Ряд волшебных изменений милого лица. Куда рэпер Face ведет Россию и пойдет ли страна за ним

«Этот альбом я написал за неделю, предыдущий тоже за неделю», — рассказывал Face про свой предыдущий альбом Hate Love, в котором метался между психотерапевтической искренностью и грубым цинизмом, а от баллад о неразделенной любви переходил к зачаткам политического активизма. Но вряд ли тогда можно было представить, что припев «В мире происходит пиздец каждый день / Но тебя волнует только твоя теплая постель» уже скоро превратится в подробный 23-минутный манифест.

Переход от сексистских кричалок к либеральной повестке занял больше полугода. Это, конечно, невиданное замедление на фоне былой производительности, но и оно поражает почти всех.

Впрочем, творческий метод Фейса остается неизменным. Достигнув к выходу «Я роняю Запад» (это последний релиз перед новым альбомом) абсолютного мастерства в компиляции цепляющих, но поверхностных признаков «новой школы» рэпа, Фейс применил тот же навык к оппозиционной риторике.

Стержень нового альбома — прямые обвинения несправедливых судей, продажных священников и даже авиапромышленности.

Но важнее здесь отсылки к оппозиционной лирике Мандельштама, которыми открывается альбом, и библейские сюжеты о всадниках апокалипсиса — обязательные как для постов публичных интеллектуалов в фейсбуке, так и для «серьезного рэпа».

На фоне из косноязычного канцелярита и мусора междометий они выглядят откровенно неловко («Толпы молят о пощаде, но целуют идолов, / Идолы в ответ лишь представляют собой иродов», «Родители не уследили, чем я занимался в восемь, / Таким образом здесь полстраны по 228» — это только из одного трека). Лишенные постироничного задора скачек на медведе, злые признания в бессилии и резкие обличительные уколы еще не дотягивают до содержательного открытия.

И все же у Фейса берет интервью Олеся Герасименко с BBC, зашифрованную в названии фамилию президента обсуждают в «Новой газете» и Elle, реакции на альбом собирают TJ и «Московский комсомолец». «Пути неисповедимы» доезжают даже до редакций «Пятого телеканала» и «Царьграда». На последнем новость о Фейсе выходит с пометкой «русофобия».

Сам Фейс вряд ли задумывался о таких последствиях. Самое обаятельное в его истории — искренность на грани неадекватности. Дремин с удивительной непосредственностью рассказывает в интервью и о детстве под крылом истово верующей матери, и о криминальной юности в подростковых националистических бандах, и о горячем стремлении вырваться из нищеты в денежную хип-хоп-индустрию.

Стержень Фейса — это потрясающее и ужасно привлекательное на фоне общей стагнации желание постоянно меняться, пусть даже скользя по самой поверхности.

Ключевой момент в этих изменениях, по всей видимости, — история о предложении денег за рекламу выборов, единственная, которую рэпер рассказывает неохотно и намеками. Он совсем не скрывает, что отказался почти случайно: два предложенных миллиона показались тогда недостаточной суммой.

Отсутствие у Фейса склонности к чувству вины и самоосуждению, готовность без стеснения говорить о полярных поворотах во взглядах и считать свое прошлое если и ошибочным, то ни в коем случае не стыдным, может всерьез действовать на нервы. Как так: выезжает на мемах, потом записывает политический альбом, а потом еще и говорит, что по-прежнему на концертах будет кричать хиты про секс без презерватива? Довольно чудовищно, однако за этим упускается одно важное обстоятельство.

21-летний Фейс, к которому успех пришел еще в последних классах школы, наверняка чувствует себя вечным учеником — и потому не боится ошибаться.

Из общих замечаний о росте протестных настроений среди совсем молодых людей и все более осмысленном присутствии 16-летних в публичной сфере следует вывод, важный и для истории Фейса.

Сегодня оплоты больших и маленьких революций переезжают из университетов, в которых они исторически формировались на протяжении последних лет двухсот, если не тысячи, — в школы. И это полностью меняет игру.

Раньше потенциальные носители альтернативных взглядов в большинстве своем сперва проходили строго узаконенный отбор. Они обладали — хотя бы частично — установленным минимум базовых знаний, а в довесок имели еще немного специальных. Теперь достаточно лишь чутья на мемы и самой потребности говорить. Не высказываться — именно говорить. Ответственность за высказывание приходит позже и формируется этой самой публичностью.

Сперва — утверждение, по сути магическое в своей силе: «Гоша Рубчинский — это мой бест френд». Только потом, уже под миллионами взглядов, — осмысление ценностей: инстаграм-манифест, выход на «Марш матерей» и, наконец, сам альбом.

Собственно, к альбому «Пути неисповедимы» и следует относиться как к документу этого осмысления. Фейс (как и все мы) мечется между уверенностью в полной свободе и ощущением тотальной репрессивности («я сам себе принадлежу» — или все-таки «мое тело мне не принадлежит», чему верить в «Ворованном воздухе»?), между атеизмом в «Из окна» и набожностью от безнадежности в финальной «Молитве». Даже либеральную повестку, можно признать только по двум элементам: открытому, но проходному выступлению против виктимблейминга на «Заточке» и треку «Наш менталитет», который насыщен упоминаниями ЕСПЧ, Крыма и распилов на чемпионате мира. Вырежи их — и альбом легко зазвучит бодрой правизной.

Ломающийся язык, противоречивые утверждения в границах даже не всего альбома, а одной песни — это без ложной скромности предъявленная попытка освоить новую сферу общественной мысли.

Дремин рассказывает, что его подключил к либеральной повестке старший брат Богдан меньше года назад. Фанаты вспоминают, как в твиттере Фейса в какой-то момент стали все чаще появляться ссылки на материалы «Медузы» и «Медиазоны», потом — призывы не ходить на фальсифицируемые выборы (к слову, удаленные — из-за угроз, и этого Фейс тоже не скрывает). Теперь редакция «Медузы» может предположить, что происходит в голове у ее новоявленного читателя.

Фейс проигрывает своим немногочисленным коллегам по политизированным высказываниям: здесь нет ни хорошо сконструированной и диалогически разветвленной вселенной из «Горгорода» Оксимирона, ни грязной поэтической романтики Хаски, ни даже гладко выточенных и изящно персонализированных образов Монеточки. Про техническое новаторство и говорить нечего: по гуделкам и дисторшну из 2009-го не прошелся только ленивый, как и по однообразной читке, рифмам на глаголы или рядам вроде «смех — грех — всех — успех».

Но примитивность «Путей» неожиданно становится и их преимуществом. Она будто требует направить силы, не потраченные на восприятие, куда-то еще, оставляет с ясным чувством незавершенности.

«Я всех ******** [мелких] одел в его шмотки», — любит повторять Фейс про Гошу Рубчинского. Своим первым вирусным клипом рэпер действительно вложился в культ Рубчинского среди совсем молодых людей по всей стране. Но дизайнер уже тогда был максимально успешен на Западе, интересен местному глянцу и концентрированно меметичен. Есть ли такой же потенциал за газетными заголовками, которые Фейс теперь выносит из либеральных медиа к своей многомиллионной аудитории, пока сказать трудно. Но, как говорит сам рэпер в «Нашем менталитете», Европейский суд по правам человека «нас» действительно регулярно оправдывает. А это признание даже серьезнее, чем показ на Paris Fashion Week.