От лазури Пикассо до красного Вермеера: история искусства в 7 цветах

Цвета обладают собственным сознанием. Они хранят секреты и скрывают темное прошлое. Каждый цвет, который мы видим на великом произведении искусства — от ультрамарина, который Йоханнес Вермеер вплел в тюрбан знаменитой «Девушки с жемчужной сережкой», до трепещущего алого, воспламеняющего небо в «Крике» Эдварда Мунка, — имеет за собой необыкновенную историю. Эти истории открывают удивительные детали шедевров, знакомых, как нам казалось, от и до. Так мы с удивлением понимаем, что цвет никогда не бывает таким, каким кажется на первый взгляд. Этот завораживающий и незнакомый язык, на котором с нами разговаривают картины и скульптуры, лег в основу моей новой книги «Искусство цвета: история искусства в 39 пигментах».

Возьмем, к примеру, берлинскую лазурь, завораживающий оттенок, который непостижимым образом связывает «Большую волну в Канагаве» Хокусая (1831) с «Синей комнатой» Пабло Пикассо (1901). Если бы не произошедший в 1706 году в лаборатории берлинского алхимика несчастный случай, эти полотна, как и бесчисленное множество других, включая написанные Эдгаром Дега и Клодом Моне, никогда бы не излучали такой таинственности и силы.

Всё началось с того, что немецкий оккультист по имени Иоганн Конрад Диппель запутался в рецепте запрещенного эликсира, который, по его мнению, мог вылечить все человеческие недуги. Диппель, родившийся в замке Франкенштейна и, возможно, вдохновивший Мэри Шелли на создание «Доктора Франкенштейна», собирался выбросить смесь из сырой древесной золы и бычьей крови, но красильщик, с которым он делил мастерскую, внезапно остановил его.

У красильщика как раз закончилась алая краска, и он взял бракованный раствор Диппеля, бросил туда несколько пригоршней измельченных малиновых жуков, снова поставил кастрюлю на огонь и стал помешивать.

Вскоре они оба с удивлением уставились на то, что булькало перед ними в котле: там не осталось ничего даже отдаленно напоминающего красный цвет — вместо этого смесь приняла глубокий синий цвет, способный соперничать с великолепием ультрамарина, который веками ценился как драгоценный пигмент, гораздо более дорогой, чем золото.

Прошло совсем немного времени, прежде чем художники обеими руками потянулись к берлинской лазури (названной так в честь региона его случайного изготовления), с помощью которой они придавали своим работам таинственности. В этом особенность цвета: он никогда не забывается. Точно так же, как этимология конкретного слова может помочь нам лучше понять стихи и романы, в которых встречается это слово, происхождение цвета может прояснить значение шедевров, в которых он был использован.

Цвета, изобретенные обитателями пещер каменного века и опытными учеными, захудалыми шарлатанами и жадными промышленниками, цвета, которыми написаны картины всех художников — от Караваджо до Корнелии Паркер, от Джотто до Джорджии О’Кифф, — таят в себе захватывающие истории. Хотя Ван Гог, возможно, придал совсем немного так называемого индийского желтого луне в «Уголке звездной ночи» (1889), резкий пигмент по-прежнему сохраняет сохраняет ауру мучения, с которым было сопряжено его происхождение — он был дистиллирован из мочи коров, которых кормили одними листьями манго. Происхождение цвета — это его значение.

Далее следует подборка замечательных работ, глубочайшие смыслы которых раскрываются благодаря исследованию цветов, которым они были написаны.

1. Черный: костяной черный на картине Джона Сингера Сарджента «Портрет мадам Икс» (1883–1884)

Когда Джон Сингер Сарджент представил портрет жены французского банкира Виржини Амели Авеньо Готро в парижском Салоне в 1884 году, это вызвало скандал. Говорят, что решение художника позволить правой бретельке облегающего черного атласного платья соблазнительно соскользнуть с плеча (деталь, которую он позже убрал) было чем-то большим, чем мог вынести взгляд современника. Но в этой картине есть и еще кое-что, помимо рискованной детали облачения — и именно это делает картину такой необычной. Сарджент придал устрашающе бледный оттенок коже Готро, которую он написал с помощью любопытного сочетания свинцово-белого, розовой марены, киновари и виридиана с добавлением щепотки костяного черного цвета. Последний традиционно добывают из измельченных останков сожженных скелетов. Секретный ингредиент усиливает великолепный гангренозный цвет лица Готро. Черный костяной превращает портрет в проникновенное размышление о мимолетности плоти, стирая грань между желанием и разложением.

2. Красный: розовая марена на картине Вермеера «Девушка с бокалом вина» (1659–1660)

Существует какая-то неприятная химия между молодой женщиной, находящейся в центре картины Вермеера «Девушка с бокалом вина», и ее неряшливым поклонником, который угощает ее алкоголем, пока его компаньон дремлет в углу. Чтобы усилить напряжение, Вермеер изобретательно пропитал платье своей героини розовой мареной — пигментом, получаемым из огненно-красных корней многолетнего травянистого растения Rubia tinctorum. При варке корни выделяют органическое соединение под названием ализарин, из которого можно выжать сияющий рубиновый ликер, опьяняющий глаз. Развратный поклонник не жалеет вина — зритель же зачарован цветом платья.

3. Оранжевый: оранжевый хром на картине сэра Фредерика Лейтона «Пылающий июнь» (1895)

На первый взгляд может показаться, что знаменитый портрет спящей нимфы Фредерика Лейтона «Пылающий июнь» передает свежесть беззаботного летнего сна. Но для некоторых то, как нимфа опускается ниже уровня горизонта, мерцающего у нее за спиной, а также вид веточки смертоносного олеандра в пределах досягаемости ее руки привносят темы смерти и похорон в кажущуюся томной сцену. Кроме того, Лейтон искусно украсил гибкое тело девушки складками цвета оранжевого хрома — относительно нового пигмента, производство которого в XIX веке стало возможным благодаря открытию обширных подземных залежей обманчиво тусклого минерала хромита. Нимфа, облаченная в оранжевый хром, — не простая смертная, которая вот-вот погибнет и будет похоронена, а сокровище, которое вот-вот будет найдено, — и это немеркнущая эмблема бесконечно возрождающейся красоты.

4. Желтый: свинцово-оловянный желтый цвет на картине Рембрандта «Пир Валтасара» (1636–1638)

В 1940 году исследователь из Института Дернера в Мюнхене совершил одно из величайших открытий в истории искусства. Ричарду Якоби удалось восстановить секретный рецепт желтого цвета, который старые мастера на протяжении веков передавали из поколения в поколение; в середине XVIII века этот цвет таинственным образом исчез с картин. Якоби выяснил, что нагревание смеси монооксида свинца и двуокиси олова в точных пропорциях может дать восхитительную гамму желтых оттенков от темно-горчичного до пикантного шифона, которые Тициан использовал для освещения мятых одежд в «Вакхе и Ариадне» и которым Рембрандт написал слова на стене в «Пире Валтасара».

5. Зеленый: изумрудно-зеленый в «Летнем дне» Берты Моризо (1879)

Некоторые считают, что именно зелень Шееле, токсичный зеленый пигмент, обнаруженный в обоях, которые украшали спальню изгнанного Наполеона Бонапарта на острове Святой Елены, смертельно отравили его и привели к его смерти в 1821 году. Полвека спустя французская художница Берта Моризо выбрала изумрудно-зеленый цвет, близкий к зловещей зелени Шееле, для отражения неба на своей картине «Летний день». На полотне запечатлена пара молодых женщин, неторопливо плывущих в лодке по покрытой рябью воде, но в воздухе, которым они дышат, есть что-то тревожное. Изумрудно-зеленый цвет с примесью мышьяка придает полотну тревожную атмосферу, от которой становится не по себе.

6. Фиолетовый: кобальтово-фиолетовый в «Ирисах» Клода Моне (1914–1926)

Искусство и удача идут рука об руку. По счастливой случайности в XIX веке изобрели кобальтово-фиолетовый — первый специальный фиолетовый пигмент, а также портативные тюбики с красками, которые художники могли брать с собой на пленэр. Всё это оказалось очень кстати для импрессионистов, стремившихся запечатлеть, как на природе падают тени.

«Я наконец-то открыл для себя истинный колорит атмосферы, — восклицал Эдуард Мане перед группой друзей в 1881 году. — Это фиолетовый. Свежий воздух — это фиалка. Я нашел его! Через три года все будут писать фиолетовым!»

Среди тех, кто мог бы доказать правоту Мане, был Клод Моне, картины которого с изображением ирисов и лилий обязаны своим существованием изобретению новых красок и тюбиков. Полотна Моне не просто полны фиолетового цвета. Они дышат им.

7. Белый: свинцовые белила в «Симфония в белом № 1: девушка в белом» Джеймса Макнейла Уистлера (1861–1862)

У белого есть темная сторона. Просто взгляните на «Симфонию в белом № 1: девушка в белом», само название которой пытается скрыть неряшливость манеры, в которой картина написана. Хотя картина может показаться символом безупречной чистоты, в ее основе лежит грязный пигмент: свинцовые белила. Для получения этого пигмента свинцовые бруски помещают на месяц рядом с лужей уксуса в глиняную камеру, окруженную кучами экскрементов животных. Сочетание ацетата, образующегося из-за соседства свинца и уксуса, с парами углекислого газа, выделяемыми фекалиями, дает на свинцовых брусках пышный белый налет. Еще во II веке греческий врач и поэт Никандр из Колофона описал свинцовые белила как «отвратительный напиток», который может вызвать неприятные симптомы у тех, кто его собирает. Однако происхождение свинцовых белил отнюдь не оскверняет работы Уистлера, а проливает неожиданно возвышающий свет на картину и наводит на мысль о том, что искусство способно преобразить нас во что-то новое и прекрасное, каким бы ни было наше прошлое.