Черный ящик научных грантов. Как слияние РФФИ и РНФ лишило перспектив роста молодых ученых и социогуманитарные коллективы

Государственное финансирование российских вузов резко увеличилось в нулевых, когда государство сосредоточило внимание на финансировании университетской науки: появлялись проекты федерального финансирования, мегагранты, расширялись бюджеты грантовых фондов. Тем не менее гуманитарные науки изначально находились в проигрышной ситуации, а к году проведения в России Всемирного конгресса по математике естественные и технические науки окончательно заняли всё поле зрения государства. В итоге к началу декабря 2020 года окончательным стало решение о слиянии РФФИ и РНФ. Два ведущих российских грантовых фонда объединились. Но, учитывая, что экспертный совет, как и требования к грантовым проектам, остался за РНФ, речь шла скорее о поглощении, нежели о полноценном объединении. Доля грантов, выданных гуманитариям, оказалась по итогам года ничтожной.

Исследовательские гранты являются особой статьей финансирования университетов. С одной стороны, они позволяют получить дополнительные средства на реализацию научной работы, а с другой — количество выигранных грантов является важнейшим KPI программ федерального финансирования вузов («5-100», «Опорные университеты», «НИУ», «НОЦ», «Приоритет 2030»). Подобная взаимозависимость является изначально абсурдной, поскольку ставит исследователей неведущих вузов в ситуацию, когда рейтинг их университета не позволяет выиграть грант и не увеличивается ввиду отсутствия грантового финансирования.

Читайте другие тексты серии

Блеск и нищета университетских рейтингов. Почему попытки формализовать финансирование науки приводят к массовому мошенничеству

От семинарий к корпорациям. Как религиозные колледжи породили американский академический капитализм, а он завоевал мир

Монастырь, корпорация, тиндер. Три модели университетского образования в современной России

Прокляты географией: территориальное неравенство российских университетов

Десять тысяч нечестных ученых. Почему российская модель финансирования науки провоцирует массовое жульничество: интервью с Анной Кулешовой

Любой университет заинтересован в получении грантов. Впрочем, в большинстве из них стимулирование грантовой активности сотрудников на данный момент организовано в форме палочной системы. Перед коллективом ставится задача — подать определенное количество заявок в ведущие научные фонды. Этот KPI прописывается в договорах с каждым отдельным сотрудником. Обычно от профессора или научного сотрудника требуется где-то 3–4 заявки в год. Проблема подобного подхода очевидна: руководство исходит из максимы — чем больше подано заявок, тем выше вероятность получить грантовые средства. Понятно, что до определенной степени данная логика работает, но в ней содержится порочное зерно любой ориентированной на KPI политики.

Никого на уровне вуза не волнует качество самих исследований, важность приобретает лишь число поданных/выигранных заявок, как и размер привлеченного финансирования.

Именно поэтому на каждый конкурс РФФИ или РНФ приходит огромное количество изначально провальных исследовательских планов, созданных для того, чтобы закрыть количественные требования по контрактным обязательствам.

Руководство университетов можно понять. Предсказать успех каждой заявки до конца невозможно, но в целом было бы выгоднее снизить контрактные нормативы по числу попыток получить грант, а вместо этого сконцентрироваться на качественном аспекте. Иными словами, в идеальном мире следовало бы отменить требования к обязательному количеству заявок (заведомо провальных) и внедрить премирование для тех, кто всё же сумел получить грантовую поддержку.

Однако актуальная политика не существует на пустом месте. Дело не только в общей ориентации университетского руководства на KPI, но и в невозможности отличить качественный проект от плохого. Ситуацию неопределенности, в которой находятся современные университеты, во многом создала политика непрозрачности, существующая во всех российских государственных грантовых фондах. Окончательное решение по каждой заявке принимается экспертным советом фонда, а не независимыми экспертами, которые привлекаются только в качестве консультантов. При этом самим участникам проекта дают возможность ознакомиться только с заключениями последних, реальные же причины одобрения или отказа в финансировании остаются тайной.

Поэтому руководство вузов, как и рядовые исследователи, в какой-то момент предпочло пытаться увеличивать собственные шансы на грантовое финансирование исключительно количественными методами либо попытками обрести устойчивые неформальные контакты с внутренней экспертной комиссией.

Непрозрачность принятия решений создала черный ящик (понятие в философии науки, когда наблюдателю доступны только данные на входе/выходе из определенного механизма, в отличие от принципа его работы). Данная неопределенность является основой многих проблем грантовых фондов, о которых мы поговорим далее.

Разделение труда

Интерес государства к научным исследованиям в России новейшего времени изначально концентрировался на сфере НИОКРов, однако поначалу сохранялось представление о необходимости поддержки гуманитариев, которую во многом осуществлял бюджет РФФИ, ориентированный на две категории исследователей: представителей социогуманитарных наук и молодых ученых.

Подобная возможность существовала благодаря низким входным требованиям к подаваемым заявкам и меньшим бюджетам проектов. Так, в РНФ от руководителей проекта требуется иметь сравнительно много статей в рецензируемых журналах (в среднем не менее 5 публикаций в изданиях, входящих в Web of science и Scopus за последние 5 лет), а также статус как минимум кандидата наук. РФФИ не имел подобных требований к соискателям для большинства конкурсов.

Конкурсы РФФИ пользовались меньшей популярностью у сотрудников крупных НИИ и РАН, а также среди представителей естественно-научных дисциплин. Выделяемые средства были в разы меньше по сравнению с мощностями РНФ, что затрудняло проведение масштабных исследований.

РФФИ открывал окно возможностей преимущественно для социогуманитарных коллективов, не нуждавшихся в дорогостоящих лабораториях, расходниках и оборудовании.

С ликвидацией РФФИ, против которой протестовали тысячи российских ученых, гуманитарные дисциплины вынужденно стали участниками неравной конкуренции за гранты. Более того, РНФ изначально выигрышен для естественников и технарей. Самый очевидный пример — поворот к количественным методологиям в социальных исследованиях: для подтверждения научности исследователи вынуждены математизировать заявку там, где по логике нужны интервью и этнография. В самых разных проектах добавляются массовые опросы общественного мнения, хотя они там и не требуются.

Важно понимать, что эти тенденции были и до объединения РНФ и РФФИ, но текущая ситуация их в разы усиливает, потому что для грантовых комиссий, принимающих решения, как и для университетского руководства, наукометрические показатели по-прежнему остаются ключевым фактором — именно они ложатся в основу отчетности перед правительством. Естественные науки сами по себе способны показывать намного более высокие результаты с точки зрения публикаций, поэтому в равных условиях социогуманитарный сектор всегда проигрывает конкуренцию. Пока существовал РФФИ, существовало и отдельное пространство, в котором присутствие крупных НИИ и естественно-научных групп было незначительным.

Объединение фондов приводит к конкуренции всех со всем, где один из бойцов имеет черный пояс по карате, а второй раз в неделю занимается боксом — по крайней мере с точки зрения наукометрических показателей.

Жизнь в песочнице

Удачной объяснительной моделью происходящего в распределении грантовых средств является эффект Матфея — социологическая закономерность, обнаруженная Робертом Мертоном. Классический феномен выглядит так: при изначально неравном распределении благ разрыв между богатыми и бедными со временем увеличивается.

Наделенная ресурсами часть населения обладает несравнимо большими возможностями, которые позволяют ей увеличивать собственное благосостояние намного быстрее, чем всем остальным. Богатые конкурируют с богатыми, повышая входной порог на рынок до такой степени, что новые игроки из обделенной части населения практически теряют возможность начать приобретать капитал. Богатые богатеют, а бедные беднеют.

Эффект Матфея является одной из наиболее болезненных проблем наукометрии в целом. Из-за высокого порога входа в ведущие академические журналы и грантовые фонды, а также зацикленности на индексах цитирования и оценках качества университета складывается ситуация, в которой публикациями в большинстве своем прирастают уже известные ученые, в то время как молодые специалисты остаются за бортом или долгое время существуют в качестве Робина при маститом профессоре Бэтмене.

В развитых странах существует практика включения начинающих ученых в академическую жизнь, которой посвящены разнообразные грантовые программы, создающие возможности для первых значимых публикаций и конференций. Западная академия пытается бороться с эффектом Матфея примерно с середины 1990-х.

В России фонд РФФИ отчасти выполнял именно эту функцию: низкие требования на вход плюс существование грантовых программ, направленных исключительно на молодых ученых (например, проект «Мой первый грант»). РНФ, в свою очередь, формально проводит конкурсы, ориентированные на молодых ученых, но уровень показателей на входе, как и конкуренция внутри, уже требует от соискателя высокой публикационной активности, хорошей грантовой истории и определенного научного капитала. Грантовый рынок напоминает гиперболизированную версию печальной шутки про требование работодателями опыта работы от соискателя.

Сложно сказать, что РФФИ не требовал реформирования. Эффект Матфея работал в отношении не только отдельных научных коллективов, но и РФФИ и РНФ в целом. Изначально предполагалось, что гранты РФФИ должны выполнять функцию «песочницы» для старта академической карьеры, после чего ученые переходили бы к более значимым проектам, финансируемым РНФ.

В реальности конверсия была далека от идеала. Значительная часть исследователей работала исключительно в грантах РФФИ, не пытаясь получать финансирование от РНФ, так как намеренно шла по пути наименьшего сопротивления, оставаясь крупными рыбами в мелком пруду.

Причин подобного замыкания несколько: отсутствие серьезного роста доходов и возможностей для отдельного специалиста при переходе к другому грантовому фонду, комфортность текущей ситуации, сложность наращивания научной репутации, низкое качество публикаций, созданных в рамках проектов РФФИ. Что самое важное — фонд не обладал механизмами стимулирования развития отдельного специалиста в качественном плане. Часть грантовых конкурсов предполагает отчетность в виде статей в журналах, рецензируемых в перечне ВАК (российский список рецензируемых журналов, локальный аналог Scopus и WoS), другие не требуют публикаций в высокорейтинговых журналах, а принимают любое издание, включенное в перечень Scopus и WoS.

Кроме того, в тот момент, когда ученый обладает достаточным потенциалом для самостоятельного участия в конкурсах РНФ, процент от его уровня дохода, получаемый за счет грантовых средств, не выше, чем у зацикленного на РФФИ специалиста.

Работа же в качестве рядового участника грантового коллектива, являющаяся зачастую выходом для молодых ученых, не всегда достойно оплачивается и не приносит необходимые репутационные дивиденды.

В большинстве случаев гранты РФФИ не мотивировали специалиста на собственное развитие и поиск иных источников финансирования. Основания для развития научного потенциала лежали не в поле, создаваемом самими фондами, но в личных мотивах или стимулировании со стороны университета. По сути, сложившаяся ситуация на рынке сформировала два замкнутых поля, существующих практически независимо друг от друга, где «богатые» увеличивали собственные показатели намного быстрее, чем «бедные».

Пациент скорее мертв

Почему вопрос объединения РФФИ и РНФ вставал на уровне Министерства высшего образования и науки в последние годы? Дело не только в пресловутой наукометрии.

Одной из формальных причин является борьба с жульническими способами повышения показателей, а именно — «принтерами» грантовых заявок, существующими в большинстве российских университетов. «Принтером» можно назвать коллектив, работа которого ориентирована исключительно на формальное исполнение показателей и привлечение грантовых средств. Подобные подразделения зачастую пользуются разными способами мошеннического наращивания наукометрических показателей — от публикаций в мусорных журналах до более сложных стратегий, описываемых в предыдущей статье.

Это одно из порождений наукометрической системы в целом: создание «принтеров», производящих статьи, которые не имеют реального веса в академии (их не читают, не цитируют, обычно публикации реализуются в мусорных или малоизвестных журналах), но при этом они учитываются в грантовой отчетности, так как формально соответствуют требованиям. Существование подобных коллективов во многом является реакцией на логику KPI, доминирующую в академической системе в целом, а в использовании подобных стратегий замечен практически каждый университет — участник программ федерального финансирования университетской науки. Так как РФФИ имел в целом более низкие требования к грантовым коллективам, считалось, что распределяемые им средства чаще выделялись на подобные проекты.

Объединение фондов борется со следствием, но не с проблемой. Повышение формальных требований в действительности не исключит работу «принтеров», просто вынудит их некоторое время адаптироваться к новым условиям.

Любой российский грантовый фонд существует в логике выполнения показателей, ставя KPI во главе угла, поэтому его не волнует реальное качество продукта, если он отвечает всем формальным критериям. Слияние не исключает возможность «принтеров» работать на рынке публикаций, но одновременно наносит серьезный удар в самое уязвимое место российской академии — ее воспроизводимость.

Баг + баг = фича

Смена поколений в российской науке — наиболее слабое место всей системы, которое зачастую не попадает в поле зрения создателей инфраструктуры. Академия — достаточно ригидная стареющая среда, где специалисты сменяются исключительно по естественным причинам. Печальный правдивый анекдот: профессора увольняются обычно вперед ногами.

Университетская карьера начинает приносить прибыль на достаточно поздних этапах. Если для корпоративной среды нормальным временем перехода в средний и верхний сегмент является возраст 25–30 лет, то для академии — 40–45. Причина — ограниченность рабочих мест с высоким окладом и отсутствие мотивации к выходу на пенсию. В университетах принято работать до конца.

Получается, что в один из наиболее активных жизненных периодов построения карьеры академическая среда ставит сотрудникам искусственные непреодолимые ограничения.

Исследовательские гранты были возможностью не только повысить собственный доход, сделав его сравнимым с доходами ровесников в реальном секторе, но и получить возможность дальнейшего продвижения в академической карьере, так как во многих вузах показатели выигранных грантов играют не последнюю роль при назначении на административные и исследовательские позиции.

Активный молодой ученый благодаря раннему доступу к грантам мог реализовать несколько проектов и собрать необходимый уровень публикаций для выхода на более высокооплачиваемые позиции. Формальные требования на вход были достаточно низкими, и можно было в самые ранние периоды делать независимую карьеру, то есть не зависеть от маститого научного руководителя, как от свадебного генерала, который бы открывал доступ молодому ученому к грантовому рынку. РФФИ позволял реализовать собственные амбиции, не имея степени и большого объема публикаций, получая при этом ресурсы на проведение исследований и достаточную мотивацию для создания первых статей по их результатам. Благодаря подобному социальному лифту молодой специалист мог получить конкурентные преимущества перед вышестоящими сотрудниками, а благодаря формальной технократичности систем университетского финансирования — адекватную должность и возможности для дальнейшего развития.

Сами по себе программы федерального финансирования университетской науки и фонд РФФИ были двумя багами системы, которые, работая вместе, внезапно образовали окно возможностей для молодых, в которых так нуждалась стареющая образовательная система в России.

Что произошло, когда РФФИ перешел в подчинении РНФ?

Входные требования серьезно изменились. Теперь молодому специалисту определенно нужна кандидатская степень и несколько публикаций в высокорейтинговых журналах. Конкуренция значительно выросла, от былой «песочницы» не осталось и следа. Какой выход остается у молодого специалиста, чтобы попасть на грантовый рынок в условиях слияния РНФ и РФФИ? Искать грантового руководителя со всеми регалиями, который откроет ему возможность участия в конкурсе.

Проблема даже не в том, что грантовый руководитель, скорее всего, уменьшит бюджет молодого специалиста, а в том, что исключается возможность сокращения неравенства между «богатыми» и «бедными» внутри академии. Для каждого грантового проекта молодому коллективу нужен теперь маститый автор, и дистанция не уменьшается. Публикациями, равно как и выигранными заявками, прирастают обе категории людей. Возвращаясь к эффекту Матфея, мы видим ситуацию, в которой богатеют все, но богатые делают это быстрее. Число рабочих мест в целом ограничено, а значит, молодые специалисты не получают адекватной возможности для самореализации.

Сама по себе академическая траектория редко стимулирует студентов и молодых ученых публиковаться в высокорейтинговых журналах, окно возможностей в лице фонда РФФИ закрылось. Какое пространство для маневра остается у молодого исследователя, который хочет построить карьеру в академии в адекватном возрасте?

В годы реализации программы «5-100» было модно говорить об омоложении кадрового состава ведущих российских университетов. Стали массово появляться деканы, директора центров, институтов, главы лабораторий относительно молодого возраста. Подобные карьерные перспективы делали академию конкурентоспособной по сравнению с реальным сектором, так как предполагали возможность выхода к высокой зарплате и социальному статусу в том же возрасте, что и в корпорациях. Наука переставала быть уделом бедных.

Если присмотреться к большинству биографий молодых директоров, видно, что эти люди вырастают именно из исследовательской среды: те, кто получали стипендии Оксфордского фонда, участвовали в соросовских грантах, проектах Всемирного банка, Британского совета и других негосударственных фондов, готовых выделять деньги на исследования, или участвовали в программах обмена с ведущими мировыми университетами, предоставляющими возможность обучаться за рубежом, чтобы потом вернуться в Россию конкурентоспособным специалистом. К сожалению, часть из них признана иностранными агентами, нежелательными организациями или свернула свою деятельность на территории России.

Последовательная политика по сокращению иностранного влияния приводит к тому, что количество опций для поддержки исследовательского проекта молодыми учеными в России сокращается до предела.

Получается, что молодой специалист оказывается в ситуации, где у него практически нет возможностей для реализации собственного исследования, что позволило бы ему продвинуться по карьерной лестнице быстрее, чем в ожидании того, когда предыдущее поколение освободит места.

Отрицательный отбор

Количество молодых ученых за последнее десятилетие в России сократилось на 20%, а число уезжающих выросло в 5 раз. Формально подобный феномен объясняется демографическими причинами. Впрочем, как мы показали выше, реальность подсказывает, что существует неблагоприятный институциональный фон для реализации потенциала молодых специалистов в российских университетах.

Какие преимущества остаются у академической карьеры по сравнению с реальным сектором, как только она утрачивает возможность конкурировать в статусе и заработной плате?

Наука в России становится еще одной бюджетной сферой, которая существует исключительно благодаря стабильности. Единственным фактором остается стагнация институтов.

Большинство идет в бюджетные сферы потому, что с ними никогда ничего не случится и они могут планировать собственную жизнь на много лет вперед.

Начиная академический трек, молодой специалист понимает, что после долгих лет низкой зарплаты и работы на позиции младшего научного сотрудника он всё-таки станет доцентом, а затем профессором, получив высокий доход и уважение. В каком-то смысле вуз — это единственное место, где у каждого солдата в рюкзаке действительно лежит маршальский жезл.

Впрочем, кто согласится на подобный долгий и достаточно аморфный карьерный трек? Едва ли это действительно перспективный специалист, скорее человек, которому больше некуда идти.

Университеты в России с каждым годом всё больше рискуют превратиться в место, где остаются просто потому, что карьера лучше не сложилась. Перспективные ученые уезжают строить карьеру в мировые университеты, в России остаются либо худшие, либо «декабристы».

Слияние двух грантовых фондов не похоронит российскую науку само по себе, просто это еще один гвоздь в крышку гроба, которых стало много в 2021-м — в году науки и технологий.