«Умный» город не такой уж умный: как природа стала политической проблемой и какими будут «города-киборги»
Идея «умных» цифровых городов уже покорила воображение современников. Однако хотя этот четкий образ и привлекателен, есть факторы, которые модель «умного» города не учитывает: это живая жизнь, которая не только не уходит из города, но и принимает новые, доселе не существовавшие формы. Разбираемся, почему природа в городе — это не просто голуби и деревья, а политическая и культурная проблема и как городская природа «использует» инфраструктуру для выживания.
Что такое «умный» город
«Умные» города сегодня — самый распространенный способ думать о городском развитии во всем мире. Под этим понятием часто понимают набор цифровых технологий, которые обеспечивают возможность быстрого (и даже в реальном времени) мониторинга властями различных показателей в городе с целью улучшения работы сервисов. К примеру, с помощью интернета вещей — «сердца» умных городов — можно быстро отслеживать и оптимизировать транспорт, парковки, освещение, безопасность и выброс мусора. Использование цифровых технологий видится как способ выработать инновационные решения проблем, возникающих в ходе глобализации, чтобы в итоге улучшить качество жизни и сделать города устойчивыми.
Умные города — это контролируемые города, города-компьютеры, которые всё превращают в информацию, анализируют ее и ею манипулируют. Сегодня появляются целые направления типа городской информатики, цель которого — сбор и анализ городской информации во все больше увеличивающемся масштабе. Кажется, что чем больше мы соберем данных, тем больше у нас будет возможностей что-то поменять.
Но это чистой воды технократические рассуждения: как будто мы можем всё решить с помощью технологий, не прибегая к политическим, экономическим и культурным изменениям. Это не так по двум причинам. Первая: умные города не видят многочисленных биологических процессов, которые происходит в городах и могут, как в изложенном ниже случае с Торонто, привести к политическому кризису. Вторая: эти процессы переплетены с экономикой, культурой и технологиями.
Как биологические процессы влияют на город
В 2003 году в Торонто, Канада, вспыхнула эпидемия атипичной пневмонии. Около 50 человек умерли и еще сотни провели несколько месяцев на больничных койках. Атипичную пневмонию туда принесли китайские мигранты, которых в городе довольно много. Несколько месяцев местные жители избегали взаимодействий с мигрантами и еще месяцы относились к ним с подозрением. А помимо них, еще и к канадцам азиатского происхождения, и к китайцам, живущим в Чайна-тауне. Но Торонто — это город мигрантов, которых здесь более половины жителей. Канада славится своей политикой мультикультурализма, и Торонто — живое воплощение этой политики.
Так вирус атипичной пневмонии стал для города не только биологической проблемой (заражение и болезнь сотен людей), но и политической. Появившиеся на фоне эпидемии антимигрантские и расистские высказывания не обрадовали местные власти. И им стоило больших усилий вернуть мультикультурный баланс в привычное русло.
Города — это не только экономика, культурная жизнь и технологии. Это во многом еще и биологические процессы. Вирусы атипичной пневмонии — это не только медицинская, но и важная политическая проблема. И чем больше города, чем они глобальнее, тем сложнее биология переплетается с политикой, экономикой и культурой. Именно это забывают те, кто сегодня пишет об умных цифровых городах. И именно об этом напоминают им многочисленные экологические кризисы и истории, наподобие случившейся в Торонто.
Какой новый тип природы появился в городах
Какие есть альтернативы моделям умных городов? Одна из них — это «живые» города. То есть это обращение к биологическим и — шире — природным процессам. Однако это не просто «возвращение к природе» в городе, а ее коренное переосмысление.
Долгое время те, кто изучал природу в городах, отделяли от нее человека, и сам процесс урбанизации рисовался как намеренно искусственный. Действительно, что природного есть в проведении искусственных транспортных магистралей или постройке заводов? В урбанистических проектах начала и середины века, например у Ле Корбюзье, природа была только ресурсом для проживающего на определенной территории человека. От нее требовалось быть красивой и полезной. Никого не волновало, какие процессы протекают внутри парков и скверов и как себя чувствуют дикие животные в черте города (которых и быть там не должно было).
Однако к концу XX века под влиянием экологических кризисов к городской природе вернулись, но уже под другим соусом. Почему сегодня опять заговорили про природу в городах? Один из самых очевидных ответов — это всеобщая озабоченность изменением климата и природы в целом. Сегодня более 95 % ученых, которые занимаются проблемой потепления, уверены, что изменения климата — факт, а основной источник изменения климата — человек.
Недавно даже появился мощный термин «антропоцен», позаимствованный у геологов, который описывает новую ситуацию, когда в первую очередь антропогенные факторы определяют изменения природы — климата, состава почв и воды.
Об антропоцене говорит ряд экологических кризисов, произошедших во второй половине XX века в современных городах. Помимо печально известной катастрофы на Чернобыльской АЭС, можно отметить также катастрофу в индийском Бхопале в 1984 году и в итальянском Севезо в 1976-м, когда вследствие выбросов вредных веществ с индустриальных предприятий десятки тысяч людей заболели болезнями кожи и десяток женщин убедили делать аборты, боясь, что их дети будут иметь врожденные дефекты. Однако помимо заболеваний людей, подобные аварии наносят вред экосистеме в целом: в течение десятилетий она не может вернуться в нормальное русло. К примеру, авария на Чернобыле оказала влияние на всю Европу, и даже спустя несколько месяцев английским фермерам на севере Британских островов было запрещено пасти своих овец на лугах, которые были заражены вредными выбросами.
Города разрушают привычные природные циклы, забирая множество ресурсов и энергии из среды. К примеру, Лондон сегодня испытывает проблемы с водоснабжением: рост населения приводит к необходимости брать избыточное количество воды из окружающих рек, что приводит к уменьшению количества осадков и увеличению частоты засух. Глобальный характер городов приводит к тому, что в них оказываются новые биологические организмы, новые виды и даже экотопы (конкретные места обитания отдельных природных сообществ), которые вытесняют старые, привычные виды. Таким образом рост городов увеличивают нагрузку на окружающую среду и приводит к ее повреждению.
Почему же тогда сегодня нет смысла говорить о возвращении к природе? Именно потому, что города создали новый тип промежуточного пространства, где природа, человеческая деятельность (например, политика или культура) и технологии переплетаются и образуют новые гибриды.
Почему городская природа — это политическая проблема
Город Индианаполис, США, — интересное место. Если сравнить карту расселения представителей среднего и высшего класса и карту высаживаемых городом деревьев, то окажется, что эти карты накладываются друг на друга. Деревьев больше сажают там, где живут более обеспеченные люди. Почему так происходит? В основном потому, что люди из среднего класса ценят тень и другие полезные эффекты от деревьев и лоббируют посадку деревьев рядом с районами, где они проживают. Таким образом, социальные интересы оказывают влияние на городскую природу. Но это не всё.
Оказывается, деревья следует сажать таким образом, чтобы между посадками сохранялась географическая близость. Это необходимо для процессов распространения семян, опыления и обмена веществами. Следовательно, чем больше сажается деревьев в одном месте, тем больше их нужно сажать вокруг посадки, то есть поблизости, желательно в том же районе. В итоге больше деревьев высаживается в Индианаполисе и по социальным причинам (пролоббировали) и по экологическим (так лучше деревьям). Самое забавное, что с точки зрения регионального масштаба это самый верный ход.
Но есть другая история, уже в Кейптауне, где интересы отдельных местных жителей, наслаждающихся лесом, встали в оппозицию интересам всего города. В 1998 году в парке Токай произошел случайный пожар, который выкосил часть высоких сосен, привезенных сюда несколько десятков лет назад и посаженных для отдыха окрестных жителей. Часть деревьев сгорела, и из-под них поднялся и проявился финбош — кустарник, семена которого хорошо прорастают на земле, обогащенной минералами после пожара.
Когда пожар потушили, возникла проблема того, как восстанавливать парк: оказалось, что финбош — местное знаменитое растение, которое ценится биологами и защитниками природы, очень полезное для среды. Нужно было продолжать засевать лес соснами и акациями, которые нравятся тем, кто отдыхает в парке и бегает в нем по утрам, либо же сажать финбош, вытесненный соснами, но который способствует биоразнообразию и укрепляет дренажные свойства почвы. В итоге интересы тех, кому нравится сосновый парк, встали в противоречие с интересами всего города и даже района.
Вопрос, чьи интересы должны быть реализованы в первую очередь, — вопрос политический. И две эти истории, Индианаполиса и Кейптауна, показывают два разных случая, когда природа (в смысле более широкой среды обитания разных видов) оказывается либо на стороне отдельных социальных групп (например, богатых), либо на стороне общего блага всего города.
Почему городская природа — это культурная проблема
Если приехать сегодня в Барселону, поездить по пригородам и посмотреть, что там растет вокруг частных домов, то вы увидите не оливки, цитрусовые деревья и даже пальмы, а ухоженные лужайки с газонами. В пригородах Барселоны в 1980–2010-е годы стали распространяться личные сады с газоном и цветами, которые были перенесены сюда из англосаксонского мира в ходе глобального обмена. Местные власти в центре города начали строить публичные парки с газонами: ухоженные и аккуратные — они стали символизировать «хорошую природу», не в пример зарослям, которые обычно можно было найти в садах у испанцев. Сегодня сады символизируют некоторое культурное отличие среднего и высшего класса от всех остальных. Если ты обеспечен и можешь позволить себе жить в пригороде в частном доме, то приятная зеленая лужайка с газоном будет выгодно отличать тебя от остальных, а соседям давать представление о твоей культурности. Сегодня эти сады очень распространены и занимают 11 % всей территории пригородов Барселоны.
Однако проблема в том, что эти эти сады характерны для более морского атлантического климата с мягкой и влажной погодой. Потому они нуждаются в большем количестве воды, чем может дать засушливый климат Барселоны.
Возникает проблема с водой и в целом с орошением большой территории Барселоны. Таким образом частный интерес зажиточных семей вступает в напряженные отношения с интересом всего региона. Они хотят другую, «хорошую», природу и потому ухудшают ту, которая у них была.
Эта история не уникальна. Большинство современных городов, чтобы привлекать стартапы, новые компании и, самое главное, деньги инвесторов, должны демонстрировать не только хорошую экономическую, культурную и политическую составляющую, но и природную. Характерный, но яркий пример — современный Мумбаи. Город может похвастаться контрастами между красивыми ухоженными улочками с высокими офисами и скученными грязными трущобами района Дхарави (известному по фильму «Миллионер из трущоб»). Инвесторы хотят видеть «хорошую природу» с парками, газонами, искусственными прудами, и, конечно, от вида грязных трущоб или запущенных зеленых пустырей, регулярно используемых в качестве общественных туалетов, их воротит. 2000-е годы в Мумбаи проходили под знаком стремления к «буржуазной среде», чтобы цивилизовать и эстетизировать природу и проживающих в городе бедняков. В 2008–2009 годах город начал расчистку трущоб, но до сих пор они остаются в черте города.
Эти две истории показывают, насколько природа и культура связаны друг с другом. «Хорошая», эстетизированная природа в городах создается благодаря социальным интересам и культурным представлениям о хорошем. Испанцы хотят копировать образ жизни среднего класса британцев, а индийцы хотят создавать буржуазную природу, чтобы привлекать инвесторов. Казалось бы, в этом нет ничего плохого. Ничего, кроме того, что «хорошая» природа имеет свою противоположность — «плохую». В Испании она более аутентичная и приспособленная к местному климату, в Мумбаи — это грязь, пыль и скученность трущоб со специфическими телесными привычками. И эта «плохая» природа со своими особенностями выметается из города или маргинализируется, что обычно приводит к плачевным последствиям. Потому что вместе с трущобами исчезают культурные традиции и практики, которые существовали здесь веками, оставляя взамен вычищенное, хорошее, но совершенно лишенное культурного содержания пространство.
Также исследователи отмечают, что на первый взгляд «плохая природа» — трущобы, заросли или даже пустоши (wastelands) — это источник биоразнообразия (в том числе и культурного разнообразия), которого так не хватает современным городам.
Как природа вплетается в инфраструктуру города
Природа города сильно завязана на городской инфраструктуре.
Самый банальный пример — канализация. Существует длинная сложная сеть труб и машин, которая забирает воду в реках возле городов, очищает ее, доставляет в краны и туалеты, затем, в свою очередь, забирает оттуда, очищает и выбрасывает на пригородные поля и пруды (а может, и в ту же самую реку). Изначально система канализации была построена для того, чтобы очищать человеческие тела от болезнетворных микробов. Но сегодня она использует различные полезные организмы (например, водоросли), чтобы очистить воду после труб и насытить ее кислородом.
Однако природные организмы не только рационально выращиваются человеком в городах для своих целей. Они также могут сами использовать инфраструктуры, чтобы перемещаться по городу и достигать своих природных целей (например, паразитировать).
Яркий пример — грибок-паразит Ophiostoma ulmi ssp, который уничтожает вязы (вызывает так называемую голландскую болезнь вязов), поражая сосудистые системы деревьев и не давая кронам питания. Он появился впервые в 1920-х годах в Голландии, и был источником уничтожения более 40 % вязов в Европе. В 1940-е он пересек океан на корабельных деревянных ящиках, в которых перевозили груз, и в Северной Америке в течение десяти лет уничтожил почти все американские вязы.
Власти США и ученые забили тревогу и ввели нормы санирования и дезинфекции на кораблях, но охватить все количество перевозимых ящиков было невозможно. Грибок мутировал. Через канадские порты оказался снова в Европе, где соединился с уже существовавшим там видом и стал еще сильнее. В итоге в 90-е он оставался очень вредным паразитом, с которым старались бороться.
Этот грибок использовал транспортную инфраструктуру, чтобы «путешествовать» на другие континенты и паразитировать там. История с атипичной пневмонией в Торонто тоже показывает, что вирусы используют миграционные потоки, чтобы передвигаться и поражать новые цели.
Это значит, что природные организмы имеют свои цели, но сильно зависят от инфраструктуры, культуры и политики, в которой существуют.
Что такое модель городов-«киборгов»
Природа сегодня уже не та, что раньше. Точнее, было внезапно обнаружено, что природа — не отдельное существующее измерение, противоположное культуре или технологиям, а миллионы организмов, которые переплетаются с инфраструктурой и более-менее удачно управляются городскими властями с помощью медицины и санитарных норм и сильно связаны с политикой и культурными ценностями. За неимением лучшего слова британской географ Мэттью Ганди из Кембриджа называет такое состояние киборгианским и предлагает думать о «городах-киборгах».
Ганди таким образом стремится обобщить идею, что города — это гибриды: наполовину живые, наполовину технологические, определяемые столкновением политических интересов и культурными представлениями. Эта идея бросает вызов представлениям об умных городах, где любыми процессами можно успешно управлять.
Она бросает вызов взгляду на город только как на информационные процессы и показывает, что природа стучится во все окна и двери через экологические кризисы, болезни, проблемы с водообеспечением.
Но одновременно она показывает, что нет никакого возврата к некоторой «старой доброй природе» в стиле экологически чистых видов деятельности. Мы уже как городские жители живем среди тысяч труб, внутри политики управления биологическими процессами через медицину, нормы и инженерию, со своими культурными представлениями о «хорошей» природе и среди неравенства распределения полезных свойств природы. Потому то, что мы можем сделать, — это отбросить идею умных городов как панацею от всех городских бед, удивиться тому, что так долго не замечали, и посмотреть на город во всей его гибридной сложности.
В советском мультфильме 1973 года «Чудо» герои — двое детей — путешествуют по городу будущего на длинном скоростном поезде мимо высоких многоэтажных стеклянных небоскребов, поднимаются на прозрачном круглом лифте на огромную высоту, едут на траволаторе сквозь огромные общественные здания, затем садятся в небольшую прозрачную капсулу, которая проплывает на огромной высоте над городом, так высоко, что даже самолеты оказывают далеко внизу. Наконец, они спускаются и бегут мимо сложной транспортной развязки к своей цели — увидеть нечто удивительное. На фоне их путешествия диктор зачитывает закадровый текст «Ты еще не видел чуда?» Чудом оказывается небольшой зеленый росток, который пробивается сквозь асфальт. Хорошая экологическая метафора.