Дети для службы. История первых лондонских приютов для незаконнорожденных

Будущие военные и слуги

В начале XVIII века, не имея денег даже на собственную жизнь, около тысячи матерей ежегодно бросали своих детей. Лондонский правящий класс долгое время пытался исправить ситуацию. Но помогать маленьким сиротам, лишившимся отцов на войне, — одно дело, совсем другое — содержать и обеспечивать брошенных детей. И проблема заключалась не только в росте числа последних из года в год. Никому не нужные дети умирали там же, где их оставляли, — в куче мусора, во многом потому, что в глазах общества забота о таких детях равнялась помощи падшей женщине, поощрению ее греховности.

Иного мнения был человек по имени Томас Корам. Он родился в 1668 году в маленьком городке Лайм-Реджис. В трехлетнем возрасте потерял мать, а в одиннадцать попрощался с отцом, когда тот отправил его в море. Освоив судостроение, в 1692 году Томас переместился в Бостон и основал там кораблестроительную верфь. На шестом десятке вышел в отставку и вернулся в Англию. В это время уровень детской смертности в столичном городе составлял 75%. Томас Корам был поражен количеством крошечных трупов на улицах Лондона и не мог равнодушно пройти мимо голодающих детей, протягивающих к нему худые руки. С того момента Томас твердо для себя решил: он во что бы то ни стало найдет, как помочь обездоленным детям.

Единственно верным способом Корам считал основание госпиталя для найденышей. В этом он не был новатором: такое же учреждение открылось во Франции еще до рождения его идеи. Но чтобы открыть приют в Англии, необходимо было получить разрешение от самого короля — Георга II.

Больших связей Корам не имел, а без спонсоров об осуществлении задуманного не стоило и мечтать. Но Томасу было известно: французский приют своим существованием во многом обязан женщинам из высшего общества. Потому в первую очередь он отправился к английским аристократкам.

Бывший капитан выбрал верный курс. Самой первой женщиной, согласившейся поставить под его петицией подпись, стала Шарлотта Сеймур, герцогиня Сомерсетская, чей муж входил в список богатейших людей Англии. Вслед за ней документ подписали еще двадцать самых влиятельных женщин, имевших доступ к супруге короля: дочери и жены баронов, маркизов, графов и герцогов. Однако без поддержки проекта высокопоставленными мужчинами вероятность положительного ответа была ничтожно мала.

Отказ выступить спонсорами приюта для брошенных детей объяснялся системой наследования: мужчины боялись предъявления прав на их имущество повзрослевшими бастардами.

Но Корам был не из слабых людей и после первой попытки отступать не собирался. Он понимал: одной благой цели недостаточно. И вскоре повод был продиктован ему самой обстановкой в стране. 21 июля 1739 года Томас Корам, представляя королю три петиции: от себя, мировых судей и других влиятельных людей вроде премьер-министра и спикера палаты общин, говорил о создании приюта как о шаге, необходимом не только для сокращения детской смертности и помощи обездоленным, но и для восстановления экономики.

В то время Англия вследствие краха Компании Южных морей и многочисленных войн, как ни в чем другом, нуждалась в человеческом ресурсе. И беспризорные дети в данном случае выступали как полезные члены общества: будущий состав армии и слуги. Разрешение на открытие Госпиталя для содержания и обучения беззащитных и брошенных маленьких детей было получено менее чем через месяц, а весь процесс занял у Томаса Корама 17 лет.

В поисках метода приема

Заселение первых 30 найденышей произошло 25 марта 1741 года. Их разместили в небольшом доме в Хаттон-Гардене, так как здания для постоянного проживания до сих пор не имелось. По той же причине действовало и ограничение в приеме: дети должны были быть не старше двух месяцев и абсолютно здоровы.

Несмотря на то что количество мест в госпитале постепенно росло и табличка с надписью «Дом полон» временами снималась с двери, поток матерей, желавших сдать детей, только увеличивался. Ситуация ухудшилась настолько, что в борьбе за место для своего ребенка женщины устраивали драки прямо перед дверями госпиталя. Зрители из общества стекались отовсюду и даже платили за возможность посмотреть на «шоу».

Восстановить порядок удалось только в следующем году. Новым элементом в правилах приема стала лотерея. Женщины по очереди доставали из мешочка шарики трех цветов: белого — ребенка принимали; красного — женщина могла подождать, возможно, принятый ребенок не пройдет медицинский осмотр; шарик черного цвета — отказ. Метод был раскритикован и отменен, так же как и следующий, под названием «общий прием».

Его ввели в 1756 году, через два года после переезда всех 600 детей в специально построенное здание в Блумсбери. Новый метод привел к резкому скачку как пополнения госпиталя (только в первый день у его дверей было обнаружено 117 детей), так и уровня детской смертности в нем (известно, что за четыре года такого приема из 15 000 детей выжило лишь 4400).

Запросы на возвращение ребенка начали поступать уже на следующий год после открытия госпиталя. Но найти ребенка по имени было невозможно. Всех поступивших переименовывали в первый же день, объясняя это началом новой жизни. Сперва их называли в честь спонсоров госпиталя и выдающихся деятелей — Томас Корам, Уильям Шекспир, Исаак Ньютон… Позже систему отменили, так как подросшие дети пытались доказать свое право на наследство герцогов и графов, одолживших им свою фамилию.

В 1757 году распорядители сделали объявление: вместе с ребенком необходимо оставлять опознавательный знак — токен, на случай, если кто-то из родственников захочет установить с найденышем связь.

Токен мог быть чем угодно: украшением, пуговицей от пальто, шпилькой для волос, монетой, медальоном или даже лесным орехом. Те, у кого вообще ничего не было, отрезали от своей одежды кусочек ткани. Необходимость в токенах отпала уже через три года, после введения расписки, однако правило так прижилось, что его выполняли вплоть до конца XVIII века.

В 1801 году распорядители приюта в очередной раз сменили тактику: теперь мать должна была доказать незаконнорожденность ребенка, как и свои благие намерения. Первое было связано с тем, что дети, рожденные вне брака, не имели шанса на получение образования и работы, в отличие от рожденных вдовами или замужними женщинами. Целью второго было наставить пришедшую в приют мать на путь добродетели.

Половая сегрегация и другие проблемы

После регистрации ребенка отправляли в сельскую местность к кормилице до достижения пяти лет. Таким образом, распорядители пытались снизить детскую смертность, и, судя по статистике, способ оказался верным: во временно приемных семьях умирало только 39% найденышей. После возвращения ребенка в Лондон ему запрещалось покидать стены госпиталя, пока он не обучится тому, ради чего его оставили. Девочек готовили к ведению домашнего хозяйства, а мальчиков к морской и земледельческой службе.

Обучения научным дисциплинам в госпитале почти не было. Распорядители боялись, что образованные найденыши начнут задумываться о своем положении в обществе и откажутся выполнять работу, для которой они предназначены. Чтение и письмо были единственными предметами их образования, и то они появились лишь для изучения Библии.

При подготовке найденышей ко взрослой жизни распорядители исключали всякую возможность контакта мальчиков и девочек.

Детям суждено было работать на кого-то всю свою жизнь, поэтому распорядители не видели смысла рассказывать подопечным о сексе. Зачем им, обреченным на одиночество, задумываться о браке и детях?

Идея разделения госпиталя на мужскую и женскую половины была выдвинута и профинансирована Томасом Эмерсоном. Так он пытался обезопасить женщин от «беспринципных» мужчин. Даже на период менструации девочек отделяли от остальных и заставляли мыться в лечебнице. Это не могло не отразиться на адаптации найденышей к реальной жизни. Например, многие девушки даже не знали о своей беременности или не понимали, что стали жертвой изнасилования. Совместную учебу мальчиков и девочек разрешили только в 1949 году.

Трудности при установлении контакта были связаны также с тем, что дети практически не общались друг с другом. У них была абсолютно одинаковая жизнь, и разговаривать им было почти не о чем, за исключением обмена секретными выдуманными словами и короткими фразами. Они просыпались в одно время, надевали одинаковую строгую форму, делали одинаковые прически, а затем шли строем в полном молчании на завтрак и также молча приступали к пище.

Разговоры за столом гарантировали наказание. Применение силы смотрительницами по отношению к детям считалось нормальным явлением. Всё стало хуже в 1777 году, когда спонсор госпиталя, филантроп и путешественник Джонас Хенвей опубликовал свое сочинение о пользе одиночного заключения с диетой на хлебе и воде. По его мнению, человек, исключенный из общества таким образом, прислушается к голосу, исходящему из собственного сердца, и осознает свои ошибки. Распорядители посчитали это отличной идеей и построили «тюремную камеру» или, как ее еще называли, «тайную комнату» для исправления непослушных детей.

Следующим пунктом в распорядке дня найденышей был поход в туалет. Ежедневный процесс происходил в одно и то же время под контролем смотрительницы. По окончании дефекации она проверяла горшки и если замечала нарушение стула, то отправляла ребенка в лечебницу.

Даже во время войны, несмотря на проносившиеся ночью над госпиталем ракеты, детям нельзя было покидать кровати до самого утра.

С будильником они должны были как обычно одеться, взять противогазы, по очереди сходить в туалет и только после этого не спеша отправиться в бомбоубежище.

Жизнь за стенами госпиталя

Как уже было сказано, самовольно покидать приют найденышам категорически запрещалось. Временами они под присмотром выходили в город, но посещать магазины и даже просто рассматривать витрины было нельзя. Это повлекло за собой еще одну проблему: дети не знали, что такое деньги и как ими пользоваться. Прогулки за пределами госпиталя по большей части проходили в малооживленной сельской местности и в лесу, где детям было разрешено собирать ягоды для десертов.

В планы распорядителей госпиталя входило обучение детей готовке, это подтверждают фото, сделанные на кухне, однако дальше элементарной помощи кухаркам дело не доходило. Девочек обучали быть домашними служанками, мало кому разрешалось стать модисткой или продавщицей дамских товаров. У мальчиков было больше возможностей: в будущем они могли стать не только моряками, но и сыроделами, мясниками или кузнецами. После обучения детей назначали в подмастерья. Кто-то выходил из приюта только в 24 года, а кто-то еще до 10 лет.

К госпиталю постоянно предъявляли претензии: нужда в прислуге не уменьшалась, и распорядителей просили снизить возраст, по достижении которого детям можно было покинуть приют. В то же время ускоренная подготовка найденышей к службе не устраивала общество. Не исключено, что в этом свою роль сыграло предубеждение насчет незаконнорожденных: будто если у них такие безответственные родители, то и дети их такие же несерьезные и ленивые.

С развитием производства возникла острая нехватка рабочих рук. Поэтому госпиталь начал отправлять своих подопечных не только в семьи, но и на заводы и фабрики после проверки распорядителями условий труда. Однако контролировать соответствие этих условий заявленным нормам не всегда представлялось возможным, что приводило к ужасающим последствиям: найденышей массово избивали, насиловали и убивали. Иногда дети убегали от своих хозяев, но если распорядители убеждались в невиновности последних, то подопечных возвращали обратно.

Вдохновение для Диккенса и Шоу

Английский писатель Чарльз Диккенс в 1810-х годах поселился недалеко от госпиталя. Арендовав скамью в часовне, он слушал воскресные пения, а в остальные дни прогуливался по территории госпиталя.

Наблюдение за брошенными детьми, их родителями и распорядителями послужило Диккенсу вдохновением для создания многих сочинений, в том числе знаменитого романа «Приключения Оливера Твиста».

Существует теория, что события в приюте легли в основу произведения еще одного знаменитого писателя — Бернарда Шоу. Название его пьесы «Пигмалион» отсылает читателя к мифу о скульпторе Пигмалионе, который влюбился в собственное творение. Однако сотрудники музея Корама считают, что вдохновением Бернарду Шоу послужила реальная история.

В 1769 году некий 21-летний Томас Дэй прочитал книгу «Об образовании» Жан-Жака Руссо и захотел применить изложенные в ней теории на практике. Через несколько дней молодой человек уже стоял на пороге госпиталя для оформления 12-летней девочки себе в подмастерья и с полной уверенностью заявил, что действует от лица близкого друга, всеми уважаемого политика Ричарда Ловелла Эджворта. Его поступок объясняется тем, что, по правилам госпиталя, неженатым мужчинам запрещалось брать девочек в услужение, как и женатым, если не было получено одобрения со стороны жены.

Дэю разрешили забрать девочку по имени Энн Кингстон, а через несколько месяцев 11-летнюю Доркас Кар. Он считал, что, увеличив количество детей, он увеличивает шансы на успех в создании идеальной жены. Чтобы приют их не нашел, он переименовал их в Сабрину и Лукрецию соответственно и отправился с ними во Францию. Томас потратил год, чтобы определить, какая из девочек имеет больший потенциал к обучению. Поэтому по возвращении в Англию он избавился от Лукреции, отдав ее в магазин модистки. Он заплатил ей 400 фунтов стерлингов. А с Сабриной продолжил заниматься философией, физикой, математикой и историей. Однако и ее позже отправил в семью портних.

Когда Сабрине исполнилось 18, Томас Дэй снова встретился с девушкой и сразу влюбился в нее. Но до свадьбы дело не дошло: Томасу не понравилось выбранное ею платье. Девушка узнала о реальных целях Дэя лишь в 26 лет и ежегодно получала от него 30 фунтов стерлингов до конца жизни.

Госпиталь помог развитию не только литературы. Его помещение стало идеальным местом для выставок работ престижных художников, таких как Джошуа Рейнольдс, Томас Гейнсборо, Ричард Уилсон и Фрэнсис Хейман. Организовать всё помог художник Уильям Хогарт, чьи картины первыми украсили стены госпиталя. Приезды высокопоставленных людей участились благодаря его стараниям, и это помогло приюту с финансовой поддержкой, а художникам с продвижением.

Музыка тоже присутствовала в жизни найденышей. В 1749 году в часовне композитор Георг Фридрих Гендель выступил со своим «Гимном госпиталя для брошенных детей». Мероприятие было настолько громким, что на нем присутствовали даже принц и принцесса Уэльские. Позже успешное объединение композитором двух его работ, «Гимна» и «Мессии», ежегодно собирало в приюте представителей лондонского высшего класса.

Гендель также способствовал обучению найденышей пению и исполнению гимнов, подарив им орган для сопровождения хора в часовне. Но, несмотря на сдвиги в области образования детей, слова в выбранных распорядителями стихах не переставали напоминать им об их незаконном рождении.

Музей-архив

К началу XX века масштабная застройка района Блумсбери привела к загрязнению окружающей среды. Всех проживающих в госпитале переселили сначала в женский монастырь города Редхилл, потом в Беркхамстед. А в 1954 году Госпиталь для содержания и образования беззащитных и брошенных маленьких детей закрылся. Найденышей возвратили родным либо устроили в благополучные приемные семьи.

К завершению деятельности привело появление бесплатного образования в начальной школе и развитие детской психологии, изменившей подходы к воспитанию. Однако не это стало главными причинами. В 1945 году госпиталь для найденышей подвергся давлению после убийства 12-летнего мальчика приемными родителями. Ребенок никогда не состоял в этом приюте, но случай вызвал в обществе негативную реакцию по отношению ко всем детским домам в целом.

На тот момент прежнее здание уже было продано и снесено. Но, благодаря хлопотам лорда Ротермира, часть участка удалось вернуть. Сейчас на его территории располагается парк с детской игровой площадкой — «Поля Корама» — и музей-архив, где каждый может стать участником волонтерской программы по расшифровке документов.