За что прессуют вечеринки? Мнения рейверов, организаторов и сотрудника МВД Москвы

Неделю назад в Москве в третий раз проходила известная более чем в ста странах мира вечеринка Boiler Room. Бренд с мировым именем, казалось, должен быть гарантией того, что туда не нагрянут правоохранительные органы. Но спустя 45 минут после начала вечеринку остановили сотрудники ОВД: посетителей обыскивали, отнимали телефоны и проверяли паспорта, объясняя это тем, что у площадки нет лицензии на продажу алкоголя; хотя в разговоре с «Афишей Daily» организаторы отметили, что спиртное не продавали. Почему власти некоторых стран агрессивно относятся к молодежным культурным мероприятиям и что значит музыка для участников протестных рейвов? Мы поговорили об этом с русскими, грузинскими, польскими, палестинскими апологетами клубной жизни и — на условиях анонимности — с представителем полиции.

Культура рейвов находилась под прессингом властей с самого своего основания. Общественную важность движения и причины, по которым его изучают социологи и антропологи, «Нож» объяснял в отдельной статье.

«Танцы — это политика, дурачок. Пока находишься на танцполе, ты формируешь союз, пусть и недолгий, с сотнями, быть может, даже с тысячами людей. Танец — это коллективное действо, и ты, танцуя, вовлекаешься в него, становишься активным участником. Вы заключаете негласное соглашение о том, чтобы сделать что-то вместе — так же, как на демонстрации или голосовании.

Даже в самом коммерческом клубе ты не просто потребляешь происходящее, а присоединяешься к остальным, чтобы создать его. Так диджей становится влиятельной фигурой. Политики всегда опасаются массовых скоплений людей, поэтому с подозрением будут относиться к тому, кто управляет происходящим. Если танцы на рейвах нарушают закон, значит диджей подстрекает к бунту».

Билл Брюстер и Фрэнк Броутон, «История диджеев»

Самые скандальные разгоны случались в 90-е, но и в 2010-е, после возрождения рейв-культуры, полиция продолжает бороться с ними. В Европе рейды осуществляются в основном на нелегальные вечеринки. В странах СНГ чаще прерывают ивенты в официально действующих клубах.

В мае 2018 года грузинский клуб Bassiani в Тбилиси подвергся проверкам со стороны властей, рейд произошел во время ночного мероприятия. После этого несколько сотен человек организовали стихийный митинг у здания парламента Грузии.

Под лозунгом “We dance together, we fight together” собравшиеся устроили рейв-протест прямо в центре Тбилиси. Танцевальные акции в поддержку грузинских рейверов прошли в Польше и Украине.


Звиад Гелбахиани,
владелец клуба Bassiani:

— Были ли какие-то предпосылки для майских событий?

— Конечно. С самого открытия [в октябре 2014-го] Bassiani был под прицелом полиции, потому что мы — прозападный, проевропейский клуб с открытым ЛГБТ-сообществом.

— Почему, по вашему мнению, государство притесняет культуру электронной музыки?

— Клубы всегда были либеральной объединяющей средой, местом, где люди могли почувствовать себя свободными. Вместе с контркультурными медиа, журналами они всегда находились в зоне риска. Это одна из причин конфликта грузинских властей и Bassiani: они пытались деморализовать публику и разрушить все места, где собирались люди, разделяющие либеральные ценности.

— Но ведь мир, в котором мы живем сегодня, несет в себе гораздо больше негатива, чем такие клубы.

— Радикальные меры не выход, со стороны государства нужны другие шаги.

В сентябре того же года в Палестине прошла вечеринка Boiler Room, где за пультом стояла первая девушка-диджей из этой страны.


Sama’ dj,
первая девушка-диджей Палестины:

— Насколько популярна электронная музыка в Палестине?

— Это новое направление, но оно развивается каждый день. Стиль, в котором я работаю, совсем не похож на хип-хоп, арабскую музыку или что-то коммерческое. Я испытываю невероятную гордость, что занимаюсь этим.

— Вы сталкивались с трудностями при организации мероприятий в вашем регионе?

— Постоянно, начиная с поиска места и хорошего звука. Каждый раз, собирая людей, мы молимся, чтобы власти не остановили вечеринку. Всё это рутина, но иногда происходят и военные конфликты, в таких случаях мы прерываем выступление.

Я надеюсь, что когда-нибудь у нас получится организовать полноценный фестиваль. У всех диджеев есть другая постоянная работа: это не та индустрия, которая тебя прокормит. Сейчас мы делим прибыль поровну между собой, потому что здесь ты никогда не знаешь, заплатят тебе или нет.

— Считаешь ли ты электронную музыку новой философией? Несет ли она в себе принципиально новую культуру?

— Я надеюсь, что так и есть. Электронная музыка дает наиболее универсальный из всех звук — это язык глобального мира, в котором мы живем.

В Венгрии кипит аутентичная клубная жизнь в руинках, а еще периодически проходят антиправительственные демонстрации. Мы поговорили с молодым поляком, который устраивал техно-акции протеста против реформ премьер-министра страны Виктора Орбана и в поддержку грузинской клубной сцены.


rrrkrta,
соорганизатор танцевальной акции в поддержку тбилисских рейверов, участник dance-протеста против премьер-министра Венгрии:

— Зачем нужны вечеринки?

— Я думаю, что прежде всего — для веселья. Но для этого необходимо пространство, вот в чем хитрость. Без таких мест люди теряют горизонт и границы своего веселья и забывают, что означает быть человеком XXI века, способным себя выразить.

— Почему вы решили выражать протест против политики Виктора Орбана при помощи музыки?

— Движения нашего тела могут иметь совершенно разный смысл в зависимости от контекста. Танец означает: мы здесь, мы настоящие, смотрите, мы такие, какие мы есть! Мы можем держаться друг за друга, делиться мнениями, не стесняясь собственных убеждений, просто находясь рядом.

— Как вы считаете, в чем главная причина недовольства государства вечеринками и связанных с этим ограничительных мер?

— Я не думаю, что власти осознанно притесняют культуру электронной музыки. Они не понимают, насколько важен танец. Сейчас основная причина сопротивления власти во всём мире — ее страх перед теми, кто принял решение вместе познавать жизнь и выражать себя, иногда не в угоду всяким общественным институтам.

Танец в хорошей звуковой среде приобретает гораздо большее значение: в нем ты можешь чувствовать себя независимым — и единым с другими в одно и то же время. Но не стоит забывать, что многие представители андеграундной музыки ругают власти ради продвижения своего продукта.

— Несет ли электронная музыка новую философию?

— Я не думаю, что электронная музыка — это что-то принципиально новое. Движение под громкие басы связывает почти все культуры на планете с древности. Рассуждения танцора или рейвера далеки от философских, а красота музыкального переживания всегда будет основана на том невыразимом и таинственном в этом виде искусства, что трудно «правильно понять». Прослушивание музыки сродни другим нашим действиям — дыханию, мышлению и говорению: да, их можно описать со стороны, но изнутри для каждого в этом есть что-то свое, особенно то, чего не передать словами.

У российских участников первой волны рейвов с клубным движением 90-х едва ли не в первую очередь ассоциируется культовый журнал «Птюч».


Игорь Шулинский,
главный редактор журнала «Москвич», экс-главред «Птюча», автор книги «Странно пахнет душа»:

— Игорь, ты один из родоначальников культуры электронной музыки в нашей стране. В чем была ее привлекательность?

— Танцы тогда были очень модной историей, самой актуальной формой музыки, и эксплуатировали ее не миллионы безумных рейверов, а интеллектуалы, художники. Любое мероприятие было альтернативным, его всегда окружал ореол тайны, избранности, потому происходящее становилось еще более интересным.

— Электронная сцена сильно изменилась со времен своего появления в России и больше не ассоциируется с одиозными «трехдневными порочными сборищами и наркотиками». Она начала обрастать новыми формами, появились фестивали, на которых есть обширные лекционные программы, дневные перформансы. Электронная музыка сейчас — это принципиально новая культура и новая философия?

— Электронная музыка несла в себе новую философию и была принципиально новой культурой. Просто сейчас это уже музыка дедушек. Мы — люди, которые в Европе, Америке и России стояли у истоков этой музыки, — уже дедушки. Как рок-н-ролльщики — прадедушки. Мику Джаггеру или Джо Перри за 70, а людям, которые стоят за электронной музыкой, в Англии под 60, в России — под 50.

Так что какая это современная музыка? Она уже не может быть такой же актуальной, как прежде. Молодежь должна нести свою музыку, свое звучание.

Но я хотел бы еще сказать пару слов по поводу «порочных сборищ». Любая молодая культура, где участвует молодежь, всегда имеет оттиск порочности, что бы это ни было: рок-н-ролл, тяжелый металл, хард-рок. Дело не в музыке, а в том, что ее сопровождает. Музыка всегда чиста, а порочность только и ждет, куда бы ей запрыгнуть. Так устроен человек. В его жизни всегда много суеты, поэтому он и мечется то туда, то сюда.

— Какими ты видишь перспективы развития электронной музыки в России?

— Электронная музыка может радоваться, потому что не появилось еще ничего такого, что могло бы ее смести. Несмотря на то, что хип-хоп держится на тех же, прежде всего инструментальных основах (драм-машины, синтезаторы), в целом это уже новая культура. И вряд ли можно говорить, что она идет на смену электронной музыке, хотя у них и есть кое-что общее.

Пока человек танцует, ему всегда нужно будет сопровождение. Когда Африка Бамбата начал устраивать первые вечеринки, скретчи и совмещать всякие звуки, оказалось, что под это интересно танцевать. То же самое и сейчас: электронная музыка становится всё изощреннее, всё больше и больше пломбируется на фестивалях в Ибице или на Канкуне, в Мексике или на «Туморроуленде». Пока проводятся крупные фестивали, пока на них покупают билеты за 50 и 100 евро десять тысяч человек, электронная музыка никуда не исчезнет — хотя бы просто как бизнес. А вот продолжится ли она как искусство — это сложный вопрос.

Есть немало лейблов, где развивают электронную музыку, и ее будущее не выглядит мрачным, потому что нет никого, кто мог бы отрубить ей голову прямо сейчас. Но так или иначе, она готовится к своей плахе, потому что скоро наверняка придет новое музыкальное направление, которое отрежет всё интересное в электронике и заберет себе ее достижения.

Если с мнением рейверов по поводу срыва мероприятий знаком весь мир, то от правоохранительных органов почти никогда не слышно ничего, кроме сухих цитат из официальных отчетов. Мы нашли полицейского, который согласился поделиться своим видением проблемы, сохранив инкогнито.


Представитель правоохранительных органов РФ, пожелавший остаться анонимным:

— Как лично вы относитесь к молодым людям, которые ходят по техно-вечеринкам?

— Я отношусь к ним крайне положительно, потому что у меня нет никаких оснований относиться к ним отрицательно. Думаю, типичный портрет — это молодой человек 20–29 лет, «прогрессивной» профессии и с хорошим образованием — все перечисленные характеристики мне импонируют.

— Считаете ли вы, что публика на техно-вечеринках представляет опасность для соблюдения закона и порядка на территории России? Есть ли в правоохранительных органах личная неприязнь к этой среде или облавы на вечеринках для них просто рутинная работа?

— Публика в принципе не может представлять какую-либо опасность. По-моему, те, кто думают иначе, сами представляют опасность для порядка на территории РФ.

Некоторые сотрудники правоохранительных органов придерживаются другой точки зрения, но среди моих адекватных коллег, безусловно, нет таких, кто как-то выражает неприязнь.

Но в работе полиции существует понятие «план», и для некоторых это обязательная рутина. Я бы не стал употреблять слово «прессинг» — просто работа по выявлению сбыта и хранения наркотических веществ. Другое дело, что зачастую вместо того, чтобы искать реальных наркоторговцев и сбытчиков, обращают внимание на вечеринки. Как мне кажется, это такой самопиар, желание продемонстрировать, что «органы работают». Фактор, безусловно, деструктивный, иначе к нему относиться невозможно.

— Как вы собираете информацию о предстоящих мероприятиях? Есть сотрудники, которые специально и целенаправленно мониторят соцсети, — или работа идет через информаторов из молодежной тусовки?

— Я очень люблю сериалы про ФБР, но «информаторов» сейчас практически не существует.

Есть популярное место, весь город знает, что́ там происходит. Нужно закрыть какую-то часть плана, собираются сотрудники и договариваются: «Давайте пару сбытов, пару хранений там обнаружим».

— Закрытие рейв-вечеринок и отмена молодежных концертов — это часть продуманного плана, спущенного от начальства, или инициатива снизу, от конкретных людей, которые дежурят сегодня и отвечают за тот или иной район?

— Еще в советское время сформировалось понятие номенклатуры. Это правовое положение человека: если он занимает какой-то статус, с ним ничего не может произойти. И многие, добившись такого статуса — репутационного в том числе, — считают, что им всё можно. В 95 % случаев это самодурство, помноженное на желание быстро закрыть отдельные пункты задач, которые ставит перед тобой начальник. Потому молодежная туса — очевидное решение, там с большой вероятностью что-то произойдет.

Закрытие рейв-вечеринок наверху — совсем наверху — обсуждать не могут в принципе, потому что сидящие там люди слово «вечеринка» слышали пару раз в жизни, а про «рейв» я вообще молчу.

Просто собирается оперативная бригада, которая недоработала. И ни с какой государственной политикой, прости господи, это не связано — быстрый способ решить проблемы по своим показателям, не более того. Как правило, подобное происходит на уровне округа или города. Районные полицейские не выезжают на какой-то адрес, поскольку не обладают такими полномочиями.

— Если новость о скандальном закрытии вечеринки или прекращении концерта становится резонансной, влияет ли это каким-то образом на работу сотрудников правоохранительных органов? Можно ли после громких публикаций получить выговор от начальства — или спецслужбистов шумиха в СМИ не волнует?

— Был очень влиятельный силовик, генерал-лейтенант МВД, который занимался всем экстремизмом по России. Фамилий называть не буду. И после концертов с Хаски и всей этой тягомотной истории он лишился должности за полдня. Так что можно и выговор получить, и с карьерной лестницы сорваться. Вот ты полжизни выслуживаешься, идеально работаешь 20 лет, потом где-то про🚨🚨🚨🚨лся — и из-за своей ошибки теряешь вообще всё.

Не могу сказать, что резонанс в СМИ влияет на сотрудников — скорее на систему в целом. У полиции Москвы есть задача — раз в месяц создавать шумиху, но это не значит, что она обязательно должна быть связана с наркотиками, просто так получается.

— Есть ли задача полностью уничтожить субкультуру рейвов? Ведутся ли разговоры о том, что молодежь нужно направлять на иные виды активности?

— Да, безусловно, такие разговоры слышны. Например, строить скворечники, молиться Господу Богу нашему Иисусу Христу, патриотическое воспитание.

Тут нужно говорить не о рейв-вечеринках, а о подходе государства в целом. Это звучит очень затрапезно, но генералы наверху, которых после армии сразу отправили служить в ВДВ, вообще не знают, что такое молодежь, рейв, «откиснуть», наркотики. Они смотрели фильм «Офицеры» — вот это для них за🚨🚨🚨сь.

Что касается «уничтожения рейв-культуры» — это всё решается на совещаниях людей государственных. Если ты там скажешь «рейв-культура», то все просто покрутят пальцем у виска, как будто ты говоришь на японском.

— Распространено мнение, что вечеринки и молодежные концерты представляют собой среду для размножения оппозиционных политических идей. Что по этому поводу думают спецслужбы и как они относятся к рейвам, выливающимся в политические протесты в Украине, Грузии, Польше, Венгрии? Это случайность или работа единой политической воли на территории постсоветского пространства?

— Если человек считает, что вечеринка, молодежный концерт или любое другое мероприятие — это триггер размножения оппозиционных идей, значит он мудак. Потому что единственный «триггер размножения оппозиционных идей» — это плохая работа государства.

Но как и везде, есть некомпетентные люди, которые полагают, что дело не в каких-то неурядицах, возникающих в том числе и по их вине, а в том, что некие активисты пытаются через музыку передать протест.