Селективный мутизм: как живут дети, которые отказываются разговаривать, и можно ли это вылечить

По данным Московского института коррекционной педагогики, это расстройство встречается у 1% детей, чаще у девочек.

По мнению специалистов, самое важное — создать для ребенка комфортную психологическую атмосферу, в которой он чувствовал бы себя в безопасности и мог реализовать свой потенциал: нужно найти ребенку занятие по душе, мотивировать его и хвалить за достижения.

Наталья Татаринова

мама дочери с селективным мутизмом, основательница сообществ для родителей детей с СМ во «ВКонтакте» и инстаграме*

Пока дочке не исполнилось три года, я не замечала за ней никаких странностей. Она развивалась как все дети в ее возрасте и общалась со всеми членами семьи. Но через месяц после того, как Адриана начала ходить в детский сад, нам позвонила детский логопед и сообщила, что дочка разговаривает только с одной девочкой в группе. Тогда я не восприняла ее совет сводить дочь к неврологу всерьез, решив, что Адриана просто стесняется, что она это «перерастет».

Вскоре мы переехали в Петербург и перевели дочку в частный детский сад. Но даже в комфортных условиях в маленькой группе из десяти человек она так ни с кем и не заговорила. Вот тогда я по-настоящему забеспокоилась и стала искать грамотного детского психолога.

Знакомые посоветовали нам проконсультироваться онлайн с Марией Игнатовой из Краснодара. Именно она впервые сделала предположение о том, что у дочки селективный мутизм и направила нас к психиатру. Она же порекомендовала вовлекать Адриану в свои дела, брать ее с собой в гости или на занятия танцами — то есть максимально включать в социум. А еще найти в интернете сообщество родителей детей-мулатов (отец Адрианы из Африки. — Прим. ред.) и устраивать детям знакомство. По ее совету я подружилась с несколькими родителями в детском саду, объяснила им ситуацию и стала приглашать к нам в гости с детьми. Позже я сделала информационные листки о селективном мутизме и теперь, когда прихожу с ребенком в поликлинику или детский кружок, раздаю всем распечатки — работаю на опережение.

После консультации у психиатра я впервые подумала о том, что проблема может быть наследственной и позвонила отцу Адрианы. Когда мы познакомились, он казался довольно застенчивым, но явных проблем с общением у него не было. Узнав о диагнозе дочери, он не слишком удивился. «В детстве я не то что общаться, я есть при людях боялся», — сказал он мне. Психиатр прописала дочке медикаментозную терапию, совмещенную с психотерапией. Но препарат, который она назначила, в России разрешено принимать только с шести лет. Поэтому пока мы обходимся без него.

С недавнего времени Адриана стала ходить на песочную терапию, это ее очень разряжает эмоционально: она с удовольствием рассказывает мне, что делала на занятии, при этом стала как-то спокойнее. Но в коллективе она по-прежнему практически ни с кем не общается. Нам пришлось поменять детский сад, и Адриана там ведет себя еще более замкнуто: у нее даже плечи сжимаются от волнения, когда она заходит в класс. Нас направили на педагогическую комиссию, и вот представьте: сидит логопед, детский психолог и заведующая детсадом, и я им рассказываю, что такое селективный мутизм. Они о таком никогда не слышали!

С логопедом Адриана так и не заговорила — пришлось показывать видео с дочкой, чтобы она могла сделать какие-то выводы. После этого логопед сказала: «У вашей дочери нет нарушения произношения, поэтому я не могу ни дать вам направление в логопедический сад, ни поставить ЗПР. Такие дети у нас бывают, но они учатся по обычной программе. А домашние задания присылают в видеоформате». К сожалению, у нас очень мало информации о селективном мутизме, и она в основном устаревшая, поэтому мне самой приходится переводить зарубежные статьи.

Специалисты либо считают, что это пройдет само собой, либо ставят диагноз «задержка развития». Когда я стала вести группу во «ВКонтакте» и познакомилась с другими родителями таких детей, то узнала, насколько по-разному проявляется селективный мутизм.

Адриана, например, разговаривает со мной дома и на улице, а когда заходит в незнакомое место — сразу замолкает. Кто-то, наоборот, общается в детском саду, а дома речь выключается. Одним детям препараты помогают, и прогресс есть уже через пару месяцев, а другие не начинают говорить до восьми лет. Так что тут всё очень индивидуально. Сейчас я планирую встречу с семьями, где есть дети с селективным мутизмом. Хотелось бы увидеть, как они будут взаимодействовать друг с другом.

* Входит в компанию Meta, которая признана экстремистской организацией и запрещена на территории РФ.

Ксения Медведева

мама сына с селективным мутизмом

У меня двое детей. Старший сын Артем страдает селективным мутизмом. Долгое время мы не подозревали об этом диагнозе — дома сын совершенно нормально общался с нами, четко выражал свои мысли. Конечно, он всегда был замкнутым, тревожным ребенком, в детском саду у него было мало друзей. Но мы думали, что у нас растет интроверт, никаких особых опасений не было. Когда Артему исполнилось пять лет, мы перевели его в коррекционный глазной детский сад, вот тогда ситуация ухудшилась. Возможно, сказался и стресс — у нас родилась дочка. Специалисты говорили, что это обычная история — после рождения младшего ребенка старшему уделяют меньше внимания, он чувствует себя заброшенным, начинает хуже себя вести.

Воспитатели стали жаловаться на то, что Артем не играет с другими детьми, не рисует и не делает поделки вместе со всеми. На мой вопрос о том, пытаются ли они вовлечь ребенка в какое-то занятие, отвечали, что уговаривать Артема не будут, так как он уже взрослый. Дома сын говорил, что в садике все злые. Дошло до того, что он упрашивал не водить его в сад, плохо засыпал.

Когда началась пандемия, я полгода сидела с детьми дома. А потом пришло время записывать младшую дочку в детский сад, и я решилась отвести и Артема. Тем более детские психологи говорили мне, что его нельзя изолировать, ему необходимо общение с другими детьми. И вот в новом детском саду — самом обычном, с группой в двадцать пять человек — нам повезло с воспитательницей. Она старалась его всячески «раскачивать». Например, брала его за руку и сажала рисовать вместе с ней. И он постепенно втягивался.

Как-то зимой Артем упал во время прогулки и рассек щеку об лед. Кровь течет, а он молчит, ни звука не издает, только по щекам слезы текут. После этого случая воспитательница посоветовала нам пойти к специалисту в детский сад № 53. Там работают с аутичными детками, дают бесплатные консультации. Невролог сделал энцефалограмму и сказал, что неврологических проблем нет. Пошли к психиатру, он прописал легкий антидепрессант сертралин. Результат не заставил себя долго ждать — у сына пропала тревожность, он стал лучше спать. В детском саду Артем начал активно жестикулировать — воспитателям и детям стало легче его понимать. Через месяц он уже издавал какие-то звуки. Потом заговорил шепотом, на ухо тем детям, которые ему нравились. Психолог посоветовал мотивировать сына говорить.

Так у нас появилась коробка с конфетками, и мы попросили воспитателей «премировать» Артема за каждое сказанное слово. Кроме того, мы рисуем для сына социальную историю — это что-то вроде комикса, в котором твой ребенок — главный герой, и ты постепенно прорисовываешь разные ситуации и то, как нужно себя в них вести.

Я рисовала и объясняла сыну: «Это ты, вот ты приходишь в сад и здороваешься с воспитателем» и т. д. Еще я сама создаю социальные ситуации, чтобы вовлечь сына в разговор: мы идем в магазин, я даю ему деньги и прошу купить что-нибудь самостоятельно. Прогресс хоть и медленный, но есть. Хотя пока Артем наотрез отказывается говорить с воспитателями и врачами.

Когда я начала искать информацию о селективном мутизме, то наткнулась на посты в социальных сетях, написанные подростками с этой проблемой. Выяснилось, что даже если ребенка вылечили, болезнь может «догнать» его в более взрослом возрасте.

Люси Натансон

британский терапевт, специализирующийся на работе с детьми с селективным мутизмом, автор книг о СМ

Проблемой селективного мутизма я занимаюсь уже много лет. Сейчас со мной работает небольшая команда специалистов. Каждую неделю к нам обращается около двадцати семей со всего мира. География обширная: США, Австралия, Китай, Польша. Мы уже помогли сотням таких семей. Я подозреваю, что в России детей с селективным мутизмом гораздо больше, чем показывает статистика. Какое-то время назад в Великобритании дело обстояло похожим образом — такие дети в лучшем случае считались очень стеснительными или молчунами, а бывало — им ставили диагноз «аутизм». И до сих пор существует миф о том, что не говорить — выбор самого ребенка. Еще один миф — что проблема СМ обязательно генетическая или возникает из-за плохой психологической обстановки в семье. Но это далеко не всегда так.

Чаще СМ встречается у детей, склонных к тревожности. Например, ребенок боится отойти от мамы и играть на детской площадке. Потом мама отводит его в детский сад и оставляет одного с большим количеством незнакомых детей и взрослых, которые что-то от него хотят, обращаются с вопросами. И он пугается настолько, что спазмируются голосовые связки — ребенок просто физически не может говорить. Но эта проблема решаема, если с ребенком начнет работать хороший специалист.

Я, например, помимо онлайн-консультаций, провожу direct therapy и intensive therapy. В первом случае я два дня провожу в семье: общаюсь с ребенком и с родителями, смотрю, как ребенок ведет себя дома. Затем иду с ним в магазин и пробую вовлечь в процесс шопинга: мы выбираем, что купить, обсуждаем тот или иной продукт, начинаем общаться с консультантами, кассиром. Всё должно происходить максимально естественно и незаметно для ребенка. Такая техника называется exposure — то есть я создаю социальную ситуацию вне дома и открываю ребенку возможность коммуницировать с внешним миром. Во время интенсивной терапии я провожу с ребенком целую неделю.

Отправляюсь с ним в детский сад или школу, сижу на занятиях и применяю технику sliding in — я играю с ребенком, а воспитатель занимается своими делами и присутствует как бы фоном. Через какое-то время я обращаюсь к воспитателю, вовлекая его в наше с ребенком занятие.

Поскольку контакт с ребенком у меня уже к этому времени налажен, получается, что воспитатель не вторгается в пространство ребенка, а мы сами его об этом просим. И постепенно ребенок «принимает» воспитателя и начинает с ним разговаривать. Конечно, иногда приходится уговаривать руководителей учебного заведения дать нам такую возможность. Обычно после интенсивной сессии я продолжаю поддерживать связь с семьей — и хочу отметить, что прогресс в той или иной мере есть всегда. Конечно, все дети разные и кому-то может потребоваться больше времени. Как правило, это связано с наличием дополнительных диагнозов у ребенка.

Как-то я проводила терапию с девочкой, у которой, помимо СМ, был аутизм и патологическое избегание требований. На многие мои предложения она отвечала отказом и вообще всячески сопротивлялась общению со мной. Пришлось изобретать новые способы взаимодействия. Например, я ей сказала: «Ты здесь главная, поэтому ты будешь выбирать, чем мы сегодня займемся». Вот такого поворота она не ожидала!

В среднем, недельной терапевтической сессии хватает, чтобы ребенок начал хотя бы немного говорить. Кстати, медикаментозную терапию при лечении селективного мутизма в Великобритании не используют. Проблема решается исключительно бихевиоральной терапией. Еще очень важно правильно рассказать своему окружению о том, что у вашего ребенка селективный мутизм. Я написала несколько книг об этой проблеме, они маленькие по объему и написаны доступным языком — так, чтобы и бабушка ребенка, и воспитатель в детском саду, и даже ребенок из группы мог понять, что такое селективный мутизм и как общаться с таким ребенком.

Полезные ссылки:

• сообщество во «ВКонтакте», посвященное селективному мутизму;
• британский сайт, посвященный СМ, который рекомендует Люси Натансон;
• ютуб-канал Люси Натансон о СМ.