Древнерусская романика: необыкновенные приключения итальянской архитектуры на Руси

Предметы старины хранят налет
Неуловимой сущности — она
Бесплотна, как эфир, но включена
В незыблемый космический расчет.
То символ непрерывности, для нас
Почти непостижимой, тайный код
К тем замкнутым пространствам, где живет
Минувшее, сокрытое от глаз.

Говард Филлипс Лавкрафт

***

Культурное пространство Средневековья было по-настоящему единым — от Наварры и Далмации до Прибалтики и суздальского Ополья. Его единство обеспечивали не только родственные и политические связи элиты — в едва ли не большей степени это дело рук неизвестных нам по именам итальянских мастеров, работавших всюду, где платили деньги. В каждой стране, в каждом городе, у каждого монарха они строили по-разному, но всегда оставляли архитектурный шифр, разгадывать который — особое удовольствие.

Благодаря этим намекам можно почувствовать себя Индианой Джонсом — надо лишь посмотреть на арки оконных проемов и входных порталов, на резьбу узоров и аркатурно-колончатые пояски; в нашей сегодняшней истории дьявол — именно в этих деталях!

Сразу скажем, о каких именно древних сооружениях у нас пойдет речь:

• Успенский и Дмитриевский соборы во Владимире;
• Церкви Покрова на Нерли и Бориса и Глеба в Кидекше;
• Палаты Андрея Боголюбского в Боголюбове;
• Спасо-Преображенский собор в Переславле-Залесском;
• Рождественский собор в Суздале;
• Собор Петра и Павла на Городянке в Смоленске;
• Церковь Николы на Липне в Новгороде;
• Церковь Рождества Богородицы в Порхове;
• Два собора в Чернигове: Бориса и Глеба и Успенский собор Елецкого монастыря;
• Сигтунские и Корсунские врата Софийского собора, а также росписи Антониева монастыря в Новгороде.

Всё вышеперечисленное было построено во времена упадка Киевского княжества и возвышения Владимиро-Суздальского. Такие же тенденции — всё меньшее участие византийцев в жизни Руси и всё более широкие контакты с немцами и итальянцами — заметны и в культуре. Так сложилось потому, что в XII веке роль Византии в мировой политике стала сокращаться, а роль Священной Римской империи — расти. Во всей Европе это было время великих перемен, когда старый мир раннего Средневековья уступал дорогу чему-то новому и небывалому.

Рождались новые нации, философские доктрины и культурные тенденции. В 1135 году аббат Сугерий начал перестройку аббатства Сен-Дени — и создал готический стиль в архитектуре. Величайшая держава последних пятиста лет, Византия, разваливалась под гнетом внутренних проблем и ударами извне — разграбление Константинополя в 1204 году стало реальным концом старой Европы. Ну а русские князья боролись за великокняжеский престол в Киеве. Умерший в 1125 году Владимир Мономах был последним владыкой единой Древней Руси — его ближайшие потомки устроили грызню, вошедшую в учебники как период феодальной раздробленности. И с середины XII века Киев постепенно перестает быть политическим и культурным центром — за него еще ведут войны и травят друг друга на пирах, но иконописцы, архитекторы и монахи мало-помалу разъезжаются по более спокойным краям.

До татаро-монгольского нашествия наши связи с Западной Европой были намного теснее, чем даже сейчас.

И речь не только об Анне Ярославне, дочери Ярослава Мудрого и супруге Генриха I, короля Франции из династии Капетингов. Конечно, политические связи выросли из родственных — Рюриковичи охотно раздавали дочерей замуж за виднейших европейских правителей, надеясь — и не без оснований — на определенную помощь в будущем. Таковой стали, в числе прочего, мастера-камнетесы, регулярно приезжавшие на Киевскую и Владимирскую Русь. Сначала и долгое время это были сплошь греки — Византия после своих непродолжительных Темных веков сохранила блестящие достижения римской культуры и отправляла агентов любым государям, только бы они были христианами. И пока Киевское княжество не утратило могущества, а Византии было дело до далеких северных соседей, у нас работали греки. По всей Руси — от Галича на Волыни до Пскова. Но в начале XII века по своим родственным каналам многие русские князья выяснили, что не только в Константинополе умеют класть камень на камень и кирпич на кирпич. Более того, строители из не менее близкородственной Священной Римской империи иной раз обходятся дешевле, чем византийские…

Владимир Седов, искусствовед и археолог, член-корреспондент Академии наук, специально для «Ножа»:

«Действительно, несмотря на Великую схизму, наши князья охотно женились на европейских принцессах, которые привозили с собой придворных мастеров — живописцев, строителей, инженеров, ювелиров. В точности как в XV веке Софья Палеолог привезла с собой бежавших от турок соотечественников-византийцев.

Князьям — не только киевским, всем вообще — хотелось какого-то шика, хотелось не ударить в грязь лицом, ну а итальянские специалисты были доступнее греческих. Это продолжалось до середины XIII века, когда татаро-монгольское нашествие разорвало связи Руси с Западной Европой.

В это время романский стиль исчезает с нашего культурного пространства».

Откуда мы это знаем? Как мы вообще можем утверждать, что шедевры древнерусского зодчества, священные символы нашей культуры созданы руками пришлых мастеров? На это прямо указывают некоторые древнерусские летописи и первый русский историк Василий Татищев. Долгое время принято было сомневаться в достоверности источников Татищева, поскольку он ссылался на утраченные уже в XVIII веке тексты. Но современный архитектурный анализ реабилитировал его.

***

В то же время, в XI–XII веках, германские императоры из династии Гогенштауфенов с переменным успехом пытались создать из своей Священной Римской империи более-менее крепкое и единое государство. Главной проблемой была Италия — богатая, но крайне своевольная страна, которую никак не удавалось ни покорить мечом, ни купить золотом и обещаниями. Впрочем, контроль над северной Италией оставался важнейшим политическим вопросом Европы аж до времен Наполеона.

И вот так сложилось к XII веку, что только ломбардцы изо всех вообще европейцев умели строить по-настоящему великолепные дворцы, крепости и соборы. Их нанимали для аквитанского двора французских и английских королей, им предлагали внушительные деньги в Британии, а в Германию их вывозили в качестве ценных трофеев. Фридрих Барбаросса, один из предводителей Третьего Крестового похода, много лет воевал с Миланом и его союзниками за то, чтобы реально, а не формально собрать под свой скипетр вольных итальянцев. И когда успех был на его стороне, в немецкие земли за Рейном регулярно отправлялись камнетесы, скульпторы, художники и инженеры — работать на великую империю.

Барбаросса был в достаточно близком (по меркам того времени) родстве с Андреем Боголюбским, сыном Юрия Долгорукова, внуком Владимира Мономаха, и они даже дружили по переписке. Это объясняет просьбу великого князя владимирского прислать ему «мастеров для строения оного из умных земель».

Он просил у германского императора итальянцев, построивших к тому времени собор в Вормсе. Ну а в 1158 году ломбардцы приступили к сооружению Успенского собора во Владимире.

***

Итальянцы не были бы великими строителями, если бы лепили что придется, без учета мнения заказчика — в нашем случае Андрея Боголюбского и других князей. Они искусно имитировали крестово-купольный византийский стиль в его русском исполнении, лишь дополняя и улучшая его так, что в итоге у нас есть собственный стиль домонгольских храмов. Белокаменное строительство из известняка, а не кирпичей или плинфы — достижение итальянских технологий.

Ими воспользовался сын Андрея Боголюбского, Всеволод Большое Гнездо, когда начал строительство второго владимирского храма — Дмитриевского собора. В Радзивилловской летописи о нем сказано: «И не искал Всеволод мастеров у немцев, но нашел мастеров среди клевретов Святой Богородицы и своих». Декор Дмитриевского собора — все эти аркатурные пояски, арки порталов и окон, резные в камне звери и цветы — кажется в точности таким же, как на стоящем рядом Успенском соборе. Но в том-то и дело, что он немного другой. Он отличается и тонкостью работы, и пропорциями. Это русский извод романского стиля, который не приемлет государственных границ и может явиться где угодно.

Андрей Боголюбский был амбициозен, как его кузен Фридрих Барбаросса, и мечтал указать на ошибку отца, Юрия Долгорукого — не надо было бороться за великокняжеский престол в Киеве, надо было сделать свой собственный, Владимиро-Суздальский, великокняжеским. А для этого хорошо бы застроить все окрестности не менее впечатляющими, чем в Киеве, соборами и палатами.

Для своей резиденции в Боголюбове князь Андрей заказал итальянским строителям самый настоящий западноевропейский замок. От него до нас дошла, увы, только часть башни с переходом — но даже этот небольшой осколок некогда величественной постройки напоминает образцы, стоящие по берегам озера Комо.

Ну а рядом со своей резиденцией Андрей Боголюбский поставил церковь, получившую позже статус, пожалуй, главного символа русской культуры, древних традиций и вообще всего русского — церковь Покрова на Нерли. Это памятник сыну князя, Изяславу Андреевичу, умершему от ран после похода на Волжскую Булгарию, и построен он не ранее 1165 года (когда и умер княжич). Но еще это и памятник русско-итальянской дружбе стародавних времен.

Потому что именно церковь Покрова на Нерли отсылает нас прямиком к собору в Модене (1099–1184 годы) — ее внешнее убранство оттуда, из Эмилии-Романьи. Камни, из которых она сложена, обтесаны ровно так же, как камни Моденского собора. И даже изгиб оконных арок не просто итальянский — он моденский, специфический как раз для этой провинции.

Если взглянуть на фотографии, сделанные крупным планом, тождество заметит даже непрофессионал.

Чуть дальше от Боголюбова, в поселке Кидекша, стоит храм Бориса и Глеба. Он построен в правление Юрия Долгорукого, отца Андрея Боголюбского. Известий о приглашении зарубежных строителей не сохранилось, но отточенный глаз искусствоведа свидетельствует: форма входного портала, аркатурный пояс и даже своды собора были бы уместны на берегу не только Каменки, но и Адидже, на которой стоит Верона.

Другой же собор, тоже построенный в 1152 году по заказу Долгорукого, — Спасо-Преображенский в Переславле-Залесском. О его возведении сообщается в Типографской летописи. На апсиде собора не так давно нашли поименный список убийц великого князя с проклятием в их адрес: «Месяца июня 29 убиен бысть князь Андрей своими паробкы, овому вечная память, а сим — вечная мука… Си суть убийцы великого князя Андрея, да будут прокляты».

На переславском соборе снова видны по-ломбардски растесанные окна, романские своды внутри — рука того же самого мастера, который работал на Юрия Долгорукого.

В Суздале, другом городе Владимирской земли, стоит еще один собор из списка Всемирного наследия ЮНЕСКО — Рождества Богородицы. Построил его в 1222 году Юрий Всеволодович, последний великий князь домонгольской Руси. Он сложил голову в битве на Сити в 1238 году. В XVI веке после пожара собор был перестроен, и это стало причиной многих заблуждений и манипуляций. Архитектор, занимавшийся перестройкой, очевидно, подобрал древние камни с барельефами и расставил те, что лучше сохранились, по фасаду — так, чтобы было симметрично, но не более того. А уже с конца XIX века ученые стали гадать, что же означают эти фигуры и вот такое их свободное расположение. В Московском архитектурном институте даже рисовали каббалистические схемы, связывающие собор с зодиакальным циклом. Всё оказалось прозаичнее.

Это тоже романский собор — но в русском прочтении стиля. По имеющимся сведениям, строительством Богородице-Рождественского собора руководил брат Юрия Всеволодовича, Святослав, удельный князь Юрьева-Польского (в котором он поставил Георгиевский собор), вдохновлявшийся, конечно, владимирскими соборами. Которые романские. А барельефы, смущающие неопытных исследователей, большей частью погибли в пожаре 1445 года — оставшиеся же целыми теперь расставлены в случайном порядке на втором, восстановленном уровне стен. Но логика того времени подсказывает нам, что суздальский собор должен был походить на Дмитриевский во Владимире — весь резной, как костяная шкатулка из дальних стран.

Владимир Седов:

«В условиях советской культурной парадигмы было опасно указывать на западноевропейское влияние на наше древнерусское зодчество. Поэтому считалось допустимым искать и находить, скажем так, какие-то иные объяснения очевидным заимствованиям.

Но сейчас каждый может совершить — сам для себя — это маленькое открытие: надо рассмотреть фотографии итальянских соборов X–XII веков, а затем подойти вплотную к нашим церквям и найти всё похожее».

***

Из Владимиро-Суздальского княжества перенесемся на запад, к Смоленску и Чернигову. В XII веке граница между Смоленским и Черниговским княжествами проходила там же, где и сейчас, только не была столь непроницаемой. Борисоглебский и Успенский соборы Чернигова и Петропавловская церковь во Смоленске — это своего рода наследство Мономаха: все они были построены для его внуков и правнуков придворными киевскими мастерами-итальянцами.

Черниговские соборы сооружены в 1110-х годах и имеют одинаковые следы романики, в первую очередь (это самая характерная деталь) — ломбардские арки на стенах. Так еще делали в Пьемонте, Лангедоке и Швабии — и делали одни и те же люди. В Чернигове же заказчиком выступил Давид Святославич, внук Ярослава Мудрого.

Лет на тридцать моложе черниговских соборов церковь в Смоленске — храм, в котором погребен его заказчик Ростислав Мстиславич, внук Владимира Мономаха и сын Мстислава Великого.

В XII веке Смоленск был самым застраиваемым из удельных городов Руси — правда, до наших дней дошли всего лишь три церкви. Все остальные погибли в войнах, регулярно прокатывавшихся по этим краям, ведь Смоленск стоит на старинном пути с запада на Москву… Тут уж не до шедевров архитектуры, хорошо хоть три сохранились!

Петропавловская церковь была восстановлена в 1960-е годы, поэтому ее изначальные формы — предмет дискуссий. Бесспорен лишь романский декор — ломбардская арка и типично итальянские окна. Ниточки отсюда тянутся и в Амальфи с Бергамо, и в… Великий Новгород. В этом городе следов итальянцев уже не найти — тут работали северяне, скорее всего — немцы. Но и они были последователями романского стиля в своем, северогерманском прочтении.

За городской чертой Новгорода, на острове Липно в устье реки Мсты одиноко стоит чудесная маленькая церковь святого Николая, пару лет назад открывшаяся после полувековой реставрации. Кто-то скажет, что это типично русский храм, ну а кто-то знающий посмотрит на все те же ломбардские арки под куполом и на стенах, на небольшую апсиду и оконные проемы — и воскликнет, что здесь не обошлось без мастеров, приехавших транзитом через Немецкий двор новгородского Торга. Так и есть — храм Николы на Липне построен если и не немцами, то в немецкой традиции. Это уже не XII век, а конец XIII — связи с Италией у нас стали рваться, путь даже из Ломбардии стал труднее и опаснее, а кроме того, уже по всей Центральной Европе люди научились строить так, как в Милане.

Более того, XIII век в Западной Европе — это рождение готики, ну а романские зодчие, не желавшие работать по заветам аббата Сугерия, могли податься в дальние края. Например, в гостеприимный Новгород, который постоянно что-то строит и перестраивает.

Вот так — сели на ганзейский корабль и уже через пару недель осматривают строительную площадку на берегу озера Ильмень!

Но кроме церкви на Липно есть в новгородских окрестностях еще одна — куда менее известная и при этом совершенно романская. Это церковь Рождества Богородицы в Порхове.

Городок Порхов обычно вспоминают благодаря великолепно сохранившейся крепости, заложенной Александром Невским (с тех пор она, конечно, полностью преобразилась). Между тем, на отшибе, на высоком берегу Шелони, в конце тупиковой улицы стоит церковь, на первый взгляд, из фильмов о мисс Марпл. Огромные валуны, из которых сложены стены, строгая колокольня при входе и совсем не русские пропорции основного объема — такой храм больше подходит для Сент-Мэри Мида, городка из рассказов Агаты Кристи, чем для Порхова с его деревянными домами и однотипными советскими магазинами. Тем не менее, он вот тут — как знак, что Новгород (а Порхов в Средние века был дальним новгородским форпостом) мог себе позволить нанять любого строителя. Например, такого, который уже поработал в Британии или Дании. И принес с собой воспоминания в виде тех же романских окон, пусть и заложенных в советское время. Никто не знает не то что имени зодчего или заказчика, но даже более-менее точного времени постройки — примерно конец XIII века или начало XIV.

***

«Русская» романика — это, конечно, не только архитектура. Есть, есть в России и немного фресок, и даже церковные врата в этом стиле. И все они в Новгороде.

Во-первых, это фрагменты оригинальной росписи собора Рождества Богородицы Антониева монастыря. Отличие этих фресок 1125 года от, например, византийской росписи в Мирожском монастыре во Пскове настолько бросается в глаза, что невозможно усомниться, где работали греки, а где… французы (или снова немцы). По какому-то стечению обстоятельств роспись именно этого храма была заказана не византийцам, а художникам, которых привезли ганзейцы. Быть может, это был дар Новгороду от союзного немецкого города…

Так или иначе, ничего подобного больше на Руси не было или не сохранилось.

Два других, последних в нашем списке, шедевров романского искусства — это церковные врата Софийского собора в Новгороде. Снаружи в западной стене находятся Магдебургские (или Сигтунские) врата, внутри же, отделяя южный придел собора от Мартирьевской паперти, стоят врата Корсунские.

Как Магдебургские врата попали в Новгород — загадка, тем более сложная из-за их второго названия, Сигтунские. Откованы они были в немецком Магдебурге в 1152 году, но в новгородской летописи они упоминаются лишь спустя триста лет, в середине XV века.

Как и кем они привезены, никто не знает — но в начале XVII века шведы считали врата вывезенными из их древней столицы Сигтуны. Впрочем, современные исследователи полагают, что это не более чем черный навет на новгородских ушкуйников, которые в XII веке ну никак не могли совершить столь разрушительный набег на шведскую столицу, тем более что в городских летописях нет никаких упоминаний о подобном предприятии. Нам остается пока что лишь предполагать, откуда и кем они были привезены в Новгород.

Вторые же соборные врата, находящиеся внутри, выкованы византийцами по итальянскому — скорее всего, генуэзскому — заказу для колонии в Крыму. Отсюда и название — Корсунские. Эти врата, по всей видимости, привез в Новгород великий князь Владимир Святославич, креститель русский, как дар родному городу. Искусствоведческие и химико-технологические исследования, проведенные в 2020–2021 гг., датировали Корсунские врата XI веком. Изобразительно они гораздо проще Магдебургских, но в них — вся наша история и весь наш художественный шифр, это важнейший в нашем повествовании ключ: греческие врата, созданные для итальянцев и установленные на Руси. Это сумма нашей культуры — из Византии через Италию на Русь; европейская традиция в ее непрерывности.

Владимир Седов:

«Романское искусство, архитектура в особенности, это итальянский стиль. С определенными региональными отличиями — во Франции, в Германии, в Англии. И в России.

Каменное строительство велось не только по образцам Ломбардии и Эмилии-Романьи, это не был слепой экспорт стиля и технологий — зодчие работали в специфических условиях заказчиков и уже сформировавшихся традиций. Поэтому романская архитектура в Древней Руси выглядит столь „по-русски“».

Нашему современнику надо увидеть Россию по-новому, по-своему — и вот эти хрестоматийные церкви включают нашу историю в абсолют всеевропейской истории. То, что кажется древней диковинкой, оказывается фрагментом единой мировой мозаики. Вопрос в оптике.