Религия для борьбы с религией. Как разумный скепсис становится оружием в руках противников науки

«Философия мертва», — заявил однажды Стивен Хокинг. Мертва она, поскольку «не успевает за современными достижениями науки, в особенности физики». В настоящий момент именно ученые, а не философы, совершают все самые важные открытия. Философы, в свою очередь, обвинили Хокинга в «сциентизме». Обычно в «сциентизме» обвиняют тех, кто считает дисциплины из числа точных наук, наподобие физики, химии и математики, важнее гуманитарных, таких как философия. По словам философа Тома Сорелла, сциентизм — это «когда точным наукам придается слишком большая ценность по сравнению с другими областями образования или культуры». Но что плохого в том, чтобы считать точную науку более важной по сравнению с другими академическими дисциплинами? Что плохого в сциентизме? Если физика в самом деле может дать более ценные знания, чем философия, как утверждает Хокинг, может быть, она действительно важнее многих гуманитарных дисциплин?

Однако прежде чем мы сможем ответить на эти и другие вопросы, нужно определиться с терминами. Как и с другими философскими «-измами», термин «сциентизм» по-разному интерпретируется разными философами. Как бы там ни было, вопрос о том, является ли наука единственным адекватным способом познания реальности или, по крайней мере, познает ли она реальность лучше, чем другие дисциплины, — это эпистемологический вопрос. Таким образом, с точки зрения эпистемологии, мы можем трактовать научный метод либо как единственную форму знания, либо как самую лучшую форму знания. Но у сциентизма есть и другие разновидности, включая методологическую и метафизическую. С точки зрения методологии, научный метод можно рассмотреть либо как единственный способ познания реальности, либо как лучший способ познания реальности. С метафизической же точки зрения сциентизм подразумевает, что либо только наука может привести нас к тому, что по истине существует, либо что наука может привести нас к тому, что поистине существует, лучше, чем другие дисциплины.

Без четкого понимания этих разновидностей сциентизма довольно трудно понять суть философский споров, связанных с наукой и сциентизмом.

Так, некоторые сторонники сциентизма могут выступать за его более слабые разновидности, предполагающие, что научное знание или научный метод являются самым лучшим способом познания реальности, в то время как их оппоненты интерпретируют их аргументы в пользу более сильных разновидностей сциентизма, утверждающих, что наука является единственной формой или способом познания реальности.

В частности, моя собственная позиция представляет собой одну из слабых разновидностей сциентизма. В своей статье «Что плохого в сциентизме?» (2017) я защищаю эпистемологический тезис, который называю «слабым сциентизмом». Это точка зрения, согласно которой знание точных наук — самая лучшая форма знания из доступных нам (в противоположность «сильному сциентизму», утверждающему, что это знание — единственное, которым мы располагаем).

Итак, согласно слабому сциентизму, гуманитарные дисциплины, такие как философия, действительно производят знание. Однако точные дисциплины, такие как физика, производят знание, которое превосходит знание, произведенное гуманитарными дисциплинами — как количественно, так и качественно. При этом важно отметить, что «знание» в данном случае не означает обоснованное истинное суждение. Скорее, «знание» означает здесь выводы, полученные исследователями в рамках определенной академической дисциплины. В этом смысле все академические дисциплины занимаются производством знаний (или проводят исследования). Знание в рамках той или иной академической дисциплины — это то, что можно найти в академических публикациях людей, занимающихся этой дисциплиной. Словом, сторонники сильного сциентизма отрицают, что гуманитарные дисциплины производят «реальные знания», как выразился Ричард Уильямс во вступлении к антологии «Сциентизм: Новая ортодоксия» (2014), сторонники же слабого сциентизма признают, что гуманитарные дисциплины производят знания, но утверждают, что точное знание принципиально лучше, чем любое другое.

Теперь нужно задать вопрос: провозглашает ли сциентизм (будь то слабый или сильный) — с точки зрения эпистемологии, методологии или метафизики — истину. Каждое утверждение на этот счет должно быть внимательно рассмотрено, подвергнуто критике и обсуждению. Так мы, по крайней мере, избавимся от искушения называть сциентизм принципиально ошибочной точкой зрения. Психолог Стив Тейлор писал в 2019 году:

«Одной из характеристик догматических систем убеждений является то, что их приверженцы принимают предположения как уже доказанные факты. Это, безусловно, верно в отношении сциентизма. Например, то, что сознание существует и что оно связано с неврологической активностью, — это факт. Но предположение о том, что сознание возникает в результате неврологической активности, вызывает вопросы».

Тейлор утверждает, что сциентизм — это догматическая система убеждений. Но почему это так? Ни один из упомянутых выше эпистемологических, методологических и метафизических тезисов не является догматическим. Конечно, эти тезисы можно поставить под сомнение. Однако если бы простого сомнения было достаточно, чтобы сделать убеждение догматическим — тогда многие, если не большинство наших убеждений, стали бы таковыми. Чтобы понять, почему это так, рассмотрим мое (и, по всей вероятности, ваше) убеждение в том, что внешний мир существует независимо от нашего разума. Нашу веру в существование внешнего мира, как известно, трудно доказать, о чем вам скажет любой эпистемолог, но это не значит, что наша вера во внешний мир — не более чем просто (религиозная) догма.

Аналогичным образом Сьюзан Хаак в своей книге 2003 года «Защита науки — в пределах разумного» утверждает, что сциентизм по определению — это «чрезмерное уважение к науке, избыточная готовность признавать авторитетным любое научное утверждение, и отвергать любую критику науки или ее практиков как антинаучный предрассудок». Но это наталкивается на ту же проблему, что и описанная выше. Ни один из упомянутых выше эпистемологических, методологических и метафизических тезисов не является избыточным или чрезмерным. Конечно, не стоит проявлять преувеличенное почтение к чему-либо «научному», и безрассудством — принимать в качестве авторитетных любые утверждения, сделанные каким-либо источником, связанным с наукой. В конце концов, именно это подразумевают слова «избыточный» и «чрезмерный».

Утверждать, что сциентизм — это просто догматическое убеждение, как это делает Тейлор, или что его предпосылки ошибочны, как это делает Хаак, — значит превращать термин «сциентизм» в оружие, а не оспаривать его. На этот счет у меня есть одна история. В середине XX века теологи и религиоведы пошли войной против сциентизма, пытаясь защитить свою академическую территорию от того, что угрожало вторжением со стороны точной науки. В своей книге «Препятствия на пути к вере» (1954) Джеймс Пайк и Джон Макгилл Крамм различают науку и сциентизм и утверждают, что последний представляет «не меньшую угрозу гуманитарным наукам, чем религии». Примерно в то же время в своей статье «Проповедник беседует с человеком науки» (1954) Ричард Расмуссон охарактеризовал сциентизм как «культ, который превратил науку в религию».

Эти религиозные мыслители посчитали сциентизм угрозой из опасения, что наука с его помощью способна вторгнуться в их области исследований, которые предполагали существование вещей и явлений, сомнительных с точки зрения этой самой науки, таких как Бог, сверхъестественное и т. п.

Вот почему, по словам Иэна Барбура, «когда Ричард Докинз говорит, что наличие случайности в эволюции доказывает, что наша вселенная бессмысленна — это и есть сциентизм», поскольку подобное утверждение воспринимается как ставящее под сомнение веру в божественное провидение.

Некоторые философы сейчас сами занимаются подобным, используя понятие сциентизма в качестве оружия в борьбе с учеными, которые критически относятся к академической философии. Философы обычно обвиняют в сциентизме выдающихся ученых, таких как Хокинг и Нил Деграсс Тайсон, за то, что те демонстрируют неправильное отношение к науке; так, философ Иэн Джеймс Кидд назвал их просто «сторонниками науки». Проблема с пониманием сциентизма как «избыточного» почтения к науке заключается в том, что оно не объясняет, что не так с «верой в науку», но протестует против нее. Утверждать, что сциентизм «придает слишком большое значение науке» или «проявляет преувеличенное почтение к науке», значит выражать неодобрение тому, чего, в конце концов, можно было бы придерживаться разумно.

В исследованиях аргументации тезисы, которые предназначены для передачи эмоций, таких как одобрение или неодобрение, известны как убедительные определения. Сказать, что сциентизм «придает слишком большое значение науке», всё равно что сказать, что аборт — это убийство: подобное определение имеет эмоциональную нагрузку. Иными словами, вместо того, чтобы просто осуждать сциентизм, как это делают Сорелл и Хаак, противникам сциентизма нужно точно показать, что с ним не так.

В своем предисловии к антологии «Сциентизм: проблемы и перспективы» (2018) Рене ван Вуденберг, Рик Пилс и Йерун де Риддер соглашаются с тем, что сциентизм не следует расценивать как угрозу:

«Никто не примет ярлык „сциентизм“ как адекватную характеристику его собственных взглядов, поскольку никто не примет допущение, что его почтение к науке преувеличено или что его готовность принять утверждения, выдвигаемые наукой, чрезмерна».

В статье «Шесть признаков сциентизма» (2012) даже Хаак отмечает, что «слово „сциентизм“ было нейтральным», пока люди, стремящиеся защитить религию и философию от проникновения науки на их территорию, не придали ему негативную окраску.

В отличие от уничижительных концепций сциентизма, слабый сциентизм предлагает нейтральное определение, согласно которому точные науки дают более качественное знание по сравнению с другими, такими как философия. Говоря коротко, моя аргументация выглядит следующим образом. Можно сказать, что одна вещь лучше другой как количественно, так и качественно. Знания, производимые точными науками, количественно лучше знаний, производимых другими дисциплинами, потому что точные дисциплины в целом производят больше знаний, и знания, которые они производят, оказывают большее влияние, чем знания, производимые другими дисциплинами. Это утверждение подтверждается данными о результатах исследований (то есть количеством публикаций) и влиянии исследований (то есть количеством цитирований) по точным и гуманитарным академическим дисциплинам. Эти данные показывают, что научные дисциплины дают больше публикаций, и эти публикации цитируются чаще, чем публикации гуманитарных дисциплин.

В своей статье «Гуманитарные науки: внешние оценки исследований» (2020) Гюледа Доган и Зехра Ташкин проанализировали данные о публикациях и цитировании по 255 темам в Web of Science за период с 1980 по 2020 год.

Анализ выявил, что «81% работ был опубликован в трех основных категориях „чистых“ наук: естественные науки (33%), медицинские науки (27%) и инженерные и технические науки (21%)», и что «общее количество публикаций по гуманитарным наукам было почти таким же, как в относительно небольшой области чистой науки», а именно в дисциплинах, связанных с сельским хозяйством.

Что касается цитирований, то на гуманитарные науки пришлось всего 0,52% всех цитирований в выборке, в то время как на естественные науки пришлось 44%, на медицинские — 30%, на инженерные и технические — 17%, на социальные науки — 6%, на сельскохозяйственные — 1,5%. По сравнению с медициной, естественными, инженерными, техническими и социальными науками гуманитарные дисциплины имеют самые низкие показатели как результатов исследований (измеряемых количеством публикаций), так и влияния на исследования (измеряемого количеством цитирований). В то время как в области естественных наук цитируется большинство научных публикаций, в области гуманитарных наук цитируется только 16% публикаций. Кроме того, в области гуманитарных наук меньше всего цитируют философию, этику и религию.

Можно сказать, что знание, производимое точными науками, качественно лучше знания, произведенного другими дисциплинами, поскольку первое во всем, что касается объяснения, прогнозирования и инструментализации, более успешно, чем второе. Это тот вид успешности, о котором часто говорят философы науки. Рассмотрим, например, теорию относительности Альберта Эйнштейна. Теория успешна с точки зрения объяснения, поскольку она дает всестороннее объяснение явлениям, которые в противном случае казались бы загадочными — таким как гравитация, орбиты планет, черные дыры, электромагнетизм и многое другое. Теория успешна с точки зрения инструментализации, так как позволяет нам вмешиваться в природу, например, когда мы используем GPS для навигации по нашему миру и гравитационное линзирование для поиска новых миров. Теория успешна с точки зрения прогнозирования, поскольку она позволяет создавать гипотезы, которые впоследствии подтверждаются наблюдениями или экспериментами, такие как прецессия перигелия Меркурия, отклонение света массивными объектами, гравитационное красное смещение света, релятивистская задержка света (также известная как эффект Шапиро), гравитационные волны и т. д. Было бы трудно найти гуманитарную теорию, которая была бы столь же успешной с точки зрения объяснения, инструментализации и прогнозирования, как теория относительности.

Но мой аргумент в пользу слабого сциентизма точно не должен быть последним словом в вопросе о сциентизме. Могут быть и другие аргументы за и против упомянутых выше разновидностей сциентизма, а это именно то, что нам нужно.

Чего нам не нужно, так это представления о сциентизме как об угрозе. К сожалению, обвинение в сциентизме уже используется в войне против науки, ведущийся сегодня в интернете и социальных сетях.

Сторонники борьбы с вакцинацией используют его, чтобы посеять в людях недоверие в отношении любых заявлений о вакцинах против COVID-19, сделанных должностными лицами общественного здравоохранения и организациями, такими как ВОЗ. Те же, кто отрицает изменения климата, используют обвинения в сциентизме, чтобы вызвать сомнения в научном консенсусе относительно антропогенных факторов климатического кризиса.

Например, когда теннисист Новак Джокович написал в твиттер, что он не поедет на Открытый чемпионат США 2022 года, потому что у него нет прививки от COVID-19, актер Роб Шнайдер процитировал его твит и написал:

«Во всем виновата наука… И под наукой, конечно, я подразумеваю религию сциентизма, которая противоположна науке».

Позже твит Шнайдера был удален, и на то были веские причины — Шнайдер использовал «сциентизм» в качестве аргумента против рекомендаций чиновников общественного здравоохранения сделать прививку от COVID-19. Подобное использование термина «сциентизм» подразумевает, что у Ассоциации тенниса Соединенных Штатов нет веских причин требовать от спортсменов вакцинации от COVID-19 для участия в Открытом чемпионате США. Написав это, актер предположил, что требование о вакцинации от COVID-19 является обычной догмой, которая не подкреплена научными доказательствами.

Аналогичным образом профессор права Джон О’Макгиннис использует «сциентизм» как оружие для отрицания науки в своем эссе «Ослепленный сциентизмом» (2020):

«Мантра „во всем доверяй науке“ [которую он называет „сциентизмом“] не уникальна для этого вируса [коронавируса SARS-CoV-2]. Политики предлагают аналогичное обоснование мер в области изменения климата. Точно так же, как наука „оправдывает“ карантин в качестве меры против COVID-19, научные исследования об изменении климата используются для продвижения политики расходов, которая должна привести к нулевым атмосферным выбросам».

Это еще один пример использования слова «сциентизм» как ругательства в адрес науки. Использование Макгиннисом этого термина призвано посеять сомнения в научном консенсусе относительно антропогенного фактора в изменении климата. Согласно этой точке зрения, у политиков и законодателей нет веских причин проводить какую-либо политику или издавать какие-либо законы, основанные на научных данных об изменении климата.

По тем же причинам академические философы, которые используют понятие «сциентизм» в качестве оружия, играют в опасную игру.

В своей доблестной попытке защитить академическую философию от критики некоторых известных ученых, таких как Хокинг, они, возможно, играют на руку тем, кто отрицает науку как таковую.

Не только философы, но и ученые, похоже, иногда попадают в ловушку использования понятия «сциентизм» в качестве оружия, тем самым позволяя противникам науки использовать то же самое слово в качестве повода для сомнений в науке вообще. В статье «Что такое сциентизм и почему этот термин ошибочен?» (2021) профессор астрофизики Адам Франк в положительном ключе цитирует определение «сциентизма», данное Google: «чрезмерная вера в силу научных знаний и методов», а затем утверждает, что термин «сциентизм» «ошибочен […], потому что его сторонники запутались в том, что они защищает. Без сомнения, наука ценна, могущественна и великолепна. Мы можем только порадоваться этому. С другой стороны, сциентизм — это всего лишь метафизика, а метафизических верований существует великое множество».

Конечно, метафизических верований существует множество. Существует также множество научных убеждений, точно так же, как существует множество религиозных, основанных на восприятии, свидетельских показаниях и других видах убеждений. Простой факт, что существует много убеждений определенного типа, не обязательно означает, что нельзя сказать, что некоторые убеждения этого типа лучше других убеждений того же типа. Вопрос в том, является ли вера в способность науки производить знания (или еще что-либо ценное с эпистемологической точки зрения) оправданной, обоснованной или разумной.

Философы, которые используют термин «сциентизм» в качестве оружия, как правило, считают что он представляет угрозу гуманитарным дисциплинам. Хаак — наглядный пример. В своей статье «Реальный вопрос: можно ли спасти философию?» (2017) она утверждает, что «явный прилив сциентистской философии […] означает кораблекрушение для самой философии». Однако между догматическим принятием науки, или «поклонением науке», которое порой ошибочно называют «сциентизмом», и догматическим неприятием науки, или «отрицанием науки», существует неразрывная связь. Если догматическое принятие науки представляет собой эпистемологическую угрозу, как склонны утверждать академические философы, которые используют слово «сциентизм» в качестве оружия, то догматическое неприятие науки тоже является эпистемологической угрозой.

На самом деле, догматическое неприятие науки представляет собой бóльшую эпистемологическую угрозу, чем догматическое принятие науки. Почему? Потому что наука — это самое успешное эпистемологическое решение, когда-либо созданное людьми, с чем согласны почти все философы науки.

Оборотной стороной догматического «поклонения науке» является догматическое «отрицание науки». Несомненно, что и то, и другое вводит людей в заблуждение. Но последнее — гораздо более рискованная ошибка, чем первое.

Таким образом, вместо того, чтобы использовать понятие сциентизма в качестве оружия, нам следует подумать о нем в вышеизложенном смысле. Эпистемологический сциентизм — это точка зрения, согласно которой знание точных наук превосходит любое другое знание либо потому, что это — единственная форма знания, которой мы располагаем, и поэтому неточное знание на самом деле вообще не является знанием, либо потому, что знание точных наук качественнее любого другого знания. В отличие от уничижительных концепций вроде сциентизма, эти нейтральные концепции не могут быть превращены в оружие и, следовательно, не могут стать поводом для манипуляций со стороны антиваксеров, людей, отрицающих изменения климата и других шарлатанов.