От лубков до тамиздата: как обходили цензуру в Российской империи

Рождение и становление цензуры в России

Первым цензурным документом на Руси исследователи считают выпущенный в 1551 году «Стоглав» — перечень решений, принятых на Стоглавом соборе. Правда, речь там шла о рукописных книгах, которые «писцы пишут с неправленных переводов, а написав, не правят», в результате чего при последующих переписках множатся ошибки. «Стоглав» дал духовным властям право конфисковывать неисправленные рукописи.

В последующие годы цензура оставалась в основном религиозной, поскольку религиозными были и большинство книг, выходивших тогда в стране. Иерархи церкви контролировали всю печатную продукцию, типографии должны были получать разрешение на выпуск книг у патриарха, а «еретические» религиозные книги изымались и сжигались.

Работы у цензоров было не слишком много: вплоть до петровской эпохи в России ежегодно выходили всего одна-две книги.

Правда, в XVII веке жизнь цензорам подпортили лубки — «народные картинки» фольклорного, патриотического, религиозного или сатирического содержания. Они вырезались на деревянных досках — формах, с которых затем делались оттиски. В 1674 году патриарх Иоаким составляет указ, запрещающий печатать такого рода изделия и торговать ими; сами лубки подлежали уничтожению, а их изготовителей штрафовали. Это, впрочем, не остановило выпуск лубков: мастера-кустари продолжали производить их подпольно.

Всё изменилось с приходом Петра I, реформы которого резко ограничили церковную власть. Иронично, что его первая цензурная инициатива была направлена на духовное сословие. Недовольные политикой нового царя священники активно создавали и распространяли рукописные памфлеты против него, и в 1701 году Петр попытался ограничить это специальным указом: «Монахи в кельях никаких писем писати власти не имеют, чернил и бумаги в кельях имети да не будут, но в трапезе определенное место для писания будет — и то с позволения начальнаго».

При Петре книгопечатание в России стало бурно развиваться: если в 1701 году было издано всего восемь наименований книг, то в 1724 году — уже сто сорок девять. А главное — исчез перекос в сторону религиозной литературы: большая часть выпускаемых в эту эпоху книг были светскими. Роль цензора император выполнял сам: Ключевский пишет, что он всегда находил «досуг для цензурных и корректурных занятий». Подтверждает это и А. Скабичевский: «Ни одна строка не выходила из-под печатного станка без его высочайшего усмотрения». Контролировал Петр и первую русскую печатную газету, «Ведомости», которая начала издаваться в 1702 году.

При Елизавете светская цензура была достаточно либеральной.

А вот Екатерина II заметно ужесточила надзор за печатью. В 1763 году выходит указ, согласно которому книги, содержащие что-либо «против закона, доброго нрава, нас самих и российской нации», изымались из продажи.

Всех книготорговцев обязали посылать реестры продаваемых ими книг в Академию наук, где из них вычеркивали неугодные издания.

И всё же до поры до времени екатерининская цензура была относительно мягкой. Это отлично демонстрирует история противостояния между императрицей и публицистом Николаем Новиковым. Всё началось с того, что в 1769 году Екатерина II вознамерилась создать собственный печатный орган. Таковым стал сатирический журнал «Всякая всячина». Екатерина сама писала и редактировала большую часть статей, хотя и не афишировала этого. Вскоре у «Всякой всячины» появился конкурент — другой сатирический журнал, называвшийся «Трутень». Его создатель, Николай Новиков, писал о том, о чем «Всякая всячина» умалчивала: о чиновниках-взяточниках, недобросовестных судьях, крепостном праве и… о материалах журнала «Всякая всячина», истинное авторство которых не было для Новикова загадкой. Между публицистом и императрицей разгорелась полемика: она под разными псевдонимами ругала «Трутень» на страницах «Всякой всячины», а он в ответ смеялся над ее «нерусским слогом» — намекая, что знает, кто является его оппонентом. К чести Екатерины надо сказать, что она не воспользовалась своей властью, чтобы закрыть «Трутень» (он, впрочем, вскоре закрылся сам).

Но постепенно взгляды Екатерины на цензуру менялись. С Радищевым, как мы помним, она обошлась гораздо жестче.

После выхода «Путешествия из Петербурга в Москву» (1790), автор которого критиковал в числе прочего цензуру, императрица две недели с пером в руках изучала книгу, а потом отправила сочинителя в Петропавловскую крепость. Тираж конфисковали и сожгли.

После очередного витка революционных событий во Франции екатерининская цензурная политика еще больше ожесточилась.

Павел I, пришедший к власти после Екатерины II, многое делал в противоположность устремлениям матери, но цензуры это не касалось. Напротив, он учредил Цензурный совет, на рассмотрение которого должны были представляться все сомнительные книги. Не одобренное Советом запрещалось к изданию, уже изданное — сжигалось. Всего в 1797–1799 гг. было конфисковано 639 книг — в том числе произведения Гете, Шиллера, Канта и Свифта.

Начало царствования Александра I было отмечено рядом послаблений в области надзора за печатью. Став императором, он чуть ли не первым делом отменил принятый его отцом запрет на ввоз иностранных книг, фактически упразднил предварительную цензуру, вновь разрешил создавать «вольные типографии». 9 июня 1804 года Александр I утвердил первый в стране цензурный устав, который историки считают самым либеральным за всё существование Российской империи: пусть там и запрещалось печатать, распространять и продавать что-либо не одобренное цензурой, но в то же время самих цензоров призывали быть снисходительными и не мешать «просвещению и свободе мышления». В реальности надзор за печатью был гораздо жестче, чем предполагалось по уставу. Политика цензоров менялась в зависимости текущей ситуации: например, когда Наполеон был врагом, какие-либо хвалебные публикации о нем запрещались, когда же он временно стал союзником — не дозволялась публикация неблагоприятных отзывов о нем.

Вскоре журналисты и писатели оказались под двойным контролем: помимо цензурного ведомства, в их деятельность стало вмешиваться созданное в 1811 году Министерство полиции. Его Особая канцелярия была наделена правом изымать произведения, пропущенные цензурой, если что-либо в них «подавало повод к превратным толкованиям, общему порядку» или просто было «спокойствию противным». В 1818 году положение прессы осложнило новое предписание: теперь обо всем, что так или иначе касается правительства, газеты и журналы могли писать только с его разрешения, так как ему «лучше известно, что и когда сообщить публике», «частным же лицам не следует писать о политических предметах ни за, ни против: и то, и другое нередко бывает одинаково вредно, давая повод к различным толкам и злоключениям».

Николай I, напуганный выступлением декабристов, пошел по пути дальнейшего ужесточения цензуры. Как пишут историки, он всю жизнь возвращался к документам следствия над восставшими, изучая в том числе и то, что сподвигло офицеров на мятеж. Николаевский устав 1826 года, прозванный «чугунным», определял должность цензора как самостоятельную профессию (до этого цензоры совмещали эту деятельность со своей основной работой), увеличивал штат цензоров и их оклады, а главное, разрешал им изымать из текста места, «имеющие двоякий смысл, ежели один из них противен цензурным правилам».

То есть цензорам позволялось и даже предписывалось искать в текстах скрытый смысл, которого там могло и не быть.

Следующий устав, от 1828 года, был несколько прогрессивнее: он ограничивал произвол цензоров, рекомендуя им «принимать всегда за основание явный смысл речи, не дозволяя себе произвольное толкование оной в дурную сторону». Но на практике этот прогрессивный устав быстро оброс дополнениями и поправками, которые приспосабливали его к требующемуся в данный момент результату.

При Александре II свободы стало больше: стремительно росло количество периодических изданий вообще и сатирических в частности. Цензоры руководствовались принятыми в 1865 году Временными правилами по цензуре, где отменялись и пересматривались многие из николаевских запретов, хотя до полной гласности было еще очень далеко. Главное новшество этих правил — почти полная замена предварительной цензуры в прессе последующей, когда авторы и издатели держали ответ за свои тексты уже по факту публикации.

Во второй половине XIX века власти освоили и новые формы влияния на прессу: от подкупа и «покровительства» (то есть финансирования и льгот) по отношению к благонадежным изданиям до экономического давления на неугодные — например, запрет на розничную продажу или запрет размещать рекламу, которая к тому моменту стала для журналов основным источником дохода.

Как обойти цензуру: лайфхаки от писателей и журналистов XIX века

1. Используйте эзопов язык и собственную систему обозначений

Первый и самый очевидный способ обойти запрет на печатное обсуждение чего-либо — писать иносказаниями, которые не обратят на себя внимание цензоров, но будут понятны читателям. Этот прием хорошо иллюстрирует деятельность «Искры» — сатирического еженедельника, который издавали с 1859 по 1873 годы поэт и журналист Василий Курочкин и художник-карикатурист Николай Степанов. Самым острым (и неприятным для цензоров) разделом журнала стала рубрика «Нам пишут»: там публиковались письма из губерний с рассказами о взяточничестве и произволе чиновников. Уже вскоре выражение «упечь в Искру» стало одним из самых страшных для провинциальных должностных лиц.

После того как цензоры прямо запретили издателям «Искры» упоминать в этих письмах города и фамилии, те разработали целый словарь с собственными названиями городов и именами лиц, упоминавшихся на страницах журнала.

Все читатели «Искры» прекрасно понимали, что Назимштадт — это Вильно (по фамилии тогдашнего генерал-губернатора Назимова), Фифиев — Киев, Грязнославль — Екатеринослав, Муму — псковский губернатор Муравьев, Расстегай — астраханский губернатор Дегай, Водяной — томский губернатор Озеров, а Произвольский — екатеринославский губернатор Извольский.

Цензоры тоже были не дураки, поэтому в 1862 году они, устав вычеркивать крамолу из раздела «Нам пишут», просто запретили его целиком. Искровцы, в свою очередь, искали другие способы доносить «запретную» информацию до читателей: например, с помощью рубрики «Искорки», где всё те же новости о происходящем на местах публиковались в виде афоризмов, эпиграмм и «Сказок современной Шехерезады».

2. Выдайте опасный текст за переводной

Цензоры далеко не всегда являлись блестяще образованными людьми, поэтому обмануть их можно было, выдав оригинальный текст за произведение зарубежного автора. А можно было на самом деле перевести что-нибудь, отредактировав в соответствии с российскими реалиями. Этим прославился, например, уже упоминавшийся Василий Курочкин: его переводы французского поэта и памфлетиста Пьера-Жана Беранже зачастую оказывались вольными переложениями, написанными с учетом текущей повестки.

Еще надежнее назвать текст переводом древнегреческого писателя или стилизацией под него: древнегреческим цензоры владели куда менее свободно, чем французским, да и источник им казался благонадежнее. Именно так будущий декабрист Кондратий Рылеев в 1820 году опубликовал свою сатиру «К временщику» — подражание сатире Персия «К Рубеллию». Благодаря стилизации под древнегреческую поэму стихотворение пропустили в печать, но современники без труда узнали в его адресате графа Аракчеева, временщика александровской эпохи. В тексте содержится множество прозрачных намеков на Аракчеева: так, строчка «селения лишил их прежней красоты» явно отсылала читателя к аракчеевским военным поселениям, а фраза «налогом тягостным довел до нищеты» — к руководимому Аракчеевым Особому комитету, который «изыскивал новые источники доходов для казны» путем увеличения сборов.

Аракчеев, правда, себя тоже узнал, возмутился и обратился к министру народного просвещения князю Голицыну, требуя наказать цензора, который неосмотрительно пропустил стихотворение в печать. Но глава одного из департаментов этого министерства Александр Тургенев отправил графу остроумный ответ:

«Так как ваше сиятельство, по случаю пропуска цензурою Проперция сатиры, переведенной стихами, требуете, чтобы я отдал под суд цензора и цензурный комитет за оскорбительные для вас выражения, то, прежде чем я назначу следствие, мне необходимо знать, какие именно выражения принимаете вы на свой счет?».

Аракчееву оставалось только проглотить обиду.

3. Если нельзя написать — рисуйте!

Еще один способ противостоять цензуре — карикатуры.

Так, карикатурные портреты, которые Николай Степанов рисовал для «Искры», имели «такое сходство с подлинными, что цензура приказывала им сбривать бакенбарды с изображаемого лица, или поставить его не en face, а в профиль, что­бы не так бросалось в глаза сходство».

4. Используйте псевдонимы — или не подписывайтесь совсем

Анонимность особенно полезна в борьбе с цензурой, если автор уже зарекомендовал себя как неблагонадежный (или, хуже того, считается государственным преступником). В 1830 году Дельвиг опубликовал в своем альманахе «Северные цветы» стихи поэта-декабриста Александра Одоевского, который на тот момент находился в читинском остроге. Разумеется, если б они были подписаны настоящим именем автора, ни один цензор не пропустил бы стихотворения в печать.

Конечно, цензоры пытались бороться с анонимностью. Так, Цензурный комитет Николая I в 1848 году потребовал от издателей, чтобы все журнальные статьи, кроме рекламных, имели подпись автора. Правда, вскоре требование смягчили: теперь статьи в периодике снова можно было печатать без подписи, но с условием, что редактор знает автора и может предоставить сведения о нем по первому требованию правительства.

5. Рискуйте!

Цензоры тоже люди и ничто человеческое им не чуждо. Иногда по ошибке, недосмотру, а то и из скрытой симпатии к тексту они пропускают то, что напечатать по всем признакам невозможно. Поэтому попытаться всегда стоит.

Так случилось, например, с романом «Что делать?». Казалось бы, каковы шансы на публикацию у романа, написанного заключенным в Петропавловской крепости автором антиправительственных прокламаций, человеком, которого в служебной переписке тайной полиции называли «врагом Российской империи номер один»? «Что делать?» прошел двойную цензуру: сначала его читали члены следственной комиссии по делу Чернышевского, потом — цензор журнала «Современник», где произведение публиковалось. Цензоры посчитали его обычным семейно-бытовым романом о любви и отношениях, так что он без затруднений вышел в трех номерах журнала «Современник» за 1863 год.

Потом власти, конечно, спохватились. Соответствующие выпуски «Современника» оказались под запретом, ответственного цензора, пропустившего роман в печать, отстранили. Но было уже поздно: текст к тому времени уже разошелся по стране.

По недосмотру вышел и «Карманный словарь иностранных слов» М.В. Буташевича-Петрашевского, где автор ухитрился изложить общие принципы утопического социализма.

Цензора Крылова обмануло, во-первых, невинное название словаря, а во-вторых, посвящение великому князю Михаилу Павловичу, брату царствующей особы.

К тому же Петрашевский внес в прошедшую цензуру версию множество поправок и вставок, а финальную корректуру из типографии Крылов прочесть поленился. Так что в 1846 году вторая часть словаря, где и были изложены самые крамольные идеи, появилась в книжных магазинах.

Через несколько дней цензоры, прозрев, изъяли и уничтожили тираж. Но к тому времени несколько сотен экземпляров уже успели продать. Крылова собирались уволить, но в конце концов он отделался выговором.

6. Самиздат и тамиздат

Эти способы особенно прославились усилиями советских диссидентов, но изобретены были задолго до них. Еще в XIX веке русские писатели и журналисты публиковали потенциально крамольные сочинения за границей — или в зарубежных издательствах, или в «Вольной русской типографии» Герцена, созданной специально для печати запрещенных на родине произведений.

Самиздат тоже процветал, хотя слова такого в дореволюционной России еще не было. К примеру, Грибоедов при жизни так и не смог добиться публикации комедии «Горе от ума». В 1825 году в альманахе Булгарина «Русская Талия» были напечатаны отрывки из первого и третьего актов, и то с огромными цензурными сокращениями. Все акты, и тоже с большими купюрами, опубликовали только в 1833 году, а целиком комедия была издана лишь в 1862 году. Однако в списках, то есть в рукописных копиях, «Горе от ума» широко разошлась практически сразу после того, как Грибоедов ее закончил.

Благодаря спискам снискало славу и обличительное стихотворение Лермонтова «Смерть поэта» (1837). Разумеется, в официальной прессе оно не могло быть напечатано. Но, как вспоминал позже Панаев, «стихи Лермонтова на смерть поэта переписывались в десятках тысяч экземпляров, перечитывались и выучивались наизусть всеми». Впервые стихотворение опубликовали только в 1852 году — в Берлине и на немецком. В списках же стали впервые известны и многие стихи Некрасова, например, «Размышления у парадного подъезда».