Краткая история Родезии: страна, которая родилась и умерла в муках, и что было после нее

«Африка лежит перед нами, и наш долг — взять ее»

«Я утверждаю, что мы — лучшая раса в мире и что чем более значительную часть мира мы освоим, тем лучше будет для всего человечества. Просто представьте регионы, в настоящий момент заселенные наиболее презренными представителями человечества — как бы они преобразились, если бы попали под англосаксонское влияние. Я утверждаю, что каждый акр, присоединенный к нашей территории, означает в будущем рождение новых представителей английской расы, которые иначе никогда не появились бы на свет. Добавьте к этому тот факт, что объединение значительной части мира под нашим правлением будет означать конец всех войн. Почему бы нам не сформировать тайное общество, единственной целью которого будет продвижение Британской империи и подчинение ей всего нецивилизованного мира?»

Так писал в 1877 году в своем завещании, больше напоминавшем манифест, британский националист, предприниматель и один из главных идеологов экспансии в Африке Сесил Родс. Ничто в обстоятельствах его биографии вроде бы не сулило этому человеку значимого места в истории: он родился в английской деревеньке в семье викария, а за границу отправился из-за слабого здоровья — отец и врачи решили, что теплый климат пойдет пареньку на пользу. Однако предприимчивость и целеустремленность помогли Родсу запустить успешный бизнес и разбогатеть спустя всего несколько лет после переезда в Африку.

На момент написания манифеста с призывом к территориальной экспансии ему было всего 24 года, но он уже начал строить империю по добыче и продаже алмазов, которая ближе к концу XIX века сделает его одним из самых богатых людей в мире и, вероятно, самым влиятельным — на Африканском континенте.

В 1889 году британское правительство наделило созданную Родсом Британскую южноафриканскую компанию (BSAC) правом осваивать территорию на юге континента, между рекой Лимпопо и Великими озерами Центральной Африки. Колонизаторам позволялось заключать торговые соглашения, вести переговоры с местным населением и формировать полицейские структуры. Земли, которыми они руководили от имени и в интересах Британской империи, назвали Родезией — в честь Родса. При поддержке военных BSAC удалось принудительно переселить миллионы коренных жителей, присвоить себе их участки и установить режим расовой сегрегации.

В Родезии Родс, фактически ставший наместником, реализовывал принципы, которые впервые сформулировал более чем за 10 лет до образования колонии:

«Африка лежит перед нами, распахнув объятия, и наш долг состоит в том, чтобы взять ее. Наш долг состоит в том, чтобы воспользоваться каждой возможностью присоединить больше территорий. Мы должны держать в уме, что прирост земель будет означать прирост владений англосаксонской расы, самой достойной в мире».

В 1880 году 27-летний Родс вошел в парламент Капской колонии (территория современной ЮАР), а спустя еще 10 лет занял должность ее премьер-министра. Параллельно он возглавлял компанию De Beer, которая монополизировала добычу алмазов, продолжал руководить BSAC, был одним из директоров горнодобывающего предприятия Gold Fields. На пике своего влияния он прикладывал все усилия для закрепления в колониях четкой расовой иерархии. На ее высшей ступени располагались сотрудники британской администрации, а на низшей — коренное население, народы матабеле и машона.

«Удивительно, что Родсу позволяли занимать все эти должности и одновременно оставаться премьер-министром, но как раз такие факты позволяют судить о разнообразии сфер, в которых он был задействован, о его влиянии и способностях в качестве политика, горнодобывающего магната, бизнесмена и строителя империи», — констатирует южноафриканский историк Уильям Бейнарт.

Во главе Капской колонии Родс добился утверждения дополнительного налога для темнокожих работников, формирования системы местных правительств, основанных на принципе расовой сегрегации, и даже принятия принципа сегрегации в качестве основного для формирования сборной Южной Африки по крикету. Он активно поддерживал идею разделения территории на зоны, передвижение по которым было бы ограничено для коренного населения.

Уильям Бейнарт объясняет политику Родса тем, что тот, будучи «прагматичным лидером, готовым сотрудничать с теми, кто мог принести ему пользу», всё равно оставался «преданным британским империалистом, глубоко убежденным в необходимости главенствующего положения белых и подчиненного положения „аборигенов“».

Подсчитать точное количество жертв колониальной экспансии на территории нынешнего Зимбабве невозможно, но примерно историки оценивают его в 20–25 тысяч человек. В 1893 году соотношение жертв в конфликтах в том регионе между белыми переселенцами и темнокожими коренными жителями составляло примерно один к 40, а в 1896-м и 1897-м — один к 20 или 30. Нанятые Родсом для покорения будущей колонии и уничтожения местных ополченцев военизированные формирования, как рассказывает историк Мишель Гордон, «занимались мародерством, пренебрегали международными нормами ведения войны, осуществляли коллективные поборы среди мирного населения, проводили политику выжженной земли и морили голодом не только противников, но и гражданских, которые жили в зоне конфликта».

Политолог и эпистемолог Сабело Ндлову-Гатшени отмечает, что, хотя британцы и считали «дикарями» африканцев, на самом деле «по-дикарски» вели себя именно колонизаторы.

Коренное населения — народы матабеле и машона — дважды поднимали восстание против британского господства — в 1893-м и в 1896-м. В обоих случаях европейские военные и наемники жестоко подавляли африканцев. В отчете за 1897 год, когда племена еще продолжали сопротивляться, говорилось:

«Кажется, единственный способ сделать что-то с аборигенами — заморить голодом, уничтожить их земли и убить всех, кого можно убить».

Взгляды белых переселенцев и военных, как и у Родса, во многом основывались на глубокой убежденности в превосходстве белых над темнокожими, а британцев — над всеми остальными народами. Распределение ролей в колонии многие осмысляли в соответствии с популярной в то время концепцией социального дарвинизма. Например, путешественник, военный и охотник Фредерик Кортни Селус, который участвовал в войнах против матабеле, писал:

«В Матабеленде произойдет то же самое, что и в Капской колонии, где аборигены были переселены или подчинены белому человеку ценой кровопролития и несправедливости».

«Так должно быть в любой стране, где европейцы вступают в контакт с коренными расами и где климат в то же время располагает к проживанию и процветанию более высоко организованной и интеллектуальной расы, — продолжил Селус. — Так будет продолжаться до тех пор, пока наличие ценных минералов или чего-либо еще будет подстегивать алчность более сильной расы. Закон природы обрекает Матабеленд на то, чтобы быть подчиненным белым человеком. Черному человеку останется либо уйти, либо подчиниться правилам белого человека, либо умереть, сопротивляясь им. Это неумолимый закон, который Дарвин удачно назвал „выживанием сильнейших“».

Народ матабеле в 1890-х погибал не только в результате боевых действий, но и от голода, на который его обрекла блокада британских военных. В отчете комиссара по делам коренного населения Гилгуда упоминалось о целых семьях, которые в промежутке между двумя войнами умирали в деревне Иньяти на севере Матабеленда. Формально Родезия стала британской колонией лишь в 1924 году. Однако в действительности Родс и его компания подчинили себе будущую территорию Зимбабве еще в конце XIX века.

Обосновывая подчинение и притеснения коренного населения, колониальная пропаганда позиционировала британцев как защитников: они якобы выступали покровителями народа шона, угнетаемого вождями квазигосударства Матабеле. Некоторые африканцы действительно занимали сторону отрядов Родса. Однако многие европейцы констатировали, что притеснения коренного населения со стороны конкурирующих племен не шли ни в какое сравнение с тем, что местным пришлось испытать под властью Британской империи. Один из таких авторов, корреспондент The Times Гарри Кроуфорд под псевдонимом Г. К. Томпсон, передавал слова противников колониальной власти среди африканцев о том, что они «предпочитали правление матабеле нашему, потому что матабеле доставляли им неприятности раз в год, а теперь неприятности для них начинаются каждый день с самого восхода солнца».

«Власть мистера Родса в Родезии закреплена кровью, — писал Кроуфорд. — И ее невозможно стереть, предположив, как делают его сторонники и он сам, что он действовал бескорыстно и руководствовался лишь патриотическими чувствами».

Колониальная идиллия белого человека

Когда британская власть в регионе стала неоспоримой, подконтрольная территория поделилась на две колонии — Северную и Южную Родезию. Первая считалась протекторатом Британской южноафриканской компании, пока в 1924 году формально не перешла под управление короны. Впрочем, даже тогда детище Родса (скончавшегося в 1902-м от сердечной недостаточности) продолжало контролировать все ресурсы.

Северная Родезия оставалась преимущественно населена темнокожими работниками. Количество жителей европейского происхождения не превышало 3000, причем большинство из них работали в колониальной администрации. В Южной Родезии по итогам референдума 1922 года приняли систему самоуправления: около 40 тысяч белых жителей, купивших отчужденную у коренного населения землю, избирали премьер-министра. Правительство действовало от имени Британской империи, но политику проводило независимо от метрополии, хотя и с учетом ее интересов.

Территории, вошедшие в Северную Родезию, попали под управление Родса еще в начале 1890-х. Южная Родезия состояла из Машоналенда и Матабеленда, подчиненных в ходе войн в последующие годы. Именно эту колонию с ее моделью самоуправления, больше характерной для доминиона, и с большим процентом белого населения в англоязычной прессе часто описывали как образцовое заокеанское поселение. В интерпретации журналистов это было место, где местная экзотика гармонично сочеталась с европейской цивилизацией. Тяготы коренного населения корреспонденты и переселенцы либо игнорировали, либо описывали как досадное неудобство, спровоцированное несговорчивостью самих африканцев.

«Восстание 1896–1897 годов и Бурская война 1899–1902 годов стали серьезными препятствиями для переселенцев, — писала в 1927-м журналистка и активистка Этель Тоуси-Джолли, которая активно выступала за самоуправление колонии и несколько раз избиралась в законодательные органы Южной Родезии. — Но впоследствии война, которая забрала стольких мужчин, познакомила вновь прибывших с южноафриканскими колониями и с менее известной территорией Британской южноафриканской компании. Многие мужчины, отправившиеся на фронт добровольцами, почувствовали вкус Африки. Позже они вернулись и стали фермерами и колонистами. С тех пор и до настоящего времени не предпринималось систематических попыток привнести свежую европейскую кровь, хотя все соглашаются, что это было бы крайне желательно с учетом диспропорционального соотношения черных и белых жителей».

По подсчетам Тоуси-Джолли, 516 335 коренных жителей на момент написания ее очерка проживали в зонах, специально выделенных для темнокожих. Еще 150 650 африканцев жили у своих работодателей — белых фермеров, 122 тысячи — на пока не отчужденной правительственной земле, а 24 874 — в комплексах, приписанных к отдельным муниципалитетам. Местные начали массово переселяться в города, утратив, как пишет Тоуси-Джолли, ощущение своего племени и связь с землей. В основном такие переселенцы поневоле нанимались слугами, механиками, шоферами и брались за любую работу, не требующую образования и высокой квалификации.

Общественный уклад Южной Родезии авторка очерка охарактеризовала как «аристократию с классом высокооплачиваемых белых сотрудников, которые, в свою очередь, выступают работодателями для настоящего пролетариата, коренных жителей». Несмотря на подавляющий перевес темнокожего населения, комиссия по делам местных земель постановила 62% территории предоставить выходцам из Европы и лишь 38% оставить африканцам.

«Комиссия поддерживает политику сегрегации, которая подразумевает предоставление обеим расам права проявлять экономическую активность на отведенной для них территории, — объясняла Тоуси-Джолли. — Экономическое положение коренного населения, конечно, очень простое, но основывается оно на безнадежно низком уровне жизни. Традиционное представление переселенца о местных подразумевает, что Создатель не предусмотрел для них никакой другой роли, кроме как рубить дрова и черпать воду. В этом качестве коренной житель необходим для белого человека и для развития региона».

Тоуси-Джолли, хоть и рассуждала с явно империалистических позиций, откровенно описывала тяготы африканцев. В отличие от нее корреспондент издания Rhodesia Herald Н. С. Феррис в своем очерке 1926 года рисовал весьма идиллический образ Южной Родезии как удивительного края, манящего британцев близостью и в то же время недоступностью. С одной стороны, она уже несколько десятилетий находилась под контролем Британской империи. С другой — даже в 1920-х Южная Родезия всё еще ощущалась как нечто, что необходимо понять, почувствовать, покорить. В своем тексте Феррис приходит к выводу, что англичанам жизнь в колонии может показаться привлекательнее, чем укутанная плотным туманом повседневность метрополии.

«В конце концов приходит время возвращаться Домой [для тех, кто занимал в Южной Родезии административные или военные должности] на срок от двух до пяти лет в зависимости от здоровья, финансов и наклонностей, — писал журналист. — Но когда многолетнее желание исполняется и такой человек снова оказывается в Англии, у него возникает смутное чувство, будто Родезия была ярче, свободнее и лучше для жизни. По крайней мере, там было солнечно и тепло. И в туманном Лондоне к человеку приходит осознание, что хоть жизнь в Родезии и напоминала пеструю ленту, но хорошие полосы в ней явно перевешивали плохие. И тогда человек возвращается к солнцу, потому что не может иначе».

О положении местных ни Феррис, ни другие англоязычные авторы в рассказах о Родезии почти не упоминали. Те же продолжали работать за несоразмерную плату в городах вдали от родных поселений или на участках, которые больше им не принадлежали. Часто местные фактически становились рабами переселенцев, поскольку по условиям навязанных им соглашений лишались большинства прав, почти ничего не зарабатывали и не могли выдвигать европейцам никаких условий. Тем из них, кто обучался у христианских миссионеров, внушали, что их главная и единственная задача — удовлетворять потребности белого человека.

«Захват земли путем мошенничества, силы и обложения непомерными налогами, предназначенными для насаждения экономического рабства, оказался лишь началом, — пишет о положении темнокожих жителей специалистка по истории Южной Родезии Назима Мухаммед. — Как и в других колониях, экономика Родезии основывалась на выкачивании ресурсов и благосостояния африканских подданных для обогащения метрополии и белых переселенцев. Чтобы должным образом подготовить работников к службе на благо этой „извлекательной“ колониальной экономики и заодно легитимизировать расовое деление на государственном уровне, африканцев начали учить идеологии „белого превосходства“».

«Если бы Черчилль был жив, то эмигрировал бы в Родезию»

Свои последние годы первый и единственный премьер-министр независимой Родезии Иэн Смит доживал в небольшом и скромно обставленном доме на окраине столицы Зимбабве Хараре. Вплоть до самой смерти в 2007 году он в буквальном смысле оставлял дверь своей хижины нараспашку и предлагал заглянуть на чашку чая всем, кто проходил мимо. Во многом такая добродушность и общительность помогали ему справиться с ощущением одиночества, нахлынувшим после того, как в 1994-м скончалась его жена Джанет. По иронии судьбы, бунгало Смита располагалось недалеко от посольства Кубы — одного из последних коммунистических режимов, против которых он ожесточенно боролся, когда еще вел активную политическую карьеру.

В XXI веке в пожилом мужчине с копной седых волос, неизменно одетом в потрепанный свитер и собиравшем рисунки любимых британских истребителей Spitfire, с трудом можно было узнать человека, которого несколько десятилетий назад многие считали самым противоречивым и скандальными мировым лидером. Колумнист The Independent Руперт Корнуэлл и вовсе писал о Смите, что когда будет дописана последняя глава в истории деколонизации Африки, тот останется «не более чем подстрочным примечанием», «мелочным царьком, который пытался сопротивляться потоку темнокожих лидеров, неумолимо заполонявших континент».

Впрочем, Корнуэлл сразу оговаривается: проигнорировать влияние Смита на историю Зимбабве значило бы проигнорировать, как его страна на протяжении 15 лет «выкручивала руки международным дипломатам и британским политикам». Каким бы миролюбивым и непримечательным ни казался экс-премьер Родезии в 2000-х, еще относительно недавно его имя узнавали по всему миру, а его взгляды влияли на жизнь миллионов. Самым значимым вкладом Смита в историю стал принятый в ноябре 1965 года указ о выходе колонии из состава Британской империи в одностороннем порядке и сопровождавший принятие прогноз: Смит верил, что в ближайшую 1000 лет на территории, которой он руководил, не придет к власти ни один темнокожий.

Разрыв Смита с колониальным прошлым был тем более удивителен, что его происхождение вроде бы подразумевало абсолютную лояльность британской власти и преданность идеалам Сесила Родса. Отец будущего главы правительства Родезии Джок Смит переехал в Африку из Шотландии в 1898 году, накануне Бурской войны, и обосновался в маленьком провинциальном поселении, которое тогда называлось Селукве, а сейчас — Шуругви. Там он купил у колониальной администрации участок земли, построил ферму, начал выращивать лошадей для скачек, принял на себя руководство несколькими регбийными и крикетными командами. В 1919 году у него и англичанки Агнес Хадсон родился сын Иэн — такой же предприимчивый и энергичный, как отец. Он не демонстрировал успехов в учебе, зато, подобно большинству молодых жителей Родезии, обожал проводить время на свежем воздухе и заниматься спортом.

Многие биографы впоследствии называли Смита носителем характерных для британских переселенцев в Африке взглядов и мировоззрения. Такие люди с гордостью говорили о своем происхождении и о величии империи, не стеснялись радикального национализма и не видели ничего стыдного в демонстрации патриотических чувств. Колонизация и территориальная экспансия в их понимании были не просто внешнеполитическим курсом или погоней за ресурсами, а цивилизационной задачей. Способствовать же ей в понимании людей вроде Смита и его отца должен был каждый уважающий себя белый — представитель высшей расы.

«Мы, родезийцы, были британцами даже в большей степени, чем сами британцы, и мы гордились этим, — как-то сказал Смит в разговоре с журналистом Дэвидом Блэром. — Нас воспитывали с уважением к Юнион Джеку».

Когда в 1939 году началась Вторая мировая, Иэн без колебаний записался в летную школу, а затем стал пилотировать истребитель Spitfire. В составе ВВС он побывал в Персии, Европе и на Ближнем Востоке, получил ранение на Корсике и пять месяцев совершал вылазки за линию фронта в Европе с итальянскими партизанами. Война для него стала периодом личного триумфа.

После возвращения с фронта Смит решил продолжить образование — до войны он обучался торговому делу в Родезийском университете. Однако совсем скоро делом всей его жизни стала политика: за одно лето в 1948 году он избрался в парламент от Либеральной партии, купил ферму и женился. В тот период колониальные власти всё чаще затрагивали тему полной независимости — многие законодатели указывали на то, что отношения с метрополией в последнее время становились всё более формальными, и предполагали, что Родезия с ее отлаженной классовой системой и активным экспортом больше не нуждается в покровительстве Лондона.

На волне дискуссий о возможном выходе из состава Британской империи в 1953 году образовалась Центральноафриканская федерация — объединение, которое считалось протекторатом, но функционировало как частично независимое государство. В его состав вошли Северная и Южная Родезии, а также Ньясаленд, занимавший территорию современного Малави. Но из-за внутренних противоречий союз колоний просуществовал лишь до 1961 года. В Северной Родезии и Ньясаленде, где подавляющее большинство населения составляли представители коренных народов, усилились призывы к включению темнокожих в процесс управления квазигосударством. В Южной Родезии, которая опережала соседей во всём, что касалось экономики, образования, инфраструктуры и армии, количество белых жителей составляло около 250 тысяч человек. Это было всего 3% населения, но намного больше, чем в других колониях.

Многие местные политики, включая Смита, начали всерьез опасаться, что Британия передаст управление своими африканскими территориями темнокожему большинству, а затем предоставит им независимость, отстранившись от потенциальных конфликтов и оставив переселенцев на милость «дикарей». Как объясняет военный репортер Джон Исмей, с учетом стремительной деколонизации в других регионах Лондон действительно оказывал на власти Южной Родезии серьезное давление, чтобы те провели свободные выборы и допустили до них большинство граждан, независимо от расы. Единственным способом избежать «предательства» со стороны метрополии в понимании Смита стало обретение независимости в одностороннем порядке отдельно от Северной Родезии и Ньясаленда — тогда белые родезийцы смогли бы сохранить классовое разделение на основе цвета кожи.

Деколонизацию, начавшуюся в европейских империях после Второй мировой, Смит воспринимал как переход к деградации и упадку, но для Южной Родезии не видел другого будущего, кроме как выход из состава Британии.

Тем более что перед глазами был положительный пример ЮАР, которая в 1961 году обрела независимость, сохранила господство белого меньшинства и закрепила на всех уровнях режим расовой сегрегации. На волне нежелания местных националистов мириться с «надругательством» британских политиков над консервативными идеалами в 1962 году в колонии возникла новая правая партия — «Родезийский фронт». Ее основателями выступили Иэн Смит и два других предпринимателя и политика, Уинстон Филд и Дуглас Лилфорд.

В декабре того же года «Родезийский фронт» одержал победу на парламентских выборах. Правительство возглавил Уинстон Филд, который занимал более умеренную позицию по вопросам расовой политики и независимости, чем Смит, и на начальном этапе деятельности партии казался ее участникам более компромиссной фигурой. Однако реальным вдохновителем консерваторов, националистов и сепаратистов оставался именно Смит. В начале 1964 года соратники по партии проголосовали за передачу ему лидерства в «Родезийском фронте» и должности премьер-министра. Смит оправдал ожидания радикально настроенных единомышленников: в своих выступлениях он прямо затрагивал тему независимости, а родную колонию описывал как последний оплот европейских ценностей не только на Африканском континенте, но и вообще в мире. Как-то Смит сказал, что «если бы Уинстон Черчилль был жив сегодня, то обязательно эмигрировал бы в Родезию».

Спустя полгода после восхождения Смита Лейбористская партия под руководством Гарольда Вильсона обошла консерваторов на всеобщих выборах в Британии. Новое правительство склонялось к тому, чтобы перед предоставлением независимости ввести в колониях принцип волеизъявления большинства. Попытки донести до Вильсона позицию белой элиты не увенчались успехом. Смит и его соратники поняли, что для сохранения расовой сегрегации необходимо действовать быстро.

«В самой Британии нам пришлось иметь дело с социалистическим правительством, нацелившимся на умиротворение культа марксизма-ленинизма даже в ущерб традиционным ценностям Британской империи», — писал Смит в мемуарах (кстати, названных «Великое предательство»).

Еще он упрекал власти метрополии в «нарушении договоренностей, двойных стандартах и шантаже». Разногласия лишь подталкивали Смита в сторону сепаратизма, что он, считавший себя подлинным патриотом, переживал как личную трагедию.

Утром 11 ноября 1965 года, после очередного провального раунда переговоров по телефону с Вильсоном, он решился на судьбоносный шаг и объявил о принятии декларации независимости в одностороннем порядке. Так началась бурная, но короткая история существования государства Родезия под властью Иэна Смита.

«Мы в одночасье превратились в величайшее зло на свете»

Рассуждая впоследствии о декларации независимости, многие историки и журналисты называли ее «нелепым документом», а аргументацию Смита за ее принятие характеризовали как «абсурдную».

Корреспондент The Telegraph Дэвид Блэр, который лично общался с родезийским лидером, недоумевал, на основании чего тот решил, что у 3–4% белого населения получится монополизировать экономическую и политическую власть и удерживать ее, не имея за плечами авторитета и ресурсов Британской империи.

Приняв решение об отделении, Смит понадеялся, что Родезия получит поддержку со стороны соседей — Португалии, которая на тот момент контролировала Мозамбик, и ЮАР, которая могла поставлять молодому государству топливо и электроэнергию. Премьер-министр предположил, что режим апартеида с готовностью откликнется на предложение о сотрудничестве из-за идеологической близости. Со стороны Лиссабона Смит рассчитывал получить гарантии безопасности, поскольку протяженность границы между Мозамбиком и Родезией составляла более 1000 километров.

Смит обрисовал идиллическую картину коллегам по правительству и заручился их единогласной поддержкой.

После принятия документа о выходе из состава Британской империи он обратился к населению по радио и заявил, что Родезия отказалась сдаваться на милость «африканских и азиатских коммунистов». В его интерпретации освободившаяся колония «нанесла удар во имя правосудия, цивилизации и христианства».

В Лондоне давно обсуждали вероятность подобного развития событий, но всё равно промедлили с реакцией на скандальное выступление Смита. Как объясняет уроженец Зимбабве, писатель, журналист и документалист Питер Годвин, британское Министерство иностранных дел относилось к действиям родезийских националистов как к спонтанной, но обреченной на угасание вспышке эмоций, плохо подготовленному мятежу. Их оценка во многом соответствовала действительности, однако плохое планирование, непомерные амбиции и утопические ожидания не помешали Смиту действительно отделиться от Британии и захватить власть на ближайшие годы.

«Ответственность за отделение Родезии лежит не только на Смите, но и на британских властях, — рассуждает Годвин. — Освобождение африканских территорий проводилось безответственно и больше напоминало поспешное выбрасывание за борт, независимо от того, насколько плохо колонии были подготовлены к самоуправлению. Особенно плохо Министерство иностранных дел разобралось с родезийским вопросом. Восприятие британцев сильно искажала снисходительность. Британские дипломаты отметали белых родезийцев как представителей нижнего среднего класса, сборище провинциальных клерков и ремесленников, мелких унтер-офицеров империи».

---

«Декларация независимости застигла британское Министерство внутренних дел врасплох, — продолжает автор нескольких книг об истории и обществе Родезии и Зимбабве. — Они не верили, что родезийцы окажутся достаточно наглыми, чтобы взбунтоваться против короны. После декларации дипломатическая некомпетентность продолжилась: Гарольд Вильсон по совету своего внешнего ведомства уверенно предсказал, что родезийское восстание продлится несколько недель. Он ошибся на 15 лет. Этот просчет привел к тому, что сложились подходящие условия для гражданской войны, в которой погибли тысячи людей. Большинство из них были темнокожими мирными жителями».

Смит и другие родезийские лидеры еще до 11 ноября 1965 года отчетливо осознавали, что Вильсон, несмотря на бахвальство и оптимистичные прогнозы, никогда не санкционирует военное вторжение в бывшую колонию, чтобы свергнуть сепаратистов. В Родезии оставалось слишком много вчерашних британских подданных, включая уважаемых белых переселенцев. Как отмечал политический аналитик Пол Муркрафт, «в пропорциональном соотношении в обеих мировых войнах участвовало больше белых родезийцев, чем в любой другой части Британской империи, включая само Соединенное Королевство». Многие сторонники Смита имели тесные связи с офицерским составом метрополии. К тому же подобная мера стала бы однозначным признанием дипломатического провала и поставила бы под угрозу весь проект деколонизации. Вместо этого британское правительство ввело против Родезии санкции, призванные ограничить импорт топлива и экспорт табака.

Однако на первых порах расчет Смита на поддержку со стороны ЮАР и Португалии сработал. Несмотря на отсутствие дипломатических отношений и непризнание самостоятельности Родезии ООН, ему удалось наладить торговые связи с режимом апартеида в Претории и с диктатурой Антониу ди Салазара в Лиссабоне. Из-за этого санкции не произвели почти никакого эффекта.

Уже в октябре 1966 года Смит встретился с Вильсоном на борту британского крейсера «Тайгер», чтобы провести «переговоры о возможности переговоров». В 1968-м состоялась еще одна встреча — на сей раз в Гибралтаре.

Однако достичь компромисса дипломатическими средствами не получилось из-за расхождения по самому ключевому вопросу: британский премьер требовал от родезийского отменить декларацию независимости, вернуться в состав Содружества и совместно разработать план предоставления независимости, выгодный не только белым элитам, но и темнокожему меньшинству. Смита такой ход событий не устраивал — он ни за что не хотел отказываться от сегрегации и прерывать крестовый поход за «традиционные ценности».

С тех пор и до самой смерти он затаил обиду на Британию за попытку демонизировать его самого и режим, провозглашенный им в бывшей колонии.

«До декларации независимости британское правительство постоянно говорило нам, что мы — пример для других участников Содружества в Африке, — писал Смит. — Но как только мы заявили о своей независимости, мы вдруг в одночасье превратились в величайшее зло на свете».

«Чем больше мы убивали, тем счастливее себя чувствовали»

Британский политический аналитик Пол Муркрафт предполагает, что даже если бы некоторые офицеры в метрополии и подали в отставку в знак протеста, если бы получили приказ организовать вторжение в Родезию, подавляющее большинство военных безоговорочно подчинилось бы. Ссылаясь на высокопоставленного сотрудника родезийской разведки, Муркрафт добавляет, что за исключением нескольких «отчаянных ребят» в полиции и армии никто в бывшей колонии не стал бы оказывать сопротивления в случае ввода войск. Однако Лондон так и не решился разоблачить «блеф» Смита. Вместо этого Вильсон сосредоточился на санкциях.

«Санкции не сработали по нескольким причинам, — продолжает Муркрафт. — Главным образом потому, что применялись медленно, робко и цинично. Сама Британия продолжила поставлять Родезии нефть. Вашингтон по-прежнему закупал стратегические материалы — в основном хром. Больше половины сделок родезийское правительство заключало со странами социалистического блока. Многие из них организовывались при посредничестве компаний из Австрии, ФРГ, Швейцарии и Бельгии. С Востока в Родезию поступала тяжелая техника».

В начале 1970-х ситуация для независимой Родезии начала складываться еще более благоприятно, поскольку к власти в Британии снова пришли консерваторы. Некоторые члены правительства Эдварда Хита откровенно симпатизировали режиму Смита и считали расовую сегрегацию лучшим режимом для бывшей колонии. Санкции не наносили никакого урона экономике, местная армия успешно подавляла попытки темнокожих повстанцев свергнуть премьера. Бывшего главу правительства Южной Родезии Гарольда Тодда, которого Смит опасался как потенциального лидера белой оппозиции, поместили под домашний арест, а его дочь Джудит выслали за границу.

В 1971 году Смит даже достиг с министром иностранных дел британского консервативного правительства Александром Дуглас-Хьюмом соглашения о признании Британией родезийской декларации независимости в обмен на принятие Родезией новой Конституции, закреплявшей возможность для темнокожих политиков участвовать в выборах в максимально далеком будущем. Однако соглашение сорвалось после того, как оценивавшая его комиссия проконсультировалась с представителями африканского населения и предоставила отрицательный отзыв. Смит отмел выводы главы комиссии, судьи Эдварда Пирса, назвав его отчет «абсолютным мошенничеством». Однако, как бы ни возмущался главный идеолог расовой сегрегации, принцип «никакой независимости до принятия власти большинства» остался непреложным. Так растворилась последняя надежда Смита на признание международным сообществом суверенитета белой Родезии.

Еще несколько лет всё продолжалось как раньше: в бывшей колонии сохранялась иллюзия хрупкой стабильности, спецслужбы и армия сдерживали повстанцев, Португалия, ЮАР и другие страны обеспечивали бесперебойное функционирование родезийской экономики. Однако в середине 1970-х случились два события, которые перечеркнули будущее непризнанного государства под властью Смита. Первое — это вступление Кубы в гражданскую войну в Анголе на стороне коммунистических сил.

Неожиданное распространение левой идеологии на континенте всерьез встревожило Вашингтон. Опасаясь, что режим расовой сегрегации в Родезии в конце концов спровоцирует полномасштабную революцию с установлением коммунистической диктатуры, США разорвали все экономические и политические связи с режимом Смита. Через год так же поступила ЮАР.

Вторым ключевым событием стала деколонизация Португалии. В независимом Мозамбике к власти пришел темнокожий президент Самора Машел. Неожиданно по ту сторону восточной границы Родезии вместо идеологических союзников Смита оказались потенциальные сторонники повстанцев. Новое руководство Мозамбика могло и не вступить в гражданскую войну в соседней стране, но оно уж точно не стало бы поддерживать режим расовой сегрегации. С учетом этого у Смита почти не оставалось надежд на победу в противостоянии с повстанческими организациями. Его враги заручились поддержкой единомышленников из Мозамбика и коммунистических режимов с других континентов. Опасения США и ЮАР по поводу левого поворота в регионе начинали сбываться. Последние годы своего правления Смит посвятил попыткам оттянуть неизбежное.

«В 1965-м мало кто из ключевых участников родезийской саги осознавал, что у них на глазах разворачивается античная трагедия, — пишет политический аналитик Пол Муркрафт. — Приход к власти темнокожих был неизбежен, но тот факт, что белым родезийцам позволили без последствий объявить о независимости, делал неизбежным и последующий ожесточенный конфликт. Продолжительность этого конфликта предопределили два фактора: внутренние конфликты темнокожих повстанцев и низкая эффективность санкций против правительства Смита».

Все эти факторы предопределили не только исход конфликта за судьбу Родезии, но и его продолжительность. Муркрафт делит гражданскую войну, которая фактически началась сразу после выхода из состава Британской империи, на три фазы: с 1965-го по 1972-й, когда для сдерживания повстанцев хватало относительно небольшого количества правительственных сил; с 1972-го по 1976-й, когда ни у одной из сторон не получалось добиться решающего перевеса; и с 1976-го по 1980-й, когда режим Смита оказался вовлечен в полномасштабный конфликт без шансов на победу.

На заключительном этапе противостояния Смит пробовал все возможные варианты, чтобы если не выиграть войну, то хотя бы оттянуть падение белых элит. Спустя более чем 20 лет после окончания конфликта он говорил, что не жалеет о почти 30 тысячах погибших с 1965-го по 1979-й. «Чем больше мы убивали, тем счастливее себя чувствовали, — объяснял бывший премьер Родезии. — Мы сражались с террористами».

Параллельно Смит пытался встречаться с относительно миролюбивыми темнокожими политиками, рассчитывая таким образом задобрить коренное население. Среди его собеседников были представитель народа матабеле и будущий вице-президент Зимбабве Джошуа Нкомо, ранее подвергавшийся преследованиям за антиколониальные взгляды Ндабанинги Ситоле и Абель Музореве, который в 1979-м стал премьером просуществовавшего меньше года непризнанного государства Зимбабве-Родезия. Лидер режима белой сегрегации взял курс на «внутреннее урегулирование». Его риторика снова свелась к обвинениям в предательстве, которые теперь звучали в адрес не только Британии, но и ЮАР.

Безвыходность ситуации подчеркнуло решение премьер-министра ЮАР Балтазара Йоханнеса Форстера полностью прекратить поставки вооружений соседям. Форстер действовал в рамках мирной инициативы, которую разработал госсекретарь США Генри Киссинджер и которая в основном преследовала цель «приструнить» Иэна Смита. В Претории, как и в Вашингтоне, беспокоились о том, что если родезийское правительство продолжит сопротивляться повстанцам, то конфликт эскалирует и затронет не только Родезию, но и саму ЮАР. Повысилась бы и вероятность вступления в войну Кубы и СССР, как случилось в Анголе. Во второй половине 1970-х сложилась парадоксальная ситуация, когда выступавший за расовую сегрегацию и против коммунистических движений режим апартеида был готов «пожертвовать» Родезией, чтобы обезопасить себя и затормозить распространение «красной чумы».

«Ворстер сделал для того, чтобы сломить боевой дух белых родезийцев, столько же, сколько лидер повстанцев Роберт Мугабе», — заключил Пол Муркрафт.

От расовой сегрегации к диктатуре

В отчаянной попытке удержаться у власти Смит в марте 1978 года наконец заключил с темнокожими сторонниками мирного урегулирования соглашение, по которому коренное население получило бы право участвовать в политической жизни. Однако поддержавшие инициативу премьера Ндабанинги Ситоле и Абель Музореве не представляли интересы всех темнокожих родезийцев и уж тем более — бойцов «Патриотического фронта». Эта повстанческая организация под руководством бывшего учителя начальных классов и приверженца марксизма-ленинизма Роберта Мугабе выступала за войну до полного отстранения белого меньшинства от власти.

Мугабе еще в конце 1950-х вступил в созданную другим сторонником независимости темнокожего населения Джошуа Нкомо Национальную демократическую партию. После запрета на политическую деятельность в 1961 году партия сменила название на «Союз африканского народа Зимбабве» (ЗАПУ), что, конечно, не обезопасило ее от преследований со стороны колониальных властей. Спустя еще два года Мугабе, недовольный стратегией Нкомо, основал с несколькими единомышленниками другую оппозиционную партию — «Зимбабвийский африканский национальный союз» (ЗАНУ).

А в 1964 году будущего президента на 10 лет посадили в тюрьму за выступления против правительства Смита. Но политическая карьера Мугабе на этом не оборвалась — тяготы, перенесенные ради своих убеждений, лишь добавили ему авторитета. Спустя два года после освобождения, в 1976-м, он отстранил возглавлявшего ЗАНУ Ндабанинги Ситоле и фактически получил единоличный контроль над партией. Именно в этом качестве он начала продвигать идеи бескомпромиссной борьбы против правительства Смита до полной победы.

Между тем Смит хоть и не сказал об этом напрямую, но смирился с идеей политического доминирования темнокожего большинства. В первой половине 1979 года он по соглашению с епископом Абелем Музоревой, лидером более умеренной по сравнению с ЗАПУ и ЗАНУ партии «Объединенный африканский национальный совет», провел среди белых референдум о принятии новой Конституции. В соответствии с ней страна переименовывалась в Зимбабве-Родезию, а темнокожему населению предоставлялись равные политические права. Реформу поддержали больше 85% (около 57 тысяч) представителей белой общины. Еще через несколько месяцев в государстве, независимость которого по-прежнему не признавало международное сообщество, прошли парламентские выборы. Победу на них одержала партия Музоревы. Сам епископ возглавил новое правительство, а Смит в соответствии с договоренностями о мирном урегулировании стал министром без портфеля.

Однако из-за неуступчивости партизан из ЗАПУ и ЗАНУ война продолжилась. Не желая оставаться в стороне от передела власти в бывшей колонии, британское правительство под руководством Маргарет Тэтчер склонило Смита и Музореву к переговорам с повстанцами. Ключевым условием прекращения боевых действий со стороны Нкомо и Мугабе стало проведение новых выборов с участием их партий. Кабинет Тэтчер и администрация американского президента Джимми Картера потребовали того же, заявив, что иначе не признают независимости Родезии.

Состоявшиеся в феврале 1980 года выборы закончились триумфом партии Мугабе, который после поездки в Лондон заручился поддержкой британских властей. Как пишет колумнист The Guardian Саймон Тисдолл, «лорд Каррингтон, министр иностранных дел, предложил лидеру повстанцев играть роль прозападного демократического лидера, и какое-то время тот ее исполнял». С победой Мугабе, ставшего новым премьером, и формированием нового парламента, в котором белым отводилось 20 из 100 мест, завершилась история Родезии: по условиям внутренних и международных соглашений страна начала называться Зимбабве.

«Восхождение Мугабе после официального признания независимости Зимбабве от Британии не было предопределено, — пишет журналист Саймон Тисдолл. — Лидер ЗАПУ Джошуа Нкомо занимал сильные позиции и препятствовал доминированию ЗАНУ под руководством Мугабе. Оба политика считались выдающимися революционерами, но отличались почти во всём остальном. Нкомо был типичным среди африканских лидеров „большим человеком“ — харизматичным, эмоциональным, непостоянным. Более холеный и гибкий Мугабе по сравнению с ним проводил впечатление интеллектуала — изобретательного, расчетливого и тщеславного».

Возможно, именно эти качества позволили Мугабе опередить Нкомо и убедить правительство Тэтчер в том, что он сможет стать лучшим и более полезным для британцев лидером Зимбабве. И первое время он действительно не давал лондонским консерваторам — да и большинству соотечественников — поводов усомниться в своем выборе.

На протяжении почти всех 1980-х, когда Мугабе сначала возглавлял правительство, а затем стал президентом, Зимбабве считалась одной из самых развивающихся стран Африки. Конечно, мгновенно оправиться от всех потрясений военного времени не получилось. Однако экономика развивалась стремительным темпами, доступ к образованию упростился, а уровень здравоохранения повысился. Залогом процветания в тот период стало сельское хозяйство — в англоязычной прессе Зимбабве прозвали «житницей континента».

Под впечатлением от нового лидера остался даже Иэн Смит, который не покинул страну и по-прежнему выступал от имени белых националистов. К его удивлению, «закоренелый марксист-революционер» оказался совсем не головорезом.

«Он вел себя как утонченный европеец и был очень учтив», — вспоминал экс-премьер.

Обсуждая судьбу Зимбабве со Смитом, Мугабе согласился, что ему достался настоящий «алмаз», и пообещал сделать всё, чтобы государство процветало. У многих вызывал удивление тот факт, что бывший лидер повстанцев не арестовал и не выслал Смита как идеологического оппонента и сторонника расового неравенства.

Однако Мугабе, придя к власти, старался действовать прагматично: какие бы преступления против коренных народов ни совершал Смит во главе Родезии, теперь он со своим белым меньшинством не представлял никакой угрозы власти. Вместо него новый глава государства сосредоточился на конкурентах, которые еще могли навязать ему политическую борьбу. Главным из них оставался лидер ЗАПУ Джошуа Нкомо, занявший должность министра внутренних дел в правительстве Мугабе. Свою роль в разногласиях сыграл и тот факт, что Мугабе и Нкомо происходили из враждовавших народов — шона и матабеле соответственно.

Опасаясь сплочения вокруг Нкомо представителей его этнической группы, Мугабе развернул масштабные репрессии против матабеле и всех остальных, кого сотрудники его службы безопасности подозревали в свободомыслии. Неугодные новой власти граждане, которым Мугабе еще недавно обещал всеобщее равенство, теперь подвергались пыткам и внесудебным расправам.

В феврале 1982 года премьер-министр обвинил Нкомо в подготовке заговора и сравнил его с «коброй, заползшей в дом». Чтобы избежать ареста и смерти, Нкомо пришлось бежать из страны. В Зимбабве он вернулся лишь через пять лет, согласившись с инициативой Мугабе о переходе на однопартийную систему. Лишь тогда, в 1987 году, Мугабе свернул репрессии против матабеле и оппозиционеров. ЗАПУ и ЗАНУ слились в одну партию под названием ЗАНУ — «Патриотический фронт». Подчинившегося Нкомо в знак примирения назначили вице-президентом.

«Даже Сесил Родс не повинен в таком количестве смертей»

«Люди обычно говорят, что что-то изменило Мугабе, но я в это не верю, — сказала журналистка Мишель Фол, которая больше 30 лет освещала события в родном Зимбабве и других африканских странах. — Он всегда был убийцей. Чтобы стать президентом, Мугабе убивал своих соратников. Я не думаю, что он когда-либо менялся. В начале 1980-х случился короткий медовый месяц, когда он доброжелательно общался с белыми и почти со всеми, кроме народа матабеле. А потом начались ужасные чистки и убийства, которые продолжились четыре года. Весь мир закрывал на них глаза, потому что Мугабе хорошо обращался с белыми фермерами. Международное осуждение пришло лишь после того, как нескольких белых убили, а других — согнали с их участков. Королева даже пожаловала Мугабе рыцарский титул после всех совершенных им убийств, о которых все отлично знали. Его лишили титула только после того, как он начал преследовать белых».

К концу XX века Мугабе полностью подчинил себе СМИ, сферу образования, полицейские и военные структуры. Однако экономика страны за это время пришла в упадок, и всё больше жителей Зимбабве выступали против безальтернативного правления бывшего освободителя. После того как на референдуме 2000 года большинство избирателей отвергли реформы, которые позволили бы диктатору остаться у власти еще на 10 лет, тот решил вернуть себе народную поддержку. Для этого он переложил вину за разруху на «белых угнетателей» и разрешил безвозмездно отчуждать их земли в пользу темнокожих ветеранов войны за независимость.

«Если белые поселенцы забрали у нас землю, не заплатив за нее, то мы можем точно так же бесплатно забрать землю у них», — рассуждал Мугабе.

К началу XXI века около 70% пригодной для возделывания земли в Зимбабве принадлежало примерно 4000 крупных белых фермеров. Из них почти две трети купили свои участки уже после окончания войны и признания независимости международным сообществом. Их право владения основывалось на постановлениях не колониальной администрации или правительства Иэна Смита, а самого Роберта Мугабе. Однако Мугабе обвинил их в преступлениях колонистов вековой давности, объявил об экстренном проведении земельной реформы и фактически санкционировал выселение белых граждан с их участков любыми методами.

«Родс действительно был расистом и империалистом, который построил общество, основанное на эксплуатации, — рассуждает политолог Симукай Чигуду. — Но Мугабе использовал эту историю, чтобы отвлечь внимание от коррумпированности своего режима. Он выставил белых фермеров виновными в экономических проблемах, а оппозиционеров обвинил в недостатке патриотизма».

Сначала белые фермеры отказывались покидать свои участки. Однако после того, как темнокожие мародеры при поддержке режима Мугабе убили около 10 землевладельцев и почти 200 работников из коренных народов, остальным пришлось подчиниться.

За несколько лет количество белых, чьи фермы во многом составляли основу национальной экономики, сократилось с более чем 4000 до менее чем 500. Около 200 тысяч темнокожих, раньше занимавшихся возделыванием земли и сбором урожая, лишились работы, а во многих случаях и жилья. Злая ирония заключалась в том, что до начала передела большинство граждан Зимбабве, включая белых, соглашались с необходимостью земельной реформы. Однако то, как провел ее Мугабе, навредило всем слоям населения, включая тех, кому она, предположительно, должна была помочь.

Действия диктатора не только вновь обрушили на Зимбабве международные санкции, но и усугубили экономический упадок. До 2000 года в стране ежегодно собирали больше полутора миллионов тонн кукурузы, но к 2003-му этот показатель опустился до 500 тысяч. Объемы собранной пшеницы за тот же период — с 309 тысяч тонн до 27 тысяч. Табака — с 265 тысяч в 2000-м до 66 в 2003-м. Резкое снижение производства и экспорта спровоцировало голод.

«Раньше правительственные склады были до потолков заполнены кукурузой и пшеницей, но теперь они пустуют, — писала в 2003-м корреспондентка The Atlantic Саманта Пауэр. — Зимбабвийцы страдают от постоянного недоедания. Даже в крупных городах люди гибнут от голода».

Мугабе делал всё, чтобы скрыть информацию о беспрецедентной нехватке ресурсов: усиливал охрану складов, высылал иностранных журналистов, задерживал и пытал оппозиционеров. Когда, несмотря на цензуру и пропаганду, в марте 2002 года на выборах больше 40% голосов набрал глава оппозиционной партии «Движение за демократические перемены» Морган Цвангираи, власти, по мнению многих независимых наблюдателей и критиков Мугабе, подтасовали результаты, чтобы обеспечить победу действующему президенту. Самого Цвангираи несколько раз задерживали и обвиняли в госизмене. От казни его с большой долей вероятности спасло лишь давление международных лидеров.

Среди других «достижений» Мугабе исследователи его режима выделяют закрытие и разгон в начале 2000-х редакции последней в стране независимой газеты Daily News и основание радикальной молодежной организации «Зеленые бомбардировщики», участников которой обучали возводить блокпосты, готовить зажигательные бомбы и ненавидеть критиков действующей власти.

В 1998 году президент Зимбабве отправил треть своей армии — около 11 тысяч солдат — в ДР Конго, где тогда шла гражданская война. Формальной причиной интервенции Мугабе объявил желание поддержать коллегу Лорана Кабилу в противостоянии с повстанцами. В действительности же диктатор Зимбабве рассчитывал получить доступ к конголезским ресурсам: алмазам, кобальту и древесине. Когда многие в Зимбабве, включая некоторых офицеров, начали возмущаться тому, насколько наплевательски Мугабе относится к жизням своим граждан, тот обвинил критиков в прислуживании «белым хозяевам». Контингент его армии оставался в ДР Конго до 2003 года — всё это время на войну тратились огромные средства из бюджета, что, впрочем, не мешало президенту и его ближнему кругу вести роскошный образ жизни.

Еще одной трагедией Зимбабве периода правления Мугабе стала эпидемия ВИЧ, которой государство не могло эффективно противостоять из-за отсутствия денег. Чтобы сформировать бюджет на помощь инфицированным и борьбу с распространением инфекции, в конце 1990-х правительство ввело особый трехпроцентный налог. Однако новые выплаты в пользу власти лишь понизили уровень жизни населения, никак не повлияв на ситуацию с ВИЧ. Медицинские сотрудники рассказывали иностранным журналистам о том, что выписывать препараты бесполезно: у местных всё равно не хватит средств на необходимые лекарства.

«За всю историю этой страны никто не повинен в таком количестве смертей, как Мугабе, даже Сесил Родс, — заверил в 2003 году представитель репрессированного народа ндебеле Джордж Мквананзи. — Когда мы достигли независимости, наш регион никогда не ощутил этого. Мы просто перешли из-под одной колониальной администрации под власть другой».

О том, насколько похожи режим расовой сегрегации в Родезии и диктатура в Зимбабве, упоминает и писатель Питер Годвин:

«Во многих отношениях именно гражданская война радикализировала поколение темнокожих политиков и создала заклятого врага Иэна Смита, Роберта Мугабе, обеспечив ему почти мессианский статус героя-освободителя. Методы же Мугабе во многом напоминали методы человека, против которого он боролся».

Режим Роберта Мугабе пал лишь в 2017 году, когда военные поддержали отстраненного вице-президента Эмерсона Мнангагву, а по всей стране прошли массовые протесты. Спустя еще год Мнангагва — вероятно, тоже с подтасовками — одержал победу на выборах и стал новым главой государства, а в 2019-м 95-летний Мугабе скончался после продолжительной болезни. Он пережил Иэна Смита на 12 лет. Тот в последние годы жизни в основном злорадствовал над теми, кто в начале 1980-х предпочитал его режиму расовой сегрегации президентство Мугабе.

«Вы не представляете, как много людей подходят ко мне и говорят, что были тогда слишком упрямы, не соглашаясь со мной, — хвастался Смит. — Люди говорят: „Но теперь мы видим, что вы правы. Они не приспособлены для того, чтобы править“».

Под «ними» Смит подразумевал темнокожих. Некоторые жители Зимбабве действительно начали воспринимать бывшего премьера как пророка — особенно в начале 2000-х, когда тот активно высказывался в защиту пострадавших от земельного передела.

Однако для более прозорливых интерпретаторов политической истории Зимбабве даже тогда было очевидно, что нынешние несчастья страны во многом стали результатом противостояния и поочередного правления двух людей с извращенными представлениями о том, каким должно быть процветающее государство.

«При всех своих различиях Роберт Мугабе и Иэн Смит не понимали одного и того же — правительство не может долго и стабильно существовать, если его единственная цель состоит в удовлетворении политических и экономических интересов меньшинства в ущерб всем остальным», — писала журналистка Саманта Пауэр.

Преступления и ошибки Роберта Мугабе и Иэна Смита с годами стерли различия между ними самими и их режимами: оба политика позиционировали себя борцами за независимость и процветание, оба сформировали малочисленную элиту и вогнали большинство населения в нищету. Оба, преследуя личные иллюзии, откладывали неизбежные перемены, притесняли несогласных, цеплялись за реальность, которая рушилась у них на глазах. Наследие этих людей и последствия их заблуждений во многом продолжают определять реальность бывшей Родезии и сегодня.