Моррисон как Микки Маус, Шнур в пьесе о России и отборные враки от Тома Уэйтса: пять сумасшедших и прекрасных книг о музыке

Кит Ричардс «Жизнь»

Про гитариста Rolling Stones ходит анекдот. Почему у сигарет Marlboro в США белые фильтры, а в Европе — желтые? Чтобы Кит Ричардс мог понять, на каком он континенте.

Про него вообще рассказывают много баек. Он завещал свое тело врачам, чтобы те смогли узнать, как может человек выдержать столько алкоголя и наркотиков. Он вынюхал прах своего отца с кокаином. Однажды из него выкачали всю кровь и влили новую, потому что это было проще, чем очистить ее от героина.

В 2010 году Ричардс разродился 800-страничным мемуаром под названием — простым и ясным, как рифф Satisfaction, — «Жизнь». Читать его можно хоть как исторический роман, хоть как энциклопедию наркотических средств: гашиш, героин, кокаин, ЛСД, метадон, нембутал, секонал, спидболы, туинал. Поразительно, но с таким послужным списком Ричардс сохранил не только жизнь и талант, но и феноменальную память.

«Жизнь» — это бесконечный рассказ вашего полоумного, но кристально ясного умом дедушки. Только вместо того, чтобы учить вас жизни, он рассказывает, как сочинил самую популярную песню группы (разумеется, во сне) и наставляет тонкостям драки с ножом ?.

И да, история про прах — почти правда.

«Ты можешь плавать в бассейне или трахать свою женщину, все равно где-то в глубине мозга ты перевариваешь аккордовую последовательность или какой-то другой элемент песни. Абсолютно неважно, что творится вокруг. В тебя могут палить из пистолета, а у тебя все равно вспыхивает: „О! Вот это будет переход!“ И ничего не поделаешь — уму это неподконтрольно. Стопроцентно подсознательно, бессознательно, назовите как хотите. Так что, с ведома или без, мозг всегда работает, и ты его не выключишь. Слышишь отрывок разговора с того конца комнаты: „Я тебя больше выносить не могу…“ — и это песня. <…> Эта способность оттачивается в тебе с годами — подсматривать за людьми, за тем, как они реагируют друг на друга. Из-за чего немного превращаешься в эдакого постороннего. Вообще-то не следовало бы заниматься такими вещами. В сочинителе песен есть что-то от вуайериста».

Джерри Хопкинс, Дэнни Шугерман «Никто из нас не выйдет отсюда живым»

Первая биография Джима Моррисона вышла в 1980 году, через десять лет после смерти короля ящериц. Основную часть книги написал маститый музыкальный журналист Джерри Хопкинс, известный несколькими томами, посвященными Элвису и Йоко Оно. Но жизнь в книгу вдохнул Шугерман, менеджер The Doors. Шугерман начал работать с группой еще подростком, разбирая фанатскую почту и отвечая поклонникам от имени Джима. Он был если не полноценным участником жизни Моррисона, то очень вовлеченным наблюдателем, и именно этот взгляд изнутри делает книгу особенной.

«Никто из нас не выйдет отсюда живым» — это и признание в любви одному из самых важных рок-поэтов поколения, и честный, порой неприглядный портрет человека, в котором сочетались талант, страсть к изощренной провокации и почти детская жестокость.

Одна из журналисток назвала Моррисона «Микки Маусом де Садом», и сложно представить более подходящее ему прозвище.

«Среди друзей Джима бытует и множество других версий. Одни считают, что его убили, выбив ножом глаза (объясняя: „чтобы освободить его душу“). Другие предполагают, что его убила своим колдовством по международному телефонному разговору из Нью-Йорка отвергнутая любовница. <…> Некоторые просто пожимают плечами и говорят, что, не считая версий об убийстве, неважно, как именно он умер — принял ли сверхдозу чего-то, был ли у него сердечный приступ или же он просто напился до смерти (как очень многие предполагали с самого начала). Последняя версия говорит еще о „суициде“. Так или иначе, Джим умер от самозлоупотребления, и выяснение того, как именно, — всего лишь определение калибра мифического пистолета, который он разрядил в свою голову».

Максим Семеляк «Музыка для мужика»

У Трумэна Капоте есть рассказ «Музыка для хамелеонов», где разноцветные рептилии на карибском острове слушают Моцарта. Бывший обозреватель «Афиши» написал «Музыку для мужика» — разумеется, о главной российской группе современности.

Семеляк превращает историю «Ленинграда» в густонаселенную — семь десятков действующих лиц — пьесу о России на рубеже веков.

Главным героем этого странного времени и этой странной страны мог стать только небритый матерщинник-интеллигент с богословским образованием и бутылкой водки в кармане мятых брюк.

В книге происходит туча всего: Пелевин пишет «Generation П», на прилавках появляется «Афиша», Балабанов снимает «Груз 200» («У меня жизнь страшнее», — презрительно отзывается о нем Шнур). Но всё это оказывается только фоном для становления группировки «Ленинград».

Самое поразительное в «Музыке для мужика» — то, что она написана в 2008 году. Тогда казалось, что феномен «Ленинграда» уже состоялся: группировка выпустила чертову дюжину альбомов и благополучно распалась, а Шнур переключился на новую группу «Рубль». Не было еще ни вражды с Нойзом, ни Алисы Вокс, ни «Лабутенов». «Музыка для мужика» из исторической книги превратилась в исторический документ — как если бы Хантер Дэвис написал биографию The Beatles в тот момент, когда они еще не сменили Пита Беста на Ринго.

«Человек, угодивший на любое мероприятие с участием „Ленинграда“, увидел бы в зале подвижное, гомонящее, скользкое от пота и пива, непристойно и тупо счастливое стадо людей, а на сцене — какой-то свихнувшийся комбайн по перегонке сексуальных и алкоголических переживаний в единственно верную музыку. Фестивальные истории и большие сценические площадки им никогда не шли, „Ленинград“ был плохо представим без тесноты и давки — как на сцене, так и в зале. Только в этой атмосфере плотского прессинга и термической обработки человек получал от „Ленинграда“ настоящее наслаждение. Память о тех концертах — удел не слуха, но осязания: жар, теснота, скрежет пластмассовых стаканчиков под ногой, теплое, как слеза, пиво, горячая, как кровь, водка».

Том Уэйтс «Невиновны во сне» (сост.: Мак Монтандон)

«„Знаете, в чем я большой специалист? Во всяких странностях“, — объявляет Том Уэйтс, вытаскивая из заднего кармана скомканный блокнот и перелистывая страницы, испещренные змеиными каракулями».

Одни музыканты ненавидят давать интервью, другие обожают, многие любят, но никогда в этом не признаются. Но почти для всех обязанность болтать с журналистами — такое же второстепенное дополнение к карьере, как раздача автографов или позирование для фанатских фотографий. Не таков Том Уэйтс, обладатель наждачного голоса и восхитительного таланта выворачивать музыку наизнанку.

Встречаясь с журналистом, Уэйтс сразу выбивает почву у него из-под ног, берет в заложники, закидывает фактоидами из замусоленного блокнота и всячески демонстрирует, кто здесь хозяин положения. Стоит собеседнику попытаться задать один из своих обычных вопросов — и он пропал.

Спросишь Уэйтса об источниках вдохновения — он расскажет про самую большую на Западе коллекцию графинов в виде Элвиса Пресли. Поинтересуешься творческими планами — он расскажет, сколько в человеческом желудке пищеварительных желез.

Бедняге газетчику остается расслабиться и получать удовольствие от этой ухабистой поездки по темным закоулкам уэйтсовского подсознания.

Среди дюжины отличных, насыщенных, правдивых и очень скучных книг, вышедших в серии «Арт-хаус», «Невиновны во сне» — бриллиант в угольной куче. В этой книге полно баек, афоризмов, мрачных каламбуров и нет ни слова правды — но именно это и делает ее кристально честной.

«Я жил в Сан-Диего, в школу ходил тоже в Сан-Диего. Родился в Лос-Анджелесе в очень юном возрасте. Я родился на заднем сиденье такси, когда оно стояло на парковке перед больницей Мерфи. Надо было заплатить таксисту доллар восемьдесят пять, по счетчику, иначе как выберешься? А я без брюк, и все мои деньги остались в других штанах. Я жил под Лос-Анджелесом и переезжал с места на место тоже под Лос-Анджелесом. Папаша — учитель испанского, так что мы жили в Уиттиере, Помоне, Да-Верте, Северном Голливуде, Сильвер-Лейке, это все пригороды Лос-Анджелеса. Пока был в школе, переработал на всяких работах. В школе мало чего интересного, только куча неприятностей, я ее потом бросил».

Джиллиан Маккейн, Легс Макнил «Прошу, убей меня! Подлинная история панк-рока в рассказах участников»

Панк, конечно, мертв. Но прежде он успел как следует задокументировать свою смерть. Основатель журнала Punk Макнил и поэтесса Маккейн составили из сотен свидетельств настоящую хронику пикирующего бомбардировщика.

Игги Поп, Малькольм Макларен, Уильям Берроуз и Патти Смит рассказывают о том, что же случилось с музыкой в то бесшабашное десятилетие, когда в музыку вернулся первобытный шум, разбивались головы и гитары, а в воздухе висела героиновая пыль и восторженное чувство догорающей истории.

Именно эта книга задала моду на рассказы от первого лица в музыкальной литературе. «Прошу убей меня!» — воспоминания смельчаков, переживших кораблекрушение. Только эти моряки сами вели свою утлую посудинку навстречу штормам, рифам и айсбергам. Они и не рассчитывали выжить, потому плавание вышло коротким, но незабываемым.

«Неожиданно пошел слух, что Игги в городе. Все шептались по большому секрету, потому что каждый хотел приберечь Игги для себя. Все так воткнулись в Игги, потому что о нем было известно только, что у него был нервный срыв и что его укатали в дурку в Лос-Анджелесе. Все было так интересно — Игги, вещь в себе, спускается с горы. Игги был мифом. Может, Игги был единственным, кого в массовом порядке уважала вся сцена — люди, которые вообще никого не уважали. Ну, был еще Лу Рид. Лу был потрясающим, но он был мудаком.

Игги был богом».