Радикальный феминизм недоброй воли. Что не так с современной борьбой против сексуального рабства

Cтремление западных феминисток помочь угнетенным женщинам Востока зачастую оборачивается (как недавно уже писал «Нож») воспроизводством колониальных и исламофобных стереотипов и поддержкой военных вторжений в такие страны, как Ирак и Афганистан. Благие намерения, даже феминистские, не всегда ведут туда, куда нужно, и иногда имеют весьма серьезные негативные последствия для тех, кому хотелось помочь. История борьбы с сексуальным рабством, о которой пойдет речь в этом тексте, может служить еще одной иллюстрацией этой всем известной мудрости.

Что не так с борьбой с сексуальным рабством?

Во-первых, есть проблемы с определением. Свобода и рабство — довольно сложные категории с тысячей оттенков. Ведь, с одной стороны, рабство может быть добровольным и являться предметом выбора, а с другой — свобода может навязываться насильно. Не будем вдаваться слишком глубоко в запутанные философские диспуты, мы воспользуемся «здравым смыслом», то есть наиболее конвенциональным определением, которое подсказывает, что рабство — это отношения, в которых человек оказывается и удерживается не по своей воле и зачастую связанные с физическим и психологическим насилием. Можно сказать, что сексуальное рабство — это ситуация, когда человека систематически заставляют оказывать сексуальные услуги помимо ее/его воли. Если же прямого принуждения нет — то, соответственно, нет и рабства.

Однако радикальные феминистки так не считают. Согласно их концепции, вовлечение женщин в сферу коммерческого секса всегда представляет собой рабство, независимо от конкретных обстоятельств и от того, считают ли сами женщины свое занятие добровольно выбранным или нет.

Как писала Кэтлин Барри, одна из основательниц современной феминистской борьбы с коммерческим сексом, допустить разделение на добровольное и принудительное занятие проституцией — это все равно что допустить приемлемость добровольного потребления наркотиков, «когда люди сами делают себе инъекции без прямого принуждения со стороны других». В этой логике неважно, что думает сам человек. Важно то, что согласно неким внешним критериям его деятельность считается неприемлемой, а следовательно, должна быть прекращена. Аргумент, достойный товарища Ройзмана. Действительно, кто добровольно станет заниматься коммерческим сексом и употреблять наркотики? Таких людей нужно спасать, даже вопреки их воле.

Вторая проблема связана с применением этого подхода на практике. Согласно логике радикального феминизма, все женщины, занимающиеся коммерческим сексом, объявляются жертвами сексуального рабства. На этой логике основана «шведская модель», декриминализующая оказание сексуальных услуг и криминализующая их покупку. Закон, уникальный в своей парадоксальности. С одной стороны, он как бы разрешает продажу, но с другой — запрещает покупку. То есть вам разрешают продавать то, что запрещено покупать. Если вернуться к аналогии с наркотиками, представьте, что было бы, если их разрешили продавать, но запретили покупать. Очевидно, что транзакции все равно совершались бы, но только на черном рынке. Причем невыгодно это было бы не только криминализованным покупателям, но и продавцам: сложно искать клиентов, бизнес нестабильный, официально не признан, а значит, нет никаких трудовых прав, социальных пособий и прочего.

Кстати, Швеция — это страна с законами нулевой толерантности по отношению к наркотикам, где преступлением считается хранение и употребление любого количества запрещенных веществ. Вопреки распространенному мифу о свободных шведских нравах, во многих отношениях, включая наркотики и секс, эта страна остается одной из самых консервативных в Европе.

Собственно, криминализация клиентов, покупающих коммерческие сексуальные услуги, работает так же, как работала бы и криминализация потребителей веществ. Как свидетельствуют многочисленные исследования, после принятия закона положение секс-работниц в Швеции значительно ухудшилось. Им стало сложнее находить клиентов, из-за этого приходится иметь дело даже с теми, от кого раньше они наверняка отказались бы. Клиенты же стали чаще настаивать на незащищенном сексе, потому что презерватив может быть использован как улика в суде. Кроме того, именно клиенты могли сообщить в полицию, если они встречали женщин, действительно находящихся в сексуальном рабстве и нуждающихся в помощи. Теперь они этого не делают, потому что сами могут попасть под суд. Олег Мельников, возглавляющий движение «Альтернатива», борющееся с современным рабством в России, также говорит о том, что о случаях сексуального рабства чаще всего узнают от клиентов.

Во Франции, как показывает недавно опубликованное исследование, введение закона о криминализации клиентов по шведскому образцу в 2016 году обернулось значительными негативными последствиями для секс-работниц: 48 % заявили, что стали больше подвержены насилию, 63 % переживают ухудшение условий жизни и 88 % выступает против закона о криминализации.

Что на это отвечают радикальные феминистки? «Продавать секс в нашей стране совершенно законно. Да, найти клиентов им [секс-работницам] будет не очень легко, но это аспект ведения любого бизнеса, не так ли?» Действительно так. Клиентов найти всегда тяжело, если вы не Google и не Apple, но если еще и ваших клиентов могут посадить в тюрьму за покупку вашего товара или услуг, то эта задача выглядит просто титанической.

Здесь проявляется еще один парадокс радикально-феминистского понимания коммерческого секса: стараясь помочь женщинам, занятым в маргинализованной, рискованной, тяжелой и опасной сфере коммерческого секса, они поддерживают закон, который приводит только к ухудшению положения этих самых женщин.

Еще более парадоксально то, что, как показывает приведенная, весьма циничная, цитата, многие радикальные феминистки вполне признают это противоречие. Может ли движение, поддерживающее дискриминацию секс-работниц, одной из наиболее маргинализованных и стигматизированных групп женщин, считаться феминистским? Да. Причем радикально феминистским.

А что же с самим сексуальным рабством?

Если радикальный феминизм оборачивается негативными эффектами для женщин, добровольно занимающихся коммерческим сексом, то может быть этот подход помогает бороться с сексуальным рабством как таковым? Обратимся к истории Сомали Мам, селебрити-активистке из Камбоджи, основательнице и бывшей главе AFESIP (Agir Pour Les Femmes en Situation Précaire, «Помощь женщинам в опасности»), организации по борьбе с сексуальным рабством женщин и детей, и Somaly Mam Foundation (благотворительного фонда).

Долгое время Сомали Мам являлась своеобразной звездой движения по борьбе с сексуальным рабством. Она встречалась с королевой Испании Софией, Хиллари Клинтон, папой Иоанном Павлом II и Далай-ламой.

Ее поддерживали Анджелина Джоли, Мег Райан, Сьюзан Сарандон и пулитцеровский лауреат Николас Кристоф. В 1998-м она получила престижную награду принца Астурийского за международное сотрудничество, в 2006-м CNN назвали ее героиней года, журнал Glamour — женщиной года, в 2011-м она стала женщиной года по версии The Daily Beast. Она несла олимпийский флаг, появлялась в телешоу Oprah и Ларри Кинга, мировые звезды делали щедрые взносы в ее фонд. Короче говоря, она была весьма значимой персоной в глобальном публичном и медийном пространстве.

Своей успешной карьерой Сомали Мам была обязана прежде всего своему статусу жертвы сексуального рабства и борца с human trafficking. История того, как камбоджийская девушка, подростком проданная в бордель своим же дедушкой, прошла через все круги страданий, унижений и ада и теперь героически пытается помочь тем, кто оказался в такой же ситуации, способна растопить даже самое черствое сердце. Завороженные зрители слушали трогательные и ужасные истории Сомали Мам и ее подопечных, а звезды мировой политики и шоу-бизнеса проявляли свою социальную ответственность, подписывая щедрые чеки для ее благотворительного фонда. Все это продолжалось больше десяти лет. Однако с конца 2000-х началась серия скандалов и журналистских расследований, поставивших под сомнение факты из автобиографии самой Сомали Мам, подлинность историй жертв траффикинга, которым она помогала, и деятельность возглавляемого ей AFESIP. Полоса успеха прекратилась. Впрочем, ненадолго.

В общем, события из жизни Сомали Мам складываются в абсурдную, авантюрно-приключенческую историю. Но прежде чем ее рассказать, вернемся еще раз к радикальным феминисткам и подумаем, кому еще не нравится коммерческий секс и наркотики? Правильно, консерваторам. Неожиданный альянс оказался вполне успешным, и по мере того, как влияние этих двух групп увеличивалось (пиком стало правление Буша-младшего), американское правительство начало выделять все больше денег на борьбу с сексуальным рабством (коммерческим сексом). А в 2003 году USAID, фонд, спонсирующий различные НКО и социальные проекты по всему миру, отказался выдавать гранты организациям, поддерживающим коммерческий секс (в том числе организациям, защищающим права секс-работниц и работников и занимающимся аутричем).

В начале XXI века борьба с торговлей людьми приняла форму глобальной моральной паники, на фоне которой и развивалась история Сомали Мам.

Мам родилась в Камбодже, но в 1993 году переехала во Францию со своим мужем, Пьером Лагросом. Здесь она занималась волонтерской деятельностью, а в 1996-м стала со-основательницей AFESIP, фонда по борьбе с сексуальным рабством в Камбодже, Вьетнаме и Лаосе. Примерно в это же время начинается ее публичная карьера: ее зовут на радио- и телешоу, где она рассказывает трагическую историю своей жизни и говорит о том, что ее фонд помогает таким же, как она, женщинам, насилием и обманом принуждаемым к коммерческому сексу. Сама же Мам провозгласила себя «мамой и бабушкой всех страдающих девушек, которые были секс-рабынями в Камбодже».

Со временем журналисты начали подмечать нестыковки и расхождения в ее историях. Иногда она говорила, что ее продали в бордель в 14 лет, иногда — что в 15, в сексуальном рабстве она провела то 5 лет, то 6, то просто несколько. Журналисты Newsweek, попытавшись разобраться в ситуации, опросили ее друзей и родственников.

По их словам, Мам закончила школу, жила в полной семье, следов «дедушки», который продал ее в рабство, обнаружить не удалось. Более того, остальные фрагменты истории также никто не смог подтвердить.

В 1998 году Мам выступала на французском телевидении вместе с 14-летней Ми Рата. Ми Рата рассказала о том, что ее семью покинул отец и что с помощью обмана ее завлекли в бордель, где удерживали насильно. Позже она сама призналась, что это была ложь. В AFESIP она попала не из борделя: туда ее привели родители, так как у них не было средств на ее содержание. Историю про сексуальное рабство выдумала Сомали Мам. Она попросила Рату рассказать эту историю, так как, по ее словам, женщина, которая действительно пережила эти события, не могла выступать на публике.

В 2005-м Сомана, другая «выжившая» женщина, попавшая в AFESIP из сексуального рабства, выступала на шоу Oprah вместе с Мам. Сомана рассказала свою трагическую историю: она стала жертвой сексуального насилия. В борделе, в котором она оказалась, сутенеры ножом порезали ей глаз. Через несколько лет унижений и пыток ей наконец удалось сбежать. Журналисты Cambodia Daily, пообщавшиеся с ее родителями, поставили эту историю под сомнение. Глазной хирург Пок Торн сказал, что шрам на лице Соманы — результат проведенной на глазу операции. Независимые эксперты пришли к заключению, что подобный шрам не мог являться результатом насильственной травмы. Представители AFESIP были вынуждены извиниться и заявили о начале проверки случая Соманы.

В общем, список выдумок находчивой Сомали Мам можно продолжать довольно долго. Здесь будет и история, конечно выдуманная, про похищение ее дочери; заявление, которое она сделала на выступлении Генеральной Ассамблеи ООН о нападении на ее центр и убийстве шести женщин (за это Мам извинилась); обвинения в принуждении к сексу женщин, находившихся в ее центре, со стороны сотрудников (здесь Мам сослалась на «недопонимание» и свои дружеские отношения с испанской королевой); и многие другие вещи, которые собраны в большом репортаже, опубликованном в Newsweek.

Но самое главное — это то, что, как сообщалось в том же материале, в центре AFESIP содержатся секс-работницы, которые доставляются туда после полицейский рейдов в бордели. Эти полицейские рейды — такие операции спасения. Сомали Мам даже сама принимала в них участие.

В ходе рейдов вооруженные отряды вламываются в бордели и «спасают» всех находящихся там женщин. После чего спасенные женщины отправляются либо на трудовую терапию на те самые швейные фабрики, где производятся футболки “This is what feminists looks like”, а работать приходиться в изнурительных условиях за крошечные деньги, либо в такие центры, как AFESIP.

Кстати, одна из бывших сотрудниц центра рассказала Newsweek о том, что Мам заставляет попавших туда женщин выполнять ее личные поручения. Неудивительно, что многие таким образом спасенные женщины пытаются сбежать от своих спасателей и вернуться в коммерческий секс.

После скандала, вызванного публикацией в Newsweek, Мам покинула пост главы AFESIP и перестала появляться в медиапространстве. Камбоджийские власти запретили Мам возглавлять какое бы то ни было НКО в стране. Но лишь на время. После короткого затишья Сомали Мам и AFESIP провели небольшой ребрендинг и вновь начали собирать пожертвования. А власти Камбоджи пересмотрели свое решение о запрете Сомали Мам занимать публичные посты.

Но история Сомали Мам — это не только история о Сомали Мам. Как сказал ее бывший муж и соратник по AFESIP Лагрос, каждая организация «мечтает иметь свою собственную Мам и каждое СМИ хочет видеть ее у себя». А еще он отметил, что в мире НКО, борющихся с сексуальным рабством, «сфабрикованные истории используются всеми, чтобы получить финансирование».

История Сомали Мам стала возможной только потому, что она производила «правильные» нарративы жертв — именно те нарративы, которые готовы были услышать мировые звезды, аудитории ТВ-каналов и Западные политики. Те нарративы, которые были канонизированы Кэтлин Барри и последующими поколениями радикальных феминисток (они их до сих пор используют). Между тем борьба с сексуальным рабством превратилась в целую индустрию, где большие деньги соседствуют с финансовой и организационной непрозрачностью.

Чтобы получать гранты, организации прибегают к завышению данных о количестве жертв и фальсифицированным рассказам. С другой стороны, те, чьи истории не укладываются в идеальный нарратив жертвы, остаются без внимания и помощи, а секс-работницы встречаются с новой проблемой в лице непрошенных спасателей.

История восхождения, заката и нового подъема Сомали Мам — еще одно свидетельство того, что в своем настоящем виде международная борьба с торговлей людьми и сексуальным рабством отравлена аферистками и самопровозглашенными «спасательницами», действующими против воли «подопечных». Пока Запад — и западные феминистки — способны слышать только самих себя, эта печальная ситуация не изменится. И все больше людей, подобных Сомали Мам, будут находить возможность использовать это ради своей выгоды. А пока голоса исследовательниц и активисток, призывающих к реформе, остаются невостребованными коррумпированной индустрией спасения.