы относимся лучше. Чужакам же невозможно доверять, неизвестно, чего от них ждать, поэтому мы склонны к ним хуже относиться. Долгое время такое разделение приносило нам эволюционную пользу: укреплялись общественные связи, наши сообщества росли и развивались. Однако в современном мире, где все тесно связаны между собой, оно приводит к дискриминации и недоверию. Моральные психологи и нейробиологи занимаются тем, чтобы решить эту проблему и улучшить наше отношение к тем, кого мы воспринимаем как «чужаков»: например, Уильям Каннингем вместе с группой ученых заметили, что чем чаще наш мозг встречает определенные типажи лиц, тем менее враждебно к ним относится.

Конечно, нам еще предстоит долгий путь к победе над ксенофобией и расизмом, особенно в мире, где некоторые политики и популистские партии делают ставку, наоборот, на нашем разделении и дискриминации (и это касается не только проблемы беженцев).

Необходимо просвещать себя и других, а также замечать за собой любые проявления расизма. Важно также помогать беженцам интегрироваться в общество.

Исследователи, занимающиеся проблемами интеграции, замечают, что тут нет универсальных рецептов: каждая история беженца уникальна, кроме того, различаются и те общества, которые беженцев принимают.

Современные государства и государственные программы помощи беженцам мало обращают внимание на их интеграцию в общество, всё еще делая упор на предоставление убежища и обеспечение базовых потребностей, но забывая про социализацию, потребность в психологической помощи, обучении и т. д. Современная система помощи беженцам всё еще не учитывает личные истории и контекст. Поэтому еще одна важная и обсуждаемая философами тема — это какая именно помощь нужна беженцам и как сделать систему более чувствительной к личным историям.

Не забываем про образование, право работать и психологическую помощь

Безусловно, люди, бегущие от угрозы для жизни, нуждаются в убежище, еде и безопасности. Современные системы помощи беженцам в разных государствах более или менее с этим справляются (к тому же тут часто подключаются волонтеры и активисты). Этого недостаточно — но мы пока мало что делаем, чтобы это изменить.

Политолог и специалист по вынужденной миграции Александр Беттс напоминает, что беженцы — такие же люди, как все мы, и им тоже хочется развиваться и заново строить жизнь, а не зависать в ожидании.

«Да, одежда, простыни, укрытие, еда — всё это важно в критический период, но нам не стоит этим ограничиваться. Мы должны предоставить ресурсы для связи, электричество, образование, право на работу, доступ к капиталу и банковским услугам. Все аспекты, по которым мы принимаем интеграцию в мировую экономику как должное, могут и должны применяться и к беженцам».

Александр Беттс «Наша система помощи беженцам дает сбой. Вот как мы можем это исправить»

Про то же говорит и Дэвид Милибанд: нужно ставить себя на место беженцев и спрашивать «будь я на их месте, в чем я бы нуждался?». Люди чаще всего нуждаются в одежде, обуви, посуде и других бытовых предметах, а также в поиске аренды и работы — именно в этом и должны в первую очередь состоять программы помощи беженцам.

С ним соглашается и Сара Парекх, которая в книге «Не беженство: Этика и глобальный кризис беженцев» показывает, как современная программа помощи часто вредит: беженцы застревают в лагерях без возможности устроиться на работу, семьи разделяют или обеспечивают местом жительства с неподходящими условиями (так, например, семью с детьми могут отправить жить в маленькую деревню, где у детей нет возможности для социализации и развития).

Как замечает Мелисса Флеминг, нынешняя система помогает беженцам выжить, но не процветать. И хотя процветание может показаться кому-то излишним (мы обязаны предоставить только кров и еду, остальным пусть занимаются сами), нам стоит снова и снова напоминать себе о том, что беженцы — такие же люди, как мы, со своими планами, мечтами и тяжелым опытом.

Им нужно помогать в самых разных отношениях, чтобы они вместе с нами смогли строить лучшее будущее.

«Не инвестировать в беженцев — огромная упущенная возможность. Оставляя их брошенными на произвол, мы подвергаем их риску эксплуатации и жестокого обращения. Мы оставляем их необученными и необразованными, на многие годы задерживаем их возвращение к миру и процветанию в их странах. То, как мы обращаемся с беженцами, формирует будущее нашего мира. В руках жертв войны находится ключ к прочному миру. И именно они смогут остановить порочный круг насилия».

Мелисса Флеминг «Давайте поможем беженцам процветать, а не только выживать»

И, конечно, спрашиваем самих беженцев, что же им нужно

Стараясь кому-то помочь, даже из самых благих побуждений, можно забыть спросить этого человека, в чем он действительно нуждается. Именно потому так важно давать голос самим беженцам. Мы не сможем построить новую, более прогрессивную систему помощи беженцам, если не будем спрашивать тех, для кого мы ее, собственно, и строим.

Необходимость этого подчеркивают современные исследователи беженства и вынужденной миграции. Как обществу, нам нужно научиться слышать истории тех, кому долгое время не давали сказать. Нам пора перестать мыслить категориями и стереотипами и помнить про то, что каждая жизнь и каждый опыт — уникален.