Восстановление или возмездие: краткая история идеи карательного правосудия

Точка зрения автора статьи является его личным мнением и может не совпадать с мнением редакции.

Как появилось понятие возмездия

Русское слово «возмездие» образовалось по методу кальки от греческого antimisthia, буквально — «ответная плата». Греческое anti передается русским «воз-», a misth соответствует слову «месть». Русское слово «возмездие» подразумевает только наказание, позитивный смысл ответной платы оно в себе нести перестало. А наказание в виде ответной платы — это то самое «око за око, зуб за зуб».

Греческое слово antimisthia (αντιμισθία) означает воздаяние, которое подчеркивает взаимный характер сделки. Воздаянием могло быть не только наказание, но и вознаграждение.

Английское retribution происходит от позднелатинского retribūtiō — «воздаяние, возвращение должного». Retribūtiō впервые появляется в латинском переводе Библии, который называется Вульгата (львиную долю текстов для него перевел святой Иеронимом в конце IV века). Это слово можно встретить и в «Граде Божьем» (413–426) святого Августина Гиппонского, и в трудах других латинских отцов церкви.

Как и его греческий аналог, слово retribūtiō означает расплату: награду или наказание. Retribūtiō — производное от латинского глагола retribuere — «возвращать (деньги), вручать награду или применять наказание». Оно тоже составлено из приставки и глагола: re- («назад, снова, опять») и tribuere («делить, распределять»).

В латыни слово «возмездие» оформилось только к Средневековью, и в его основе оказалось понятие, связанное с налогообложением. Ведь от tribuere происходит существительное tribūtus («сбор, налог, распределение»). Словом tribūtum римляне называли налог, уплачиваемый римскими гражданами по племенам (tribus). Tribus — это одно из трех первоначальных, традиционных этнических делений римского государства, является производным от trēs («три»).

Если судить по выдаче интернет-поисковиков, то antimisthia и retribūtiō — понятия, пронизанные библейским коннотациями. Если ввести в гугл запрос со словом antimisthia (ἀντιμισθία или retribūtiō), мы найдем в числе первых результатов сайты, посвященные библейской тематике. Это слово духовно заряжено.

Философская мысль склоняется над этим понятием неустанно на протяжении всей своей истории.

Возмездие в философии

Платон видел в наказании лечение болезни преступления.

Причиненный в результате преступления вред вызывает зуд, требующий обязательного вмешательства. Причем зуд настолько сильный, что его устранение Кант оправдывает категорическим императивом. Преступление неизбежно влечет за собой наказание именно в силу того, что это категорический императив.

Именно Кант был первым философом, признавшим идею возмездия единственным основанием наказания.

И наказание он считал настолько необходимым, «что если бы человеческое общество по взаимному согласию всех его членов должно было распасться, то прежде, чем разойтись, оно должно было бы казнить преступника, находящегося в тюрьме, дабы всякому воздано было по делам его».

Не все разделяющие философию Канта приняли его взгляд на возмездие. Фейербах, будучи кантианцем, создал совершенно противоположную теорию наказания. Но всё же с подачи Канта мыслители стали более чутко относиться к вопросу соответствия наказания содеянному.

Гегель видел в возмездии выражение разумной воли права, отвечающей на выражение частной воли, которая отрицает право и совершает преступление. Право восстанавливает гармонию самого себя путем возмездия за нарушение себя.

Философия возмездия становится краеугольным камнем уголовного права, а оправданием ему служат теории предупреждения, устрашения, исправления и заглаживания вреда.

Око за око в праве

Закон равного возмездия называют талион, или по латыни — lex taliōnis. Талион — это грубое уравнение «минус один равно минус один». Такая простая справедливость понятна даже ребенку. Именно поэтому она была известна уже первобытным народам.

Один из первых в мире зафиксированных правовых кодексов — Кодекс Хаммурапи — руководствуется именно lex taliōnis, или принципом «око за око». Царь Хаммурапи проповедовал строгую взаимность и суровое наказание за преступление.

Талион выражал стремление уравнять наказание с причиненным ущербом. Но поскольку не всегда можно достичь идентичного результата, люди перекраивали наказание как могли, чтобы оно получилось соразмерным преступлению. В некоторых африканских странах рогатый муж вправе изменить своей жене с женой виновного. Еще пример: родственник убитого чьим-либо неосторожным падением с дерева мог в таких же условиях сам сброситься с дерева на неосторожного правонарушителя.

Однако чем замысловатее становится форма правонарушения, тем тяжелее применять талион на практике. Как наказать фальшивомонетчика: незаметно заменить все его деньги поддельными? Возможно, такое под силу карме, но судебные системы не могут санкционировать мошенничество, чтобы покарать мошенничество. Органы правосудия должны наказать, но при этом, наказывая, не запачкаться в таком же преступлении. Нужно же сохранять пристойный имидж, чтобы люди уважали институцию. Тогда как восстановить справедливость, если талион может подпортить репутацию? Современное мейнстримное правосудие нашло выход в концепциях лишения свободы и штрафа.

Идея возмездия и сейчас служит исходным пунктом уголовного наказания, пусть и без строгого следования правилу талиона.

Чем серьезнее правонарушение, тем больше срок лишения свободы или денежный штраф. Как ни крути, на пойманных преступников обрушивается возмездие, пусть не в таком же виде, как совершенное ими преступление, но в болезненно равнозначном виде лишения свободы и финансовых ресурсов.

Разрыв круга возмездия с помощью роботизации

Возмездие продолжает занимать центральное место в уголовном праве по всему миру вплоть до сегодняшнего дня, потому что люди научились измерять любое злодеяние в его эквивалентах — круглой сумме или времени за решеткой. Но общество, по всей видимости, собирается усложниться до такой степени, что лишение свободы или штраф на чашу равновесия справедливости класть станет неудобно.

Нам уже не нужно быть заядлыми футуристами, чтобы представить себе, как растет роботизация, а роботы становятся всё более автономными. При таком раскладе всё выше вероятность того, что роботы начнут причинять нам больше вреда — просто потому, что они будут везде, статистически увеличивая вероятность как удачного, так и неудачного срабатывания технологии.

Итак, вред причинен. Например, робот перепутал человека с неживым грузом и нанес ему увечья при погрузке. Наша ретрибутивная природа заставит нас по старинке искать мишень для наказания. Но вот незадача: на кого обрушить праведный гнев? Посадить робота за решетку или разобрать его на мелкие детальки, ведя стрим в тиктоке? Не всем захочется пускать в утиль дорогостоящую технику из-за какой-нибудь маловероятной ошибки. Наказать создателя? А кого именно: начальника смены на сборке? Главного инженера? Главного инвестора? Или сразу всех?

Люди будут стремиться воздать по заслугам, но в случае с роботом не смогут найти подходящий для этого конкретный объект. Так в цикле возмездия начнет зиять дыра, которую не просто будет залатать лишением свободы или штрафом. Поэтому исследователи видят в росте роботизации предпосылку к разрыву круга возмездия.

Если не возмездие, то что?

Люди стараются и придумывают альтернативы ретрибутивному правосудию. Одна из основных альтернатив — концепция восстановительного правосудия. Идея строится не на уравнивании вреда вредом, а на восстановлении поврежденного.

Если уравнивание вреда вредом инстинктивно понятно и дошкольнику, то с восстановлением поврежденного могут возникнуть уточняющие вопросы. Вопросы о безнаказанности, а еще о том, что именно и насколько повреждено и как это восстанавливать. Воскрешать из мертвых? Склеивать разбитую вазу в стиле кинцуги?

В контексте справедливости такого рода даже правонарушитель становится поврежденным членом общества, которого необходимо восстановить. Что уж говорить о «поломках» жертвы.

Восстановительное правосудие стремится не наказывать, а лечить.

Оно перекликается с доктриной «непротивления злу насилием» Толстого, который считал наказание злом и говорил, что бороться со злом (преступлениями) посредством другого зла нельзя.

Нужно всех любить и гладить по головке. Тогда все станут мирными и законопослушными. Именно такой вывод напрашивается, когда рассматриваешь аргументы восстановительного правосудия. Звучит по-матерински. Так и есть: такой добрый и мягкий вид юстиции применяется в основном в отношении несовершеннолетних.

Пока человеку сложно представить успешное лечение взрослых и сознательных живодеров.

В лечение преступлений верится не всегда, особенно когда смотришь на статистику рецидивов: в США почти каждый второй преступник совершает повторное нарушение.

Вот Норвегия делает ставку на восстановительный подход и создает гостиничные условия для заключенных: с личным холодильником, доступом к плазменному ТВ и свежему воздуху. Страна делает успехи: процент рецидивистов там — один из самых маленьких в мире — всего 20%.

А некоторые (например, Роберт Оуэн) и вовсе отрицали право государства мстить нарушителю и винили государство в создании условий, в которых руки чешутся нарушить закон.

В этом же ключе отрицания права государства мстить нарушителю было недавно придумано так называемое трансформативное правосудие: суть его в том, чтобы изменять условия, а не наказывать.

Название новое, но логика такая же, какая была у Оуэна, социалиста XIX века, отрицавшего принцип свободы воли.

Критик Оуэна Таганцев писал, что, отрицая право государства мстить нарушителю, Оуэн не затронул вопросов о праве государства охранять себя от угрозы и о праве устранять последствия правонарушений, даже если они наступили по вине государства. Если государство обязано создавать условия, максимально стерильные от преступлений (как по Оуэну), ему также нужно защищаться от внешних посягательств, чтобы быть жизнеспособным и продолжать исполнять это обязательство во времени. В этой способности Оуэн государству отказывает, делая утопичным его изначальное требование по созданию условий, стерильных от преступлений.

Политическое эхо наказания

Решение о наказании принимается не логическим, а интуитивным мышлением, эвристикой — всё больше исследований фиксируют это. И дело обстоит так не только с решениями о наказании, а с решениями в принципе. Люди часто принимают решения с помощью эвристических процессов, а не осознанных и логических размышлений, которые мы называем «процессами рассуждения».

Когда люди стремятся следовать закону, впечатление, что закон разрешает и запрещает, основывается не столько на фактическом знании прописанных параграфов, сколько на интуиции о том, каким он должен быть. Люди берут в руки компас моральной интуиции, когда под рукой нет идеального письменного свода правил.

Описания преступлений вызывают реакцию, которую можно назвать «моральное возмущение». Преступления бывают разные. Важна реакция, которую они вызывают: они поражают, и могут поражать массово.

И преступление, и наказание имеют значение для социальной интеграции. Преступление вызывает наказание, которое, в свою очередь, укрепляет общественную солидарность. Нарушитель отщепляется, откалывается, а общество от этого, наоборот, комкуется еще плотнее. Фигура Раскольникова — самый яркий литературный пример этого. Сама фамилия героя уже намекает на этот символический процесс. А герой говорит про свое преступление, что он «будто ножницами отрезал сам себя от всех».

По Дюркгейму, репрессивный закон — это частичное отражение коллективной совести, блюда из убеждений и чувств членов общества. Для него наказание — только осязаемый символ, через который представлено внутреннее состояние общества. Это не рациональный инструмент контроля отклоняющегося поведения, а полная страсти реакция, вызванная тем, что задеты наши коллективные чувства. Если бы наказание было только рациональным инструментом, оно бы считалось посредственно эффективным, если взять в расчет хотя бы статистику рецидивов.

Средства массовой информации дают наказанию рупор, чтобы как можно больший кусок общественности смог возмутиться и скомкаться вместе. Подпитывание желания наказания через демонстрацию преступлений или их видимости — это мощнейший политический инструмент информационной войны. С его помощью очень легко отщеплять и сплачивать большие людские массы — одним кликом.