Право на смерть как идеальная свобода. Что происходит, когда либерализм достигает предела
Идея, что каждый человек волен распоряжаться своей собственностью как только пожелает, если только он не вредит другим, лежит в основе либерализма. При этом в его радикальном варианте жизнь человека также считается его собственностью — а значит, никто не имеет права мешать ему сводить счеты с жизнью. Это представление, по-видимому, господствует в тех обществах, где разрешена эвтаназия без медицинских показаний — в Канаде, Швейцарии, Нидерландах и Бельгии. Дэвид Брукс уверен, что этот радикальный вариант либерализма, который не признает ничего, кроме автономной воли индивида, пагубен и для общества, и для каждого из нас — и лучшей иллюстрацией этого является столь последовательно либеральная политика по эвтаназии. Альтернативой либерализму автономии он считает либерализм даров, предполагающий нашу ответственность перед предками, современниками и потомками, а также перед самой жизнью. Представляем вам его эссе о том, почему человек не должен считать свою жизнь собственностью, а солидарность и взаимная ответственность не исключают свободы выбора.
18+
В России эвтаназия законодательно запрещена статьей 45 Федерального закона № 323 «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации», который определяет эвтаназию как ускорение смерти пациента по его просьбе. С точки зрения УК РФ эвтаназия карается статьей 105. Точка зрения автора статьи является его личным мнением и может не совпадать с мнением редакции.
В октябре 1858 года Джон Стюарт Милль и его жена Гарриет путешествовали недалеко от Авиньона во Франции. У Харриет начался кашель, ей стремительно становилось хуже. Она мучилась от боли: не могла ни спать, ни даже лежать. Джон писал врачу в Ницце и умолял его приехать. Через три дня состояние Гарриет ухудшилось. Она умерла в гостиничном номере 3 ноября.
Джон был в отчаянии, целый день он провел наедине с ее телом, а в конце ноября отправил своему издателю рукопись с большим посвящением Гарриет. Он писал, что она была для него больше, чем музой. Гарриет была его соавтором. Рукопись книги была «буквально нашим совместным произведением, в ней не было ни одного предложения, которое мы не прочитывали бы вместе несколько раз. Весь стиль мышления в книге принадлежит ей».
Книга «О свободе» — один из столпов нашего либерального миропорядка. Джон и Гарриет утверждали, что люди обладают правом быть архитекторами своей жизни: выбирать супругов, место жительства, веру, тогда как государство не имеет права ущемлять свободу выбора гражданина, если он никому не причиняет вреда.
Они предполагали, что именно при таком устройстве общества будут формироваться творческие и смелые личности: никому не придется соглашаться с образом жизни другого, и все дадут друг другу возможность жить так, как хочется. Таким образом, индивидуальная автономия и свобода выбора стали бы фундаментом для строительства государства.
Либерализм, который отстаивали авторы «О свободе», — это то, чем мы наслаждаемся сегодня, когда повсеместно можем заметить разнообразие. Это то, что нам нравится, когда мы заходим в интернет. Именно этот либерализм мы защищаем, когда противостоим навязыванию речевых и этических кодексов или запрету книг.
Джон Милль купил дом с видом на кладбище, где была похоронена Харриет, обставил его мебелью из номера, в котором она умерла, и до конца своей жизни регулярно бывал там.
Если довести хорошую идею до крайности, она станет плохой. Это утверждение верно и для либерализма.
Так называемая свобода выбора может превратиться в жестокую идеологию свободного рынка, когда те, у кого есть деньги, аккумулируют и власть. А креативные способы самовыражения могут превратиться в культуру нарциссизма, где люди поклоняются себе и пренебрегают близкими.
Такие издержки либерализма позволяют утверждать, что эта идеология пуста и чрезмерно индивидуалистична, что всё это ведет к социальному распаду и подрывает святые устои. И вот мы уже находимся в окружении антилибералов.
Я хотел бы рассказать о кризисе либерализма и продемонстрировать, что либерализму угрожает радикальная версия его же самого, а также предположить, как мы могли бы восстановить более гуманный либерализм, который был близок Миллям.
В 2016 году правительство Канады легализовало эвтаназию. Верховный суд страны пришел к выводу, что запрет на медицинскую помощь человеку, который выбрал смерть, ущемляет права личности. Если люди — архитекторы жизни, разве они не могут спроектировать собственную смерть? Разве они не имеют права избавить себя от лишних страданий?
Программа эвтаназии в Канаде называется MAID, изначально границы ее действия были определены весьма хорошо. Смертельные инъекции получали пациенты, которые соответствовали определенным критериям: серьезное заболевание или инвалидность, состояние длительного и необратимого упадка, невыносимые физические или душевные страдания, очевидная близость естественной смерти.
Власти успокоили критиков, которые беспокоились о том, что подобную помощь могут оказать находящимся в депрессии или стрессе, о том, что новый закон может подвергать опасности психологически уязвимых и тех, кто не находится на грани естественной смерти.
Однако затем список критериев был расширен. Например, в 2021 году перестало быть обязательным условием, чтобы естественная смерть была скорой и неминуемой. В СМИ публиковалось множество историй о том, как государство предоставляло доступ к эвтаназии людям, которые не соответствовали первоначальным критериям.
Лично у меня нет сомнений, что эвтаназия морально допустима для людей, которые находятся на грани неминуемой смерти. Это состояние бывает ужасным для попавших в беду людей и их семей. Для нас же важно то, что программа MAID стремительно вышла за первоначальные границы.
На момент создания программы, судя по всему, у канадского общества не было сформулировано моральной системы, оперевшись на которую можно было бы противиться эвтаназии. Если индивидуализм и свобода выбора являются высшей ценностью, то как можно запретить человеку выбрать смерть?
Всего за несколько лет Канада превратилась в один из самых свободных режимов по части помощи при самоубийстве. Число канадцев, умерших в результате самоубийства с медицинской помощью, резко возросла. Например, в 2021 году прибегли к эвтаназии более 10 000 человек, это каждая тридцатая смерть в Канаде. Большинство из них были пожилыми людьми, близкими к смерти, и сами обратились за помощью. В 2021 году только 4% подавших заявку на эвтаназию не прошли отбор.
Смерть перестала быть унизительным концом жизни; она может стать актом самовыражения. В конце 2022 года канадский ритейлер модной одежды La Maison Simons выпустил видео, посвященное эвтаназии 37-летней женщины. Видео получило название «Всё есть красота» и было выпущено на следующий день после ее смерти. Смерть там изображается как «самый красивый выход» — что может быть лучше для инстаграма*?
Еще в 2016 году критики MAID предвидели такое развитие программы. Они предупреждали, что помощь будет оказана не только страдающим перед неминуемой смертью. По мере того как эвтаназия заняла свое место в канадском обществе, моральные проблемы смерти перестали иметь значение, потому что финальные решения принимаются в бюрократическом контексте.
Главный вопрос больше не звучит как «должно ли государство помогать умирать тем, кто испытывает невыносимые страдания?» Границы между эвтаназией по медицинским показаниям и самоубийством стираются.
Единственный вопрос, провоцирующий моральные затруднения, заключается в следующем: если вы видите, что кто-то собирается прыгнуть с моста, должны ли вы его остановить? Или это решение остается только за прыгающим?
Либерализм начинается с одного простого убеждения: я — это часть той собственности, которой я владею. Так как я обладаю правами собственности на себя, я могу распоряжаться собой (как своей собственностью) по своему усмотрению. Моя жизнь — это проект, который создаю только я, и никто другой не имеет права указывать мне, как распоряжаться моей единственной жизнью. Если я пойму, что страдания в моей жизни перевешивают радости и что это никогда не изменится, значит, моя жизнь больше не работает. Я имею право закончить свою жизнь, а государство не имеет права помешать мне это сделать, более того, оно должно позволить мне сделать это достойным образом.
Но есть и другая версия либерализма. Назовем это либерализмом, основанным на дарах. Всё начинается с другого простого убеждения: я часть долгого пути человечества и я получил множество даров от тех, кто был до меня, включая дар самой жизни. Жизнь в данном случае не сводится к погоне за личным счастьем, а ее смысл обнаруживается в том, чтобы реализовать наследство предков, приумножить их дары и знания и передать всё это следующим поколениям. И те, и другие либералы наслаждаются индивидуальным выбором, но в последнем случае индивидуальный выбор ограничивается ответственностью перед другими.
Я хочу попытаться убедить вас, что либерализм, основанный на дарах, лучше, чем либерализм, основанный на идее «я — своя собственность», потому что что он ведет к гуманному образу жизни и здоровому обществу.
Позвольте мне начать с истин, которые принимает либерализм, основанный на дарах, и отвергает либерализм, основанный на автономии. Вы не создавали свою жизнь: она дана вам, а не заработана. Что-то внутри нас заставляет нас отчаянно желать долгой жизни для наших близких, потому что сама жизнь — это благо. У вас нет права оскорблять саму жизнь. Вы не имеете права превращать себя или других людей в объекты, которые можно потреблять. Жизнь священна. Человечность — более высокая ценность, чем выбор.
Вы не приобретали ваше достоинство, оно присуще вам по рождению. Каждый из нас обладает бесконечным достоинством просто потому, что жив.
Мы никак не можем приумножить свое безусловное достоинство. Поступление в Гарвард или получение миллиарда долларов не делает вас более важным, чем другие. На уровне этого базового достоинства все люди радикально равны.
Бывает, что в болеющих людях неявно поощряется чувство вины за то, что они хотят жить. Как только администраторы программы MAID начали принимать решения о жизни или смерти каждого кандидата на основе качества их жизни, они стали воспроизводить способ мышления, при котором некоторые жизни имеют большую или меньшую ценность, чем другие. С человеком, чье здоровье ослаблено, теперь уже не обращаются так же, как с более здоровым и счастливым человеком.
Либерализм даров предполагает, что мышление каждого человека находится в состоянии взаимозависимости с мышлением других людей. Когда в школе один ребенок совершает самоубийство, другие дети в этой школе могут последовать за ним. И похожим образом, когда страна нормализует самоубийство с помощью медицины, всё больше людей склоняются к этому варианту. Исследование 2022 года, опубликованное в журнале по этике психического здоровья, показало, что в Швейцарии, Люксембурге, Нидерландах и Бельгии, где эвтаназия разрешена законом, наблюдается резкий рост числа самоубийств, включая самоубийства как с медицинской помощью, так и без посторонней помощи. Таким образом, врач, который помогает одному человеку умереть, может влиять на выбор в пользу самоубийства у тех людей, которых он даже никогда не увидит.
Либерализм даров предполагает, что индивидуальная автономия не является самой большой и конечной ценностью, тогда как жизнь — да. Мы несем ответственность друг за друга.
Вы не выбирали семью, в которой вы родились, этническую принадлежность и культуру. С возрастом у вас появляется больше возможностей для выбора относительно того, как относиться к этим параметрам, но вы никогда полностью не избавитесь от того, каким образом они вас сформировали.
Либерализм собственности рассматривает общество как совокупность договоров, которые люди заключают для взаимной выгоды. Но любовь матери к своему ребенку — это не контракт.
Общество либерализма даров делает всё возможное, чтобы укрепить моральные основания человечности. Программа MAID, напротив, активно их подрывает. Это привело к тому, что одна мать буквально умоляла врача не убивать ее сына. В этот момент государство рассматривало людей только как автономных личностей, не признавая в должной мере семейных уз.
В то же время либерализм, основанный на автономии, навязывает нереалистичные ожидания. Предполагается, что каждый человек должен определять свои ценности и делать свой собственный выбор. Но акцент на индивидуализме неизбежно разрушает связи между людьми. Люди не только забывают своих предков, но и изолируются от современников и потомков. Каждый человек принадлежит лишь себе одному и навеки одинок. Как заметил Эмиль Дюркгейм в 1897 году, это практически идеальный рецепт самоубийства. Сейчас мы живем в обществах, в которых люди считают, что смерть лучше жизни. Короче говоря, либерализм, основанный на автономии, воспроизводит изоляцию, которая склоняет людей к одиночеству и самоубийству, а затем предоставляет с помощью государственного медицинского вмешательства решение проблемы, которую сам же и создал.
Напротив, либерализм даров ретроспективно показывает вашу связь с предками. То, чем вы являетесь — это выражение истории человечества. Это и есть прогресс. Мы унаследовали ценности, набор институтов, культурных традиций, которые воплощают в себе накопленную мудрость нашего вида.
Если либерализм, основанный на автономии, считает, что общество работает лучше всего, когда способствует развитию индивидуальных возможностей, то либерализм даров отвечает на это, что общество работает лучше всего, когда создает среду заботы и солидарности, которые помогают людям справляться с трудностями на протяжении всего жизненного пути.
В таком обществе предусматривается паллиативная помощь тем, кто находится на грани смерти, и поддержка врачей, которые налаживают доверительные отношения со своими пациентами. Смысл работы врачей в таком обществе — только исцеление, в любое время и при любом давлении.
И именно поэтому пациенты могут доверять врачам. Несмотря на то что врачи могут быть истощены и сбиты с толку, их основной ориентацией будет продолжение борьбы за спасение жизни.
Джон и Гарриет Милль верили в индивидуальную автономию, но они также считали, что справедливое общество имеет представление не только о свободе, но и о добре и зле. Как писал Джон Милль, люди «несут обязательство стремиться к улучшению своего морального облика». Он понимал, что те моральные обязательства, которые мы берем на себя перед семьей, друзьями и согражданами, а также перед прошлым и будущим, ограничивают индивидуальную свободу действий. Он также считал, что эти ограничения указывают путь к реализации нашей природы.