Человек есть нечто сделанное? Федор Гиренок — о любви и самообмане у Сартра

Самообман

Сартр пишет: «Свобода отсылает к самообману». Бытие-в-себе наивно. Оно никого не обманывает. Оно тавтологично. Бытие-для-себя обманывает, ибо оно двусмысленно. В пространстве свободы легко заблудиться, ибо свободный никогда не тождественен себе. Он всегда в стороне от себя. Сущность свободы состоит в самообмане сознания, модусом которого она является. Сартр спрашивает: «Кем должен быть человек в своем бытии, чтобы он мог отрицать себя?» В России, ответим мы, он должен быть героем. Критически мыслящей личностью. Интеллигентом. Тем, кто жертвует своей жизнью, отказывается от себя во имя того, что больше его, кто замещает нехватку социальных порядков личными качествами. А если этой нехватки нет, то тогда возникает избыточность личных качеств. У нас появляются отщепенцы. Лишние люди.

Во Франции, видимо, ему нужно обмануть себя, чтобы отказаться от себя. Порядок самообмана и порядок негации совпадают. Они являются одним и тем же порядком.

Критика идеи самообмана

Что значит обмануть себя? Не значит ли это, что нужно солгать себе? Но, солгав, я буду знать то, что я скрываю от себя. А это нонсенс. Помещая обман самого себя в горизонт знания, человек раздваивает себя. У него возникает мерцающее сознание.

Для того чтобы избежать раздвоения, нужно отказаться от самообмана. Никто не может обмануть себя. Можно обмануть другого. Обман другого строится в горизонте знания. Другой не знает то, что знаю я. Чтобы солгать, нужны знания и другой. Сопряжение некоего Я, другого и знания делает необходимым существование лжи.

Самообман как ложь самому себе допустим, если сознание непрозрачно. Когда оно прозрачно, тогда ты знаешь, что Я — это Я. И больше ничего, кроме Я. Когда же оно непрозрачно, ты, как дикарь, думаешь, что Я содержательно. Например, ты — это побуждение украсть книгу с выставки.

Прозрачное сознание не нуждается в посреднике. Непрозрачное сознание нуждается в посреднике. В другом. В том, кто синтезирует твое сознание с твоим бессознательным. И это значит, что в тебе есть что-то, что ты можешь узнать благодаря другому. Знание, сообщенное тебе другим, никогда не будет удостоверено твоим Я. Не будет непосредственным, тем, что ты не можешь не знать. Оно будет всегда гипотезой.

Сартр обессмысливает психоанализ Фрейда, ссылаясь на факт сопротивления сознательного Я психоаналитику. Фрейд обессмысливает теорию сознания Сартра, ибо допускает возможность не самообмана, а обмана со стороны Оно, другого. Сартр стремится обессмыслить психоанализ Фрейда, полагая, что никакого бессознательного нет. А есть только сознание. И следовательно, возможен самообман сознания. Сартр приводит пример с фригидной женщиной, которая делает хозяйственные расчеты во время полового акта, дабы отвлечь свое сознание от испытываемого удовольствия.

Действие из самообмана

Бессознательное — это сознание, а не реальность, приводимая к очевидности. Другими словами, это то, что было в сознании, о чем знают и что не хотят знать по каким-либо соображениям. Сартр приводит пример.

Девушка идет на первое свидание. Она всё знает. Но есть вещи, которые она не хочет знать. Ибо если она их будет знать, то будет просто свидание. А она идет на первое свидание. И поэтому она не хочет видеть временных перспектив свидания. Не хочет называть вещи своими именами, всё время откладывая момент принятия решения. Первое свидание требует разрыва между ее душой и ее телом. Зачем?

Затем, чтобы создать две стороны человеческого бытия. Два противоположных смысла. И возможность перехода от одного смысла к другому. Но для чего? Для возможного отступления. Для того чтобы всегда можно было дать задний ход. Чтобы иметь запасной вариант. От неуверенности в исходе встречи. Сартр же полагает, что формулы бессмыслицы нужны для самообмана. Но чтобы себя обмануть, нужно парадоксальным образом нечто знать и одновременно не знать. Что противоречит идее прозрачности сознания. То, что неприводимо к сознанию, нельзя познавать. Если же оно редуцируемо к сознанию, то нет причин для бессознательного.

Сартр ошибочно полагает, что в момент первого свидания девушка себя избегает. Что она стремится ускользнуть от себя. Напротив, на первом свидании девушка боится потерять себя, и, чтобы этого не случилось, она готовится парадоксальным образом к встрече.

Зачем девушке парадоксы? Во всяком случае не для того, чтобы обмануть себя. А для того, чтобы парализовать свой ум, привести его в замешательство. Ведь пока ум не в замешательстве, ничто его обмануть не может. И ты всё знаешь.

Пока девушка находится в своем уме, никаких докогитальных состояний ей не достичь. А среди этих состояний любовь. И вера. Девушка хочет любить. Чтобы сделать возможной любовь, ей нужно уйти от сознания, ускользнуть от ума, парализовав его двусмысленностью.

Первое свидание — это безумная попытка встретить любовь. Сделать ее возможной.

Не самообман — условие докогитального события любви, как думает Сартр, не ускользание от себя, а свобода от опеки сознания. Любовь и самообман несовместимы. Любовь требует искренности.

Почему нужно быть тем, что ты есть

Нужно быть тем, что ты есть, для того, чтобы иметь возможность встречи с докогитальными событиями. И это естественное стремление человека. Например, бабочка. Вот она летит. И ей не нужно ничего делать для этого. Не нужно себя обманывать, создавать парадоксальные суждения. Человек как бабочка. Ему не нужно себя обманывать, чтобы жить. Ошибка Сартра состоит в том, что он принимает тезис о прозрачности сознания. А значит, он должен принять идею о всюдности проникновения сознания. А это означает, что он должен принять идею о прозрачности жизни, то есть о замене естества действием, контролируемым сознанием. Сартр пишет: «Нам нужно сделать бытие тем, чем мы являемся». «Делать бытие» — это категория искусственного плана. А докогитальное состояние — категория естественного плана. Его нельзя делать. «Мы постоянно обязаны делать из себя бытие того, чем мы являемся».

Человек для Сартра есть нечто сделанное.

Вот официант. Профессия. Социальное качество. Некая выдрессированная рабочая сила, которую продают и покупают. Его жесты, голос, манеры — всё это включено в состав делаемого и входит в состав потребительских свойств официанта. У официанта есть права и обязанности. Но у официанта еще могут быть и личностные качества. Нечто независимое от игры в бытие официантом. Возникает вопрос: как соотносятся личные качества и социальные? Сартр полагает, что между ними происходит разрыв. Но официант — это не девушка, которая идет на первое свидание. Он не нуждается в параличе сознания. Ему не нужно убегать из скорлупы официанта в скорлупу личности. Официанту достаточно быть рабочей силой, чтобы быть. Всё, что не укладывается в социальную роль, избыточно для бытия. Бытие-в-мире — это бытие в социальном качестве, разрушающее бытие-в-себе. Официант — это не позиция. Это судьба. Профессионализм не нуждается в искренности, ибо искренность коренится в естественности докогитальных состояний. А профессионализм — в искусстве сделанного.

Любовь

«Любить — это значит хотеть, чтобы меня любили». В этой формуле Сартра важен союз «чтобы». Сартр не допускает и мысли о том, что можно любить не почему-либо, не для чего-либо, а беспричинно. В «чтобы» уже скрыт конфликт. Смоделирован обман. Спроектирован комплекс. Итак, как же любит свободный человек? Свободный человек — это человек конфликтный. Враждующий с другим. Неуживчивый. Быть — значит одну свободу подчинить другой. Либо он тебя поработит, либо ты его.

А поскольку любовь является первичным отношением к другому, постольку она моделируется Сартром как отношения раба и господина.

Сартр рассказывает об отношениях Альбертины и Марселя, героев Пруста. Марсель полюбил Альбертину. Казалось бы, если уж полюбил, то пусть и пострадает. Но Марсель страдать не хочет. Он хочет обладать Альбертиной. У Марселя были деньги, Альбертина нуждалась в них. Марсель поселяет Альбертину у себя дома. Наконец-то он может видеть ее и обладать ею в любое время суток. Но что-то не устраивает Марселя. Ему кажется, что Альбертина ускользает от него. Марселя не покидает чувство тревоги. Ему хочется обладать уже не телом, а душой Альбертины. Или, как говорит Сартр, ему хочется обладать ее свободой. Марсель желает, чтобы Альбертина выбрала его. Полюбила. И полюбила по своей воле, а не по принуждению.

Теория любви строится Сартром в терминах конфликта, неустранимой раздвоенности. В любви нельзя допускать слияния двух в одно целое. Ибо это соединение тавтологично.

Оно редуцирует все возможные разрывы и зазоры между любящими, превращая их в гиперплотную единицу. В бытие-в-себе, где нет места свободе и выбору. Интерпретация любви в качестве выбора имеет тот недостаток, что она позволяет думать о какой-то субъектности в любви. Хотя субъектом является любовь. И в этом смысле она не зависит ни от любящего, ни от любимого. Никто не выбирает, любить ему или не любить.

Сартровский любящий хочет быть всем для любимого. Хочет быть для него целым миром. Он согласен быть для него стулом, на котором сидят. Но он не хочет только одного: тождества неразличимых. Его приводит в трепет формула: я — это ты. Любимому тесно в предлагаемом ему мире. Поэтому нужно остерегаться любящих нас людей. Ибо любящий, присутствуя к себе в любви, желает быть посредником между миром и тем, кого он любит. В бинарном пространстве антропологических метафор и антонимов общение с миром возможно для любимого только через любящего. Через посредника. И невозможно напрямую. Непосредственно. Вот это-то и невыносимо. Нужны не двое в любви, а один. Одно целое двоих. И прямое общение с миром.

Сартровскому влюбленному также нужно опасаться любимого. Ведь любимого любят. И этого ему достаточно. Сам он не желает любить. И поэтому его надо соблазнять. Раздвоенность любви, наличие в ней пустот и зазоров заполняется соблазнением. Когда любящие составляют одно целое, в этом целом нет места для соблазна. А соблазнять — значит ставить себя под взгляд другого. Значит быть очаровывающим объектом. А это неприятно. Поэтому лучше быть любимым, чем любить.