«Наш подход к людям экологичен»: новый «Безопасный театр» проводит спектакли в ресторанах и церквях, принять в них участие может каждый

Чтобы попасть в «Безопасный театр» на одно из представлений, «Рамлилу», надо пройти сквозь арку и открыть неприметную дверь ресторана «Москва-Дели». Именно здесь год назад руководитель театра Стивен Томас Окснер и продюсер Анна Остапенко придумали его концепцию.

Вместо главной сцены здесь — ниша в одной из стен, в которой сидят индолог и главный рассказчик сегодняшнего вечера Максим Демченко и ситарист Дима Скворцов. Вообще, сценой служит всё пространство ресторана, даже подоконник, на котором поют Муна Рай и Нани Мая Таманг.

«„Рамаяна“, — объясняет Максим, — это древняя эпическая поэма, которую не просто слушают, читают или рассказывают. Каждая „Рамлила“, представление по ее мотивам, — это новое воплощение Ситы и Рамы на земле [эти герои „Рамаяны“ считаются воплощениями бога Вишну и его супруги Лакшми. — Прим. ред.]. Индийцы действительно верят, что перед ними не актеры, а сами Сита и Рама. И все, кто участвует в „Рамлиле“, тоже ощущают себя проявлениями персонажей из „Рамаяны“».

Чтобы мы прониклись атмосферой города Джанакпур, где правят царь Джанака и живет его дочь, царевна Сита, Максим научил нас нескольким кричалкам, которыми мы могли бы приветствовать персонажей индийского эпоса. «Если вы увидите, что Рама красив, а это так, потому что у нас самый красивый Рама, выражайте свое восхищение», — предложил он.

Затем Максим стал зачитывать и объяснять написанные на санскрите шлоки, вводные стихи. Благодаря этому все мы, не слишком знакомые с культурой Индии и конкретно с «Рамаяной», поняли, о чем это произведение, кто такие Сита и Рама, как они полюбили друг друга, как впервые встретились в саду с цветами, где цветами были мы, зрители, и как Рама прошел сложнейшее испытание, чтобы взять в жены Ситу.

«Рамлила» — не единственный спектакль «Безопасного театра». Есть еще «Клара и Карл», «Легенда о птице Доненбай», «Отдаление Луны» и другие. По задумке авторов, каждый зритель должен погрузиться в историю, почувствовать, что ее успех зависит не только от актеров и музыкантов, но и от него, от того, как он слушает, как взаимодействует с происходящим. Так зрители перестают быть просто потребителями, становятся соучастниками действия и начинают глубже чувствовать рассказ.

Стивен Томас Окснер, художественный руководитель «Безопасного театра»; Анна Остапенко, соосновательница театра; Максим Демченко, индолог и специалист по индийской поэзии.

— Что такое «Безопасный театр» и почему вы решили его создать?

Стивен: Начать надо издалека. Долгое время я работал в современном театре, где истории часто содержат насилие, релятивизм и нигилизм. В этом много свободы, но в какой-то момент зацикливание на темной стороне всего стало меня утомлять.

Вместе с тем и в самом театре, на сцене и за кулисами, я стал замечать много насилия. Желания и амбиции режиссера становились важнее гармонии процесса. В итоге безопасность пропадала для всех: актеров, зрителей, художников, даже для самого режиссера. Не секрет, что вред, который мы причиняем другим, мы наносим и себе.

Мне захотелось вернуться к состоянию безопасности. Я решил сделать это, изучив театр заново. Многие режиссеры начинали изучать театр с истоков, чтобы ответить на главный вопрос этого поиска: «Зачем рассказывать истории?» В «Безопасном театре» мы рассказываем истории для того, чтобы поддерживать в человеке желание жить, чтобы помочь ему справиться с многослойным миром внутри него и вокруг. На мой взгляд, это самый сложный вопрос: как мне справляться с собой и одновременно — с миром.

Но я благодарен современному театру и всем режиссерам, с которыми работал, потому что они показали мне: каждый человек в зале может включить воображение и видеть свои образы. Это очень важно.

В современном театре актеры и режиссеры отходят от коммунистического мышления, от того, что каждый должен видеть одно и то же. Пусть зритель слышит свой текст и воспринимает его через свое я.

Актерская игра становится отстраненной. Я никого не изображаю, я остаюсь Стивеном. В моих интонациях человек может услышать и героя, и мои собственные комментарии по поводу его действий. Это освобождает. Мы больше не должны верить в персонажа и забывать о себе. Сливаться со своим героем в современном театре — это не признак хорошей актерской игры. Давайте будем честны: я актер, я перед вами выступаю и не делаю вид, что перевоплотился в кого-то еще. Я буду говорить текст определенным образом, чтобы вы услышали, что я сам думаю об этом.

Я не считаю, что мы создали «Безопасный театр». Никто из людей вообще ничего не создает. Всё уже есть у человека. Мы работаем с историями, которые волнуют людей и несут в себе жизненную силу. Стараемся рассказывать их в доступной для современного человека форме. Это скорее смешение элементов, чем создание.

— Значит, эти идеи витали в воздухе. Что послужило отправной точкой?

Стивен: Год назад наша подруга, актриса Мириам Сехон, собиралась провести публичные чтения книги «Глаз волка». Аня организовала вечер, но никто не пришел, это были как раз те дни, когда все почувствовали опасность ковида. И я оказался там одним из двух зрителей. Мириам сидела и просто читала. В какой-то момент за своим ситаром зашел Дима [постоянный музыкант в «Москва-Дели». — Прим. ред.], посмотрел на всё это и начал играть, просто импровизировал. Это было так здорово, что я захотел передать другим интимность, которую почувствовал, ощущение, что это рассказывают только для меня.

Анна: Да, мы поговорили и решили, что нужно продолжать, что мы хотим собирать людей и рассказывать истории в интимном пространстве, без нагромождений эффектов и приемов. Ты получаешь возможность просто слушать.

Стивен: В больших городах сложно остановиться. Многие центры, конечно, работают с этим: йога-центр, центры, где изучают цигун и ретриты, но сейчас это становится сферой потребления. Мы же хотели не учить людей чему-то, а создать условия, в которых человек сам бы захотел остановиться и послушать историю. И эта история позволит ему лучше справляться со своей жизнью.

— В конце вечера вы сказали, что каждый человек может рассказать свою историю. Что вы под этим подразумевали?

Анна: Рассказывать истории действительно могут все. Актер, политик, студент, музыкант, предприниматель, ученый, кто угодно. Человек приходит с историей, и мы совместно решаем, как ее лучше раскрыть, какие инструменты использовать.

Максим — индолог. Обычно он рассказывает о «Рамаяне» на лекциях в университете. В «Безопасном театре» благодаря актерам, музыке и пространству эта история обретает другое звучание, доступное восприятию любого человека.

— Почему вы выбрали именно «Рамаяну»?

Максим: «Рамаяна» — это история о любви, долге и выборе. В этом смысле она универсальна и понятна каждому — как в Индии, так и в любой другой стране. Как и герои «Рамаяны», современный человек часто оказывается перед непростым выбором между долгом и чувствами.

В то же время история Ситы и Рамы наполнена тем, что индийская поэтическая традиция называет словом «рас» — сок, нектар, но также и настроение, эмоция. Это одна из самых «сочных» историй, пронизанная романтическим настроением.

«Рамаяна» играет важнейшую роль в жизни индийского общества — начиная с первых веков нашей эры, ее пересказывали множество поэтов и драматургов. Поэмы и пьесы Калидасы, Тулсидаса и других поэтов сформировали мировоззрение индийцев и входят в индийскую школьную программу.

Стивен: Кстати, мама актера, который играет Раму, сказала, что я смотрел на ее сына немного странно, будто хотел его съесть [Стивен играет брата Рамы Лакшмана. — Прим. ред.]. Но Максим рассказал мне, что Лакшман от любви к своему брату никогда не смотрел на Ситу. Он был в эйфории от того, что его брат влюбился. Это такой эмпатический момент, когда человек откладывает некоторые свои желания и восхищается счастьем того, кто ему близок. Для меня это напоминание, что можно каждый день радоваться за других.

— Если каждый может предложить свою историю, как вы их отбираете?

Анна: Это сложный вопрос. Однозначные критерии мы так и не сформулировали. Мы рассматриваем каждую историю индивидуально и потом принимаем решение, подходит ли она театру. Мы обращаемся к текстам, в которых есть ясные архетипы и нет нагромождения смыслов.

Стивен: Порой нам несут авторские произведения, собственные. Они могут быть очень талантливыми, но чаще всего не подходят. Как, например, в рамках нашего театра рассказать «Июль» Ивана Вырыпаева? Я не знаю. И Ваня сказал, что не тот формат. Возможно, новая драма должна остаться на сцене, а у нас будет что-то другое. И пусть будет так.

— То есть я могу прийти к вам, если готова рассказать историю, допустим, из «Старшей Эдды»?

Стивен: Конечно. Когда ты уже знаешь историю, мы встретимся, и ты нам ее опишешь — как угодно. Потом мы посмотрим, нужна ли музыка. Если да, то какая? Может быть, такая? Кажется, подходит. Встречаемся с музыкантом, пытаемся найти общий язык. Потом понимаем, что нам нужен танец. Где найти человека, который занимается скандинавским танцем? Нашли, встретились. Уместен был бы такой танец? Пожалуй. А вот тут можем добавить электронную скандинавскую музыку. Как-то так это происходит.

— Если человек с вами лично не знаком, как ему передать свою историю? Не боитесь принимать в театральное пространство человека, который с театром никак не связан?

Анна: Мы стараемся соблюдать иерархию идей, а не ролей. Мы не ждем от людей навыков и умений, требующихся при поступлении в театральный вуз или устройстве в театр. Важно, чтобы человек хотел найти способ рассказать историю, передать ее силу, а не просто показать себя и свои способности. Истории можно отправлять на почту или в инстаграм.

— Но ведь репетиции у вас проходят?

Стивен: Репетиционный процесс бывает разным. В случае с «Рамлилой» мы слушали лекции Максима и песни Муны с Нани Майи, репетировали стихотворный текст, определяли, как будем двигаться по заполненному «Москва-Дели». Делали мы это либо не здесь, либо прямо в работающем ресторане. Перед самой премьерой прогона у нас не было. Максим знает, какие намерения у Лакшмана, Рамы и Ситы, что с ними происходит. Он нам обо всем рассказал, актеры выучили текст, мы проговорили, кто что будет делать, а потом просто собрались и показали это людям.

Анна: «Безопасный театр» — это во многом про личную ответственность. Здесь собираются люди, которые действительно любят то, что делают. Никто никого не заставляет.

Стивен: Это тоже имеет свои корни. «Безопасный театр» начинался в рамках фонда «Караван». Два года я был у них креативным директором, их идеи на меня так или иначе повлияли. «Караван» заявляет о себе как об организации, которая способствует позитивной трансформации в экологии, культуре и обществе.

Чтобы быть экологичными, мы, во-первых, не делаем декораций, а костюмы стараемся у кого-нибудь одалживать, потому что не хотим потом выбрасывать реквизит, как часто бывает в театрах. Во-вторых, экологичен наш подход к людям. Мы избегаем насилия, манипуляции, традиционного метода кнута и пряника. Нам очень важен собственный импульс на реализацию идей, поэтому мы мотивируем друг друга через любовь, а не страх.

— Вы выступаете только в «Москва-Дели»?

Анна: «Москва-Дели» — это дом театра, в котором мы впервые рассказываем новые истории. После этого находим другие пространства, позволяющие раскрыть историю через взаимодействие с тем или иным местом и представить ее более широкой аудитории.

Стивен: Нас уже приглашал англиканский храм. Там была рассказана история про выдуманного пророка, который уплывает из некоего города на корабле в родные края. Перед тем как он уезжает, все жители собираются и по очереди задают ему вопросы про любовь, детей, дом, еду, молитву. Он дает ответы, а затем уплывает.

Эту историю мы рассказываем на английском, русском, арабском и белорусском. Подобное сочетание призвано служить сближению разных культур, ведь в основе текста универсальные ценности, разделяемые большинством народов и религий.

— Как вы отнесетесь к тому, если кто-то украдет вашу идею и тоже начнет проводить такие вечера?

Стивен: Мы к этому и стремимся. Пусть больше людей это делают. Осенью мы планируем запустить лабораторию, где будем рассказывать о «Безопасном театре» тем, кто хочет сделать то же самое в разных местах в России, а потом, дай бог, и в мире.