Размышляй медленно, живи полной жизнью. Манифест Неспешной мысли

Норвежский философ Гутторм Флёйстад оседлал волну Медленного движения, написав:

«Единственное, что мы знаем точно, — это то, что все меняется. Темп изменений растет. Если хотите идти в ногу со временем, лучше ускориться. Таков сегодняшний посыл. Однако полезно было бы напомнить всем, что наши основные потребности неизменны. Потребность в том, чтобы тебя заметили и оценили, — главная. Потребность в близости и заботе, в капельке любви! Она удовлетворяется только в неспешности человеческих отношений. Чтобы подчинить себе изменения, нам нужно вновь обрести неспешность, рефлексию и единение. В них мы найдем истинное возрождение».

Выступая за «неспешность в человеческих отношениях», Медленное движение выглядит консервативным и при этом конструктивно призывает уважать локальную культуру, а также сохранять более медленные, более естественные ритмы в противовес сверхбыстрому, цифровому и механически отмеряемому темпу технократического общества, который Нейл Постман в 1992 году назвал «технополией».

Движние служит контрастом хищным мультинациональным корпорациям, которые стремятся выдавить с рынка местных мастеров во всех отраслях, от сельского хозяйства до архитектуры. Медленное движение создает своего рода современную коммуну в каждой локальной среде — конвивиум, который соответствует своим месту и времени. Сообщества заявляют о своих конкретных потребностях в противовес натиску безликой бюрократии и интересам транснациональных корпораций.

Эта статья — мой манифест «Неспешной мысли». Это первый шаг к психиатрии события на основании определения события французским философом Аленом Бадью, новой основе онтологии — как мы думаем о бытии или существовании.

Событие — это непредсказуемое изменение в каждодневном мире, которое открывает путь новым возможностям. Три условия события — что нечто происходит с нами (по чистой случайности, никакой судьбы, никакого детерминизма), мы даем название тому, что случилось, и мы остаемся верными этому событию.

В философии Бадью посредством события мы становимся субъектами. Называя его и храня ему верность, субъект становится субъектом его истинности. Мое предложение «событийной психиатрии» описывает одновременно и то, как мы застреваем в повседневном мире, и то, что привносит изменения и новые возможности.

Методически изучив значение события, я хочу прояснить и осветить Неспешную мысль при помощи семи прокламаций:

1. Неспешная мысль характеризуется прогулками Сократа, личной встречей Левинаса и диалогизмом Бахтина

Эти три философа разделяют методический, продуманный, практически тяжелый подход к философским загадкам. Сократ проводил время, разгуливая по площадям древних Афин, завязывая с людьми разговоры при помощи обезоруживающе простых вопросов. Ближе к нашим временам — литовский еврей Эммануэль Левинас, переживший холокост во Франции, настаивал на том, что быть человеком — это встреча лицом к лицу, где этика того, как мы обращаемся друг с другом, превосходит все и берет верх над всем вообще. Российский мыслитель Михаил Бахтин анализировал литературу как диалогические или родственные встречи, даже в монологах или внутренних диалогах, где всегда есть неявный другой, который слушает и задает вопросы. Все три философа считают мышление отношенческой деятельностью — которая замедляется расхаживанием по площади или диалогом лицом к лицу.

2. Неспешная мысль создает свое время и место

Неспешная мысль существует за пределами геополитических границ («мышление без границ», если перефразировать другое движение) и сопротивляется актуальному — определяемому как «современное». Отрицая временные ограничения 30-секундных медиасинхронов и 24-часового новостного цикла, Неспешная мысль асинхронна. Это значит, что она непоследовательна во времени, но структурирована в соответствии с медленной логикой мысли.

В талмудическом толковании священных текстов «пилпул» означает метод диалога в форме вопрос-ответ, в котором ответ на этический вопрос, сформулированный в мавританской Испании или сефардами, может найтись в древней Вавилонии. Пилпул диалогически структурирован канонами философского спора, а не исторической хронологией.

Эту идею можно подкрепить историей, которую я рассказываю в «Письмах юному терапевту» (2011) о своем наставнике в медицинской школе Джоэле Элксе, который спустя 40 лет встретился со своим философским наставником из Литвы в Иерусалиме. На секунду отвлекшись от своей книги, учитель поприветствовал своего бывшего ученика после холокоста, обретения Израиля и множества войн: «О, Джоэл, я вот Платона читаю, присоединишься?»

3. У Неспешной мысли нет иного объекта, кроме самой себя

Неспешная мысль имитирует мировоззрение, которое мы рискуем потерять, если будем нестись сломя голову в эфемерное будущее из ненадежного неосязаемого настоящего, главная характеристика которого — это скорость. Мышление, подобно жизни, никогда не бывает полным, это возможность, которая никогда не истощается, — как писал Джорджо Агамбен в своем эссе 1996 года на тему философии детства.

«У римлян было исключительное выражение — vivere vitam, которое перешло в современные романские языки — vivre sa vie, vivere la propria vita („жить свою собственную жизнь“). Здесь нужно восстановить полную транзитивную силу глагола vivere — хотя она не очень берет верх над объектом (в этом весь парадокс!), но у нее нет иного объекта, кроме самой жизни. Жизнь здесь — это возможность, потенциал, который никогда не иссякает в биографических фактах и событиях, потому что у него нет объекта, кроме себя самого. Это абсолютная имманентность, которая, тем не менее, движется и живет».

Агамбен разработал понятие проживания собственной жизни в эссе о детстве, потому оно имеет ключевое значение в восприятии нами детей и бросает вызов тому, что я зову эволюционным мышлением (developmental thinking). Нам следует поставить под сомнение определение эволюции, развития на всех стадиях жизни и представить течение жизни иначе, чем через призму ее скорости и неких ее вех.

Будучи читателем Мишеля Фуко, Агамбен предлагает нам рефлексивную жизнь как заботу о себе — по иронии судьбы, эта тема навязчиво звучит в поздних трудах Фуко, когда он приближался к смерти от СПИДа.

Vivere vitam — жить собственную жизнь — очень резонирует с автобиографией Габриэля Гарсия Маркеса Vivir para contarla («Жить, чтобы рассказывать о жизни», 2002). Маркес также писал, живя с потенциально смертельным заболеванием. Писательство — это способ Маркеса проживать свою жизнь, его главная практика, его способ мыслить. В 2009 году в ответ на заявления о том, что он перестал писать, писатель возразил: «Это не только неправда, а вообще писать — это единственное, что я делаю». У Неспешной мысли, как у vivere vitam, нет никакого иного объекта, кроме как самой жизни, которая закрепляется в центральных практиках и занятиях, которые позволяют нам полнее жить во вневременном настоящем, в свободе от бремени несовершенного прошлого или зыбких обещаний спасительного будущего.

4. Неспешная мысль пориста

В своем эссе о Неаполе, написанном в 1925 году вместе с Анной Лацис, Вальтер Беньямин описывает город как пористый:

«Здесь отсутствует печать определенности. Ни одна ситуация не кажется вечной, ни одна фигура не навязывает себя, утверждая: „так и никак иначе“. Едва можно различить, какое здание все еще строится, а где в свои права уже вступило обветшание. Потому что ничего не решено. Пористость идет от страсти к импровизации, которая требует, чтобы пространство и возможность сохранялись любой ценой».

Если представить культуру Неаполя как аппарат (как Фуко оценивал инструмент для структурирования общества), «пористость» Беньямина — это его имя для этого аппарата и для организующего принципа, который связывает его наблюдения с коммуникативным актом (эссе о Неаполе/пористости).

«Пористость — это неисчерпаемый закон жизни этого города, заметный повсюду. Зерно воскресенья таится в каждом буднем дне, а сколько будней в этом воскресенье!»

Неспешная мысль — это пористый способ мышления, он некатегоричен, открыт случайностям, что позволяет людям спонтанно адаптироваться под требования и превратности жизни. У итальянцев для этого есть слово “arrangiarsi” («приноравливаться»), это искусство импровизации, способ использовать имеющиеся на руках ресурсы для поиска решений.

Пористость Неспешной мысли открывает путь потенциальных ответов на жизненные трудности.

5. Неспешная мысль подобна игре

Это прежде всего означает, что правила можно нарушать. Неспешная мысль выбрасывает своды правил, как в своем труде Homo Ludens («Человек играющий», 1955) цитировал Эразма Роттердамского Йохан Хёйзинга.

«По моему мнению, в учебе совсем не нужно вести себя как во время игры в карты или кости, где любое нарушение правил портит игру. В просвещенной дискуссии не должно быть ничего возмутительного или рискованного в том, чтобы предложить новую идею».

Это четко вторит философии Бадью, философии события, которое отвечает за новшество — приход в мир новых вещей. В своем «Втором манифесте философии» (2011) Бадью категорически заявляет, что «философия — ничто, если она не безрассудна». В своей игривой безрассудности Неспешная мысль не ограничена ничем. Ее не может загнать в загон ни время, ни традиция. «Игра» Неспешной мысли означает не только, что правила будут нарушаться, но и то, что возможен разрыв в мысли. Это — отказ принимать то, что Милан Кундера в своем эссе «63 слова» (1988) называет «необдумывание полученных идей» (nonthought of received ideas).

Хёйзинга называет игру «интермедией, интерлюдией в нашей ежедневной жизни», воспринимая игру (play — также пьеса) как деятельность между актами пьесы или оперы, «которые отличаются от обычной жизни», «выступают за пределы общей реальности». Игра создает дискретность, прерывность в нашей жизни. Будучи игривой, Неспешная мысль не противопоставляется серьезности, но создает свои особые смыслы. Подобно детской игре, Неспешная мысль добровольна, в ней нет задачи, ее можно отложить или приостановить в любой момент. Игра создает собственное время, правила и чувство порядка, а потому служит моделью для Неспешной мысли. И подобно игре, Неспешная мысль связана с дуростью, но она не дурацкая. У игры, по Хёйзинге, нет биологической или нравственной функции — это ни физическая необходимость, ни моральная обязанность. В игре нет никакого материального интереса и «из нее нельзя извлечь никакой прибыли».

Неспешная мысль обращается к рефлексии прежде, чем к суждению, к ясности прежде, чем призыву к действию.

Так же, как игра помогает ребенку конструировать чувство самого себя, она создает свое собственное сообщество, вдали от общего мира, при помощи маскировки или других средств, считает Хёйзинга. И все же, не будучи серьезной или логичной, игра создает свои правила, порядок и логику. Неспешная мысль стремится уловить, раскрыть и расшифровать правила, порядок и логику игры.

Между Неспешной мыслью и другими жестами в истории мысли есть семейное сходство. Произведение Лоренса Стерна о Тристраме Шенди (1759–67) рассказывает свою историю со множеством умышленных отступлений и расхождений, всегда с сатирическим умыслом. В известном сонете поэт XVII века Джон Мильтон писал: «Может быть, не меньше служит тот / Высокой воле, кто стоит и ждет». В 1913 году Эдмунд Гуссерль сформулировал понятие epoché — заключение опыта в скобки, приостановление суждения. Левинас говорит о вялости и усталости как сопротивлению существованию, а о мешкотности как о «невозможности начала или… завершения начала». Агамбен, философ отсутствия различия и равнодушия, любит лаконичный подход Бартлби — «Я предпочел бы не». Жак Лакан говорит о la lettre en souffrance, «невостребованном письме», в своем семинаре о «Похищенном письме» Эдгара Аллана По (1844) — письме, которое в конечном итоге приходит по адресу. Жак Деррида деконструирует отсрочку — вплоть до того, как в назначенный пункт ему не удается начать путешествие, потому что слишком много исходных точек. Неспешная мысль говорит о сопротивляемости миру не как о психоаналитической защите, а как о неопределенности и отсрочке.

От отступления и равнодушия, через взятие в скобки и приостановку, отсрочку, сомнения и утомленность, до перемещения и неопределенности, у Неспешной мысли есть много версий ее определяющего жеста. Их все объединяет промедление, мешканье, ожидание и призыв к обдумыванию перед суждением, ясности перед призывом к действию.

6. Неспешная мысль — это антиметод, а не метод, он расслабляет, отпускает и освобождает мысль от ограничений и травмы традиции

Автор материала в The Irish Times в 2014 году, призывающий Ирландию ввести обучение философии в школах, выступает против «попыток отнять время на размышления», которая выражается в «слоганах нашей техно-потребительской эпохи» — Just do it, Move fast and break things, YOLO (You only live once — «живем только раз»). Они призывают нас «действовать сейчас, думать потом». В сравнении с «обществом потребления, которое постоянно пытается отнять время на размышления», философия рекомендуется как «противовес этой культуры быстрого действия».

Проблема «быстрого действия» в том, что оно предполагает надежный способ делать вещи и единообразие, которое при необходимости можно ускорить. Так же, как фастфуд подходит для одного приема пищи и не подходит для другого, мы должны оставаться открытыми к вещам, которые занимают время, как для сохранения ценности прошлого, так и для формирования новых подходов для настоящего. Ключевую роль здесь играют плюрализм и разнообразие, на которые нужно время.

По словам Людвига Витгенштейна, «философского метода нет». Самый известный и радикальный философ XX века не создал философскую систему, потому что желал исцелить себя — и нас — от философии. Отсылка к лечению важна, потому что Витгенштейн сравнивал философский труд с трудом медицинским или психологическим: «Философ обращается с вопросом как обращаются с болезнью».

Когда я говорю, что Неспешная мысль — это антиметод, я ставлю ее в ряд с мыслью Витгенштейна в работе «Заметки по философии психологии» (1980):

«То, что мы находим в философии, тривиально; оно не учит нас новым фактам, такому учит лишь наука. Однако верное изложение этих тривиальностей немыслимо сложно — и имеет гигантское значение. Философия, по сути, — есть изложение тривиальностей».

Давайте посмотрим на это в более масштабной философской перспективе. В работе Бадью и Ричарда Рорти можно различить два вида философов. Рорти зовет их систематическими и душеспасительными философами, а Бадью зовет их философами и анти-философами.

Истинные философы открывают возможности мысли и жизни. Систематические философы закрывают ход возможностям.

Систематические философы (по Рорти) и истинные философы (по Бадью) строят системы мысли, зачастую строя свои материалы (методы) для философского здания. Мыслители Платон и Аристотель, Августин и Фома Аквинский, Джамбатитиста Вико и Джордано Бруно, Томас Гоббс и Джон Локк, Рене Декарт и Барух Спиноза, Иммануил Кант и Гуссерль — это все систематические философы. Другие затрагивают душеполезные вопросы (Рорти) или подрывают устоявшиеся системы мысли (анти-философы Бадью). Среди анти-философов Бадью — Апостол Павел, Фридрих Ницше, Зигмунд Фрейд и его последователь Лакан, а также Витгенштейн.

После своих философских исследований травмы и события я отличаю систематических, истинных философов как философов события, открытия возможностей — мысли и жизни. Анти-философы — это философы травмы и бездны, закрытия возможностей. Что у них есть общего — это разрыв, понимаемый как цезура, прерывность или пробел. Когда разрыв становится травмой/бездной, это необязательно клиническая травма как она воспринимается в психиатрии и психоанализе, но травма культурных исследований, которая, будучи верной тому, как она понимается в традиции анти-философии, не является ни систематической, ни конструктивной, — она деструктивна и в отличие от клинической травмы не требует никакого вмешательства.

Есть еще группа мыслителей, которых я называю методологами. Они предлагают нам новые инструменты мышления. Они нелегко вписываются в дихотомические категории философии/анти-философии или систематических/душеспасительных философов. Я думаю об аспектах философии Ницше, например его генеалогии как о методологии. Хотя Бадью считает Витгенштейна анти-философом, очевидно, что Витгенштейн считал себя великим методологом, который уклонился от создания философской системы и, разъяснив языковые игры, расчистил ряд философских псевдопроблем. С этой точки зрения, Дерриду также лучше считать методологом, который предлагает ряд экстраординарных откровений о речи, культуре и мысли с такими понятиями, как  с такими понятиями, как фармакон, диссеминация и итерация. Фуко и его преданный читатель Агамбен — методологи. Фуко предлагает ряд методологий — генеалогию, археологию и проблематизацию. Агамбен доработал археологию Фуко, чью генеалогию он отслеживает до Ницше и Фрейда, до утонченной методологии, которую он называет философской археологией. Фуко дает свое определение для «заботы о себе» как методологии исследования, мышления и практики.

Неспешная мысль — это метод противодействия как аналог анти-философии. Так же, как есть философы и анти-философы, есть методы и антиметоды. В этом смысле мы можем отнести Неспешную мысль к душеполезной философии и анти-философии — как Ницше, Витгентштейн и Деррида изучают инструменты и методы мысли для разъяснения генеалогий (Ницше), избавления от псевдопроблем (Витгенштейн) и раскрытия скрытых, неведомых и отвергаемых корней, смыслов и следов слов (Деррида).

7. Неспешная мысль не спешит

Есть отличный философский урок в форме шутки, Витгенштейн ею предостерегал философов от поспешных выводов.

Вопрос: «Как один философ обращается к другому?»

Ответ: «Дайте себе время!»

Этим Сократ отличался от красноречивых софистов. Софисты учили афинян риторике и эффективно обороняться, а Сократ говорил медленно и неспешно, даже нерешительно, и не мог обороняться — в краткосрочной перспективе — против обвинений в развращении афинской молодежи. История по этим обвинениям вынесла свой вердикт.