Поносные стихи древних скандинавов, или Великое искусство красиво проклинать

Юбилей «Эдды» — дата условная. «Старшая» — сборник древнеисландских песен о богах и героях — сохранилась в рукописи, обычно датируемой 1270 годом. При этом ее авторство любят приписывать исландскому священнику Сэмунду Мудрому, который скончался в 1113 году. Но сочинять стихи через полтора столетия после своей смерти под силу только Одину-повелителю, принесшему себя в жертву самому себе. Так что эддические песни, скорее всего, не только переписывали после Сэмунда, но и пересказывали до него, сколько раз — лишь Одину-всеотцу известно.

Благодаря «Старшей Эдде» мы узнали о Локи и валькириях, о мировом дереве Иггдрасиль и гибели богов в битве Рагнарек. Зато «Младшая» содержит достаточно подробную инструкцию, как стать великим стихотворцем — скальдом. Это древнескандинавский учебник поэзии с лучшими произведениями прославленных мастеров. Такими стихами можно было заработать на хлеб, выкупить свою жизнь и отнять чужую.

Сомнений в авторстве «Младшей Эдды» не возникает. Исландский скальд Снорри Стурлусон создал ее как учебник поэзии с пространным предисловием об устройстве мира и многочисленными цитатами из «Старшей Эдды» и саг.

Считается, что Стурлусон закончил свой труд примерно в 1225 году, а следовательно, «Младшая Эдда» древнее «Старшей», созданной в 1270-м. Чтобы запутаться окончательно, можно вспомнить, что слово «эдда» еще и значит неизвестно что — то ли «поэтика», то ли «прабабушка», то ли «табун кобылиц».

В общем, разумнее всего в такой ситуации махнуть рукой на темную историю происхождения обеих «Эдд» и перейти к не менее темной скальдической поэзии.

Чем отличается авторская скальдическая поэзия от народной?

Слог скальдов в «Младшей Эдде», как уже было сказано, темен и малопонятен — особенно по контрасту с народной эддической поэзией в другом источнике с ее простым и ясным содержанием. Возьмем для примера отрывок из «Старшей Эдды» — фрагменты «Перебранки Локи» в переводе Андрея Корсуна:

Локи — Браги:

«Сидя ты храбр —
украшенье скамьи, —
но в битве беспомощен!»

Тор — Локи:

«Мерзостный, смолкни!
Принудит к молчанью
тебя молот Мьёлльнир!»

Локи — Бейле:

«Ты, жена Бюггвира,
мрази вместилище;
выродок ты
меж богами великими,
скотница грязная!»

Ньёрд — Локи:

«Беды нет великой,
коль женщина делит
ложе с мужчиной,
хуже, что ас
женовидный, рожавший,
на пир наш пришел».

Локи — самому Одину:

«А ты, я слышал,
на острове Самсей
бил в барабан,
средь людей колдовал,
как делают ведьмы, —
ты — муж женовидный».

Всё это, конечно, невежливо и неэтично, но смысл ясен. А теперь рассмотрим образец замысловатой скальдической поэзии — отрывок из «Саги о Гуннлауге» в переводе Сергея Петрова:

Гефн вина, виновны
Родичи — в кровати
Кровные — под кровом
Ими на лихо люба
Слеплена столь лепо.
Тролли бы побрали
Разом их старанья!

WTF?! О чём нам сейчас рассказал знаменитый исландский скальд Гуннлауг Змеиный Язык Иллугасон? Разумеется, о родителях возлюбленной («родичах кровных»), сделавших «под кровом в кровати» прекрасную Хельгу, к неудовольствию автора этих строк («тролли бы побрали разом их старанья»).

Почему же так «темно»?

Скальдическая поэзия — авторская. Песни о богах и героях (те, что в «Старшей Эдде») пересказывал народ. А стихи, содержащиеся в «Младшей», сочиняли поэты, чьи имена дошли до нас: Браги Старый, Эйвинд Погубитель Скальдов, Гисли (сын Кислого), Харальд Суровый и прочие не менее суровые ребята.

Они совершенно точно осознавали, кем являются, и говорили: «Мне дана находка Одина», «Слова поэзии текут из моих губ», — имея в виду мед поэзии. Верховный скандинавский бог в обличье орла нес в клюве этот заветный «продукт». То, что он в итоге выплюнул в сосуд, наделяет даром слагать хорошие стихи, ну а все, кого угораздило отведать проглоченное и вытекшее из заднего прохода птицы, становятся дрянными поэтами.

Скальды гордились своими сочинениями, зарабатывали ими на хлеб (а нередко даже спасали себе жизнь) и справедливо считали собственную поэтическую уникальность ценным активом.

Скальдическая поэзия — актуальная. Положим, описанных эддическим стихом могучих инеистых великанов никто не видел. А когда великий скальд Эгиль Скаллагримссон говорит в «Выкупе головы»: «Страшен могучий, / Стержнем обручий / Вскинув высоко / Кованое око», — мы точно знаем, что он славит норвежского конунга (короля) Эйрика Кровавую Секиру, чтобы тот не отсек ему одноименным инструментом вместилище таланта. Кстати, помогло: правителю стихи понравились и он отпустил поэта домой.

Содержание скальдических виршей разнообразием не отличалось, и разгуляться авторам было негде — либо славь, либо хули. Понятия художественного вымысла еще не существовало: или ты говоришь правду, или лжешь (равно колдуешь). Что остается поэту? Правильно, экспериментировать с формой.

Поэзия скальдов — торжество формы. Хвалебная песнь или хулительный выпад, скальдический стих всегда аллитерационный: в каждой строке по меньшей мере два слова начинаются с одного и того же согласного. Подобная традиция восходит к древнегерманскому источнику, где действовали аналогичные фонетические закономерности, и характерна в том числе и для эддической поэзии. Но у скальдов с этим совсем строго.

Стурлусон в своей «Эдде» приводит 102 возможных варианта стихотворных размеров. Количество слогов в строке, расстановка внутренних рифм и аллитераций — всё регламентировано. Как поэту отличиться?

Например, «переплести» предложения, вставив одно в другое. В приведенном выше отрывке из «Саги о Гуннлауге» часть «в кровати» явно отлепилась от фразы «ими на лихо люба». Поставьте мебель на место — и наслаждайтесь правильно собранным пазлом: «Виновны родичи кровные [прекрасной Хельги] — под кровом в кровати ими на лихо люба [Хельга зачата на беду скальда Гуннлауга]».

Поэзия скальдов — иносказательная. Тут начинается настоящее творчество. С одними только хейти — поэтическими синонимами — можно стать самобытным автором.

Скальд скажет «пучина», «волна», «водопад» или даже «болото» — но только не «море».

А кроме хейти, есть еще кеннинг — особая метафора.

Корабль у скальда — «вепрь волн» или «конь моря», битва — «вьюга секиры», мужчина — «метатель меча» или «ясень», женщина — «липа», «золото» и даже «пиво», само золото — «янтарь», а всё то же море — «холодный луг».

Кеннинги могут включать хейти и быть составными. Так, когда скальд Халлар-Стейн говорит о «расточителе янтаря холодного луга кабана Видблинди», мы должны понимать, что последний — это великан, который ловил китов, то есть его «кабаны» — киты, «луг кита» — море, «янтарь моря» — золото. А всё вместе — просто-напросто «мужчина».

Поэзия скальдов — это магия. Нет ничего мощнее и опаснее, чем хулительный стих нид, что в переводе с большинства древнегерманских языков означает «ненависть». Цель такого произведения — навлечь на врага гнев высших сил, проще говоря — проклясть. Вот отрывок из «Саги об Эгиле» в переводе Сергея Петрова:

Да изгонят гада
На годы строги боги,
У меня отнявша
Нудой ношу судна!
Грозный вы на гнусного
Гнев на святотатца
Рушьте, Трор и края ас,
Фрейр и Ньёрд, скорее!

Как видим, исландский скальд Эгиль — тот самый, который потом выкупал свою голову хвалебными стихами в адрес Эйрика Кровавой Секиры, — для начала пожелал норвежскому конунгу всего самого наихудшего.

Правитель объявил дерзкого сочинителя вне закона: каждый мог его убить. В ответ на это Эгиль взял орешниковый ствол, взобрался на скалу, насадил на него лошадиный череп и произнес что-то вроде: «Я воздвигаю нид-жердь и посылаю нид духам-покровителям страны, чтобы они блуждали без дороги и не нашли покоя, пока не изгонят конунга Эйрика и его жену Гуннхильд». Всадил кол в расщелину, повернул лошадиный череп в сторону материка и «вырезал рунами на жерди всё заклятье, которое сказал».

Нид — да еще и в виде шеста с рунами — оказался сильнее более поздней «выкупной» хвалебной песни Эгиля: в конце концов через несколько лет Эйрик и Гуннхильд были вынуждены бежать из Норвегии.

Кстати, слова «руны» и «искусство скальдов» в «Младшей Эдде» используются как синонимы.

Почему скандинавы боялись записывать ниды?

По сравнению с хвалебными песнями ниды малоизучены — и не потому, что они плохо сохранились или их смысл затуманен (как мы уже могли убедиться, этой особенностью отличаются и многие «обычные» стихи в «Младшей Эдде»).

Главная причина в том, что древнескандинавские авторы просто боялись их цитировать и заменяли нид пересказом в прозе. Такой трюк позволял разрушить форму, а значит, и нейтрализовать темную магию. А если отдельные смельчаки и решались на дословное воспроизведение сакральной формулы, то пренебрежительно называли ее «стишком», чтобы тем самым хотя бы немного ослабить вредоносную силу заклинания.

Ниды активно запрещали. В «Законах Гулатинга» XII века говорится:

«Есть три выражения, признаваемые словесной хулой, за которую должна быть выплачена полная вира.

• Первое, если человек говорит о другом, что он родил ребенка.
• Второе, если человек называет другого использованным в качестве женщины мужчиной.
• Третье, если человек сравнивает другого с кобылой, или называет его сукой, или сравнивает его с самкой любого вида животного».

В «Законах Фростатинга» уточняется, что лишь половинная вира взимается с того, кто уподобляет мужчину быку, жеребцу или другому животному-самцу. То есть нет оскорбления страшнее, чем сравнение с женщиной. XII век…

Несмотря на жесткую цензуру, хулительные стихи сочиняли — и даже всем исландским миром! Например, нид, который можно назвать «Народ против Харальда Синезубого», собрали «по висе с носа» — и вот что у них получилось:

Харальд сел на судно,
став конем хвостатым.
Ворог ярый вендов
воском там истаял.
А под ним был Биргир
в обличье кобылицы.
Свидели воистину
вои таковое.

«Сага о йомсвикингах», пер. Сергея Петрова

Перебранка — древний рэп-баттл

И напоследок — о законном, в меру безопасном и относительно веселом способе оскорблять друг друга, который практиковали древние скандинавы.

Если в ниде один проклинает другого, то в перебранке звучали «честные» взаимные издевки. Это была битва словами, «сравнение мужей». Нид произносится на скале с лошадиным черепом и рунами — перебранка начинается на пиру «за пивом». Нид — чистой воды «напраслина»: ну не был Харальд конем хвостатым, нет тому свидетелей. А перебранка основана на каком-нибудь в меру позорном случае из жизни оппонентов. С нида начинается смертельная вражда — перебранка гасит ее смехом. Наконец, нид — это только хула, а в перебранке больше самовосхваления.

Классический пример такого древнего рэп-баттла — словесный поединок между норвежским конунгом Сигурдом Крестоносцем и его братом и соправителем Эйстейном в «Саге о сыновьях Магнуса Голоногого»:

Эйстейн. Я вижу, что начинать потеху придется мне.

Сигурд. А помнишь ли ты, что я мог переломить тебе хребет, если бы захотел, хотя ты был на год старше меня?

Эйстейн. Я помню хорошо, что ты не мог играть ни в какую игру, которая требовала ловкости.

Сигурд. А помнишь, как мы с тобой плавали? Я мог потопить тебя, если бы хотел.

Эйстейн. Я мог проплыть не меньше тебя и не хуже тебя нырял. А по льду я катался так, что не знал никого, кто бы мог меня обогнать. А ты был на льду как корова.

Ну и прочее в том же духе. Даже когда конунги переходят к самым страшным обвинениям — в женоподобии — получается довольно интеллигентно:

Сигурд. Все говорят, что мой поход в заморские страны делает мне честь как правителю. А ты во время этого похода сидел дома, как дочь своего отца.

Эйстейн. Ну вот, ты теперь тронул самое больное место. Я бы не начинал этой перебранки, если бы не умел тебе ответить. Больше похоже на то, что я снарядил тебя в поход, как свою сестру.

Правда, без магии проклятий нет и магии скальдической поэзии. Перебранка безразлична к форме, гораздо менее иносказательна — какие уж метафоры под пиво. «Сравнение мужей» по простоте изложения приближено к песням «Старшей Эдды». Да и вышел этот жанр из «Перебранки Локи» — той, что цитируется в самом начале статьи. И там тоже нет «напраслины».

Другое дело, что жизнь богов немного интереснее серых будней конунгов. И если Локи другие небожители называют «асом женовидным, рожавшим» — так то чистая правда. В виде кобылицы он и впрямь соблазнил жеребца Свадильфари, таскавшего скалы, чтобы хозяин коня не смог достроить стены Асгарда (к радости Одина). А потом родил восьминогого жеребенка Слейпнира, которого подарил всё тому же Одину. Никакой напраслины, только факты.

А у конунга что? Ну неплохо плавает. Ну по льду в детстве катался. Ну отправился в поход в заморские страны. На фоне таких-то выкрутасов Локи — скука смертная!