Общество риска и его чудовища. Как злой рок становится статистикой

Резня или драка?

Слово «риск» имеет несколько вариантов происхождения, и оно не такое древнее, как можно себе представить. Один возможный этимологический источник — латинское слово resecum («тот, который разрезает»), им обозначали опасные для судоходства скалы. Эта этимология связывает слово с первыми морскими страховыми компаниями, поскольку навигация вблизи таких скал была сопряжена с опасностью и требовала страхования.

Есть и другой вариант этимологии, связанный с романским словом rixicare, что означает «спорить, ссориться, устраивать драку». В этом случае акцент делается на конфликтной и неопределенной природе риска.

Страховая индустрия, например, определяет риск как вероятность наступления нежелательного события. Эта вероятность должна быть тщательно просчитана, иначе страховые компании не смогут обеспечивать свою финансовую устойчивость. Для этого используются статистические данные, которые помогают оценить частоту и последствия различных событий.

Для оценки риска ДТП страховые компании собирают данные о количестве аварий, их причинах и последствиях. На основе этих данных они могут прикинуть, сколько страховых случаев произойдет в будущем и какова будет их примерная стоимость. Это позволяет устанавливать страховые премии, которые покрывали бы потенциальные убытки и в то же время обеспечивали прибыль страховой деятельности.

В отличие от нежелательных событий в страховой индустрии, политические риски редко можно оценить на основе статистики, поскольку такие события часто уникальны и непредсказуемы.

В общем смысле риск можно трактовать как возможность угрозы. Эта угроза может быть внешней, то есть связанной с окружающей средой, или зависеть от принятого решения.

Обереги от злого рока: вчера и сегодня

Риск всегда был страшным и всегда существовал, даже когда человек еще не придумал для него подходящего слова. В прошлом, когда человечество сталкивалось с риском, его ассоциировали с мифическими сущностями и богами, такими как, например, мойры — богини судьбы в древнегреческой мифологии. Человеческая участь зависела от капризов внешних сил — всевозможных божеств и духов. Люди полагались на жрецов, шаманов и магические обряды, чтобы смягчить влияние таинственных сил. Обереги и талисманы на удачу свойственны абсолютному большинству культур.

Сегодня пантеон духов значительно сузился, а на смену мифам и магии пришел рациональный подход. Это изменение связано не только с увеличением объема знаний человечества, но и с верой в возможность просчитать и измерить всё вокруг. Современные методы управления риском основаны на научных исследованиях, математике и статистике. В игру вступают не таинственные силы, а вычисления и моделирование.

Междисциплинарные исследования риска делают акцент на его расчете и минимизации. Наука создает свои «обереги» против возможных угроз — в виде прогнозов и рекомендаций. Современные технологии позволяют предотвращать многие опасности, которые ранее были совершенно непредсказуемыми. Больше не нужно варить волшебные снадобья и плести из веревочек фигурки на удачу. Удачу производят технические средства: сейсмические датчики предсказывают землетрясения, а спутники — ураганы, минимизируя последствия природных катастроф.

Многие исследователи сходятся во мнении, что понятие риска фундаментально связано с развитием теории вероятности и статистики. А еще с повышенным вниманием к состоянию здоровья.

Риск под лупой здравоохранения становится почти осязаемым. Это больше не фантом, появляющийся из ниоткуда в виде скелета с косой, — это, например, возможность рассчитать вероятность развития рака молочной железы по модели Гейла.

Но становится ли всё на самом деле более управляемым и просчитываемым? Да, но не до степени тотального контроля над природой. В этом кроется одно из разочарований современного человека, слишком долго возлагавшего надежды на науку. Несмотря на все достижения, наука не может гарантировать абсолютную безопасность и предсказуемость.

Харакири или запуск ракеты в космос

Люди остерегаются рисков по-разному: на это оказывает влияние их культурная среда. В одних культурах риск рассматривается как необходимое зло на пути к успеху, в других — как нежелательное отклонение от нормы.

Японская культура известна своей осторожностью и акцентом на коллективной безопасности. В этом обществе существует сильное неприятие неудач, что глубоко укоренилось в традициях и истории страны. Самурайская практика харакири, ритуального самоубийства в случае поражения или позора, — самый яркий пример культуры неприятия неудач.

В современной Японии уже не практикуют харакири, но отвращение к риску продолжает проявляться во многих аспектах социальной жизни.

Японские корпорации стремятся к минимизации рисков через тщательное планирование и согласование действий. Государственная политика тоже направлена на сохранение стабильности: строгие строительные нормы и правила безопасности помогают стране справляться с природными катастрофами типа землетрясений и тайфунов — частых гостей этого островного государства.

Вот Америка в этом отношении — Япония наоборот. Потому что страна была построена в основном людьми, готовыми переплыть целый океан в поисках лучшей жизни. Немудрено, что американская культура восхваляет рисковых предпринимателей и новаторов. Ведь чтобы создать электрическую машину и отправить ракеты в космос, нужна та самая смелость, которая когда-то привела этих людей через Атлантику.

Америка, страна индивидуалистов, празднует личную свободу и стремление к успеху. В то время как Япония, страна гармонии и коллективного благополучия, настаивает на уважении к окружающим и общественном порядке.

Испорченный телефон истерии

Реакция людей вокруг нас влияет на то, как мы сами воспринимаем риск. Как это работает, описывает концепция социального усиления риска (Social Amplification of Risk Framework, SARF). Согласно этой теории, каждая новость о риске — это игра в испорченный телефон. Все сообщения, в том числе сообщения о полных риска событиях, проходят от отправителя к получателю через посредников. Этими посредниками могут быть отдельные люди или группы, СМИ… Бабушка на лавочке у подъезда тоже входит в этот перечень.

Каждый из этих посредников преломляет информацию через свои фильтры. И когда информация доходит до нас, мы воспринимаем ее вместе со всеми акцентами и затушевками, которые были добавлены по пути к нашим ушам и глазам.

Внимание общественности может раздуть из мухи слона, делая акцент, например, на «смертоносном» вреде любого ГМО. После бабушкиных пересказов какой-нибудь газеты агрессивные помидоры-мутанты внезапно становятся невероятно близки к нашей повседневной реальности.

Пресса может и затушевать катастрофу так, что большая опасность становится почти незаметной. Здесь можно вспомнить, как трагедию на ЧАЭС освещали советские СМИ в первые дни после взрыва. Вместо паники и ужаса люди слышали молчание или успокаивающие речи о «небольшом инциденте».

Риски, а значит, и опасности, могут быть нормализованы или, наоборот, превращены в пугало. Всё благодаря постепенному внушению или резкому удару эмоционально заряженной речи.

Конечная цель манипуляций общественным мнением — изменить поведение людей. Например, многие страны убеждают своих граждан меньше употреблять алкоголь, говоря об опасностях такой практики. Бытует мнение, что «правильное» восприятие риска приводит к «правильному» поведению, однако на практике эта связь подтверждается не всегда.

В итоге одни риски нам кажутся менее страшными, чем другие. Как правило, эпидемии и авиакатастрофы мы воспринимаем как ужасный риск, который вот-вот случится. А ДТП, бытовые аварии или медицинские ошибки — как мелочь, от которой можно отмахнуться: ведь риск того, что это произойдет, такой мизерный!

Например, сразу после терактов 11 сентября многие американцы боялись летать и вместо этого стали повально пользоваться автомобилями, что привело к значительному увеличению числа аварий со смертельным исходом в период после событий 11 сентября по сравнению с аналогичным периодом до терактов.

Люди склонны переоценивать маловероятные события и недооценивать высоковероятные, и это ведет к иррациональным решениям.

Мы боимся, что на нас упадет метеорит, но можем спокойно игнорировать непристегнутый ремень безопасности. Наши страхи и поведение часто формируются не реальной опасностью, а тем, как эта опасность нам преподносится.

Риск своими руками

Люди подвергались риску на протяжении всей своей истории. И сам риск воспринимался как порожденный нечеловеческими силами. Когда ураган сметал деревни, люди считали, что это гнев высших сил.

Однако времена менялись. Социологи Энтони Гидденс и Ульрих Бек заметили, что современные общества начали создавать себе риски сами. Опасности перестали приходить из ниоткуда, теперь они — дело наших же рук. Например, мы стали загрязнять окружающую среду в ходе нашей индустриальной активности. Наши собственные выбросы в атмосферу провоцируют у нас респираторные и раковые заболевания. Такой риск не является внешним, он — производный. Производный от «общества риска», этот термин ввел Энтони Гидденс в 1980-х.

По Гидденсу, общество риска — это «общество, всё больше и больше озабоченное будущим (а также безопасностью)». А Ульрих Бек определяет общество риска как «системный способ борьбы с опасностями, вызванными модернизацией».

Оказывается, мы боимся чудовищ собственного производства — и производим их всё больше и больше, своими руками.

Общество плодит всё новые опасности по мере своего развития. Взять хотя бы цифровые технологии. Одно их появление вызвало рой новых форм риска. Утечка конфиденциальной информации в сети? Да. Кибербуллинг? Получите. Кибермошенничество? Пожалуйста.

Опасности физического мира приумножились в отражении цифрового. Мы стремимся создать идеальный мир, но с каждой новой функцией добавляется куча новых проблем. Если раньше мы боялись грабителя, который залезет в наш дом, то теперь мы боимся и грабителя, и хакера, который залезет в наш компьютер и украдет наши данные.

Риск и опасность невозможно убрать из уравнения, по которому человечество существует на этой планете, как бы технологии ни старались. Можно только радоваться этому или прятаться в свой домик: человеческие культуры могут поощрять и то, и другое.