Необходимо ли сегодня высшее образование и как справиться с бедностью региональной молодежи?

Разочарованность в образовании

ВЦИОМ провел опрос среди жителей России на тему «Зачем сегодня нужно высшее образование?» 44% респондентов ответили — чтобы получить хорошую работу, 26% — сделать карьеру, 22% — получить специальные знания. Всего 13% россиян видят в высшем образовании институт, который поможет им выйти в люди, потому что так они найдут соратников и наставников. А 6% идут в вузы, чтобы не служить в армии.

Но это еще не всё.

С каждым годом всё больше людей считают, что значимость высшего образования переоценена. Например, в возрасте от 25 до 34 лет так думают 77% опрошенных.

Другой тренд: всё больше людей приходят к мысли о том, что высшее образование не гарантирует успешной карьеры, и достижению жизненных целей оно тоже не способствует. Так, около четверти опрошенных сокрушаются, что сделать карьеру в политике и госслужбе невозможно, какое бы образование ты ни получил. Проще проявить себя в спорте и науке.

Одним словом, с каждым годом система образования разочаровывает людей всё больше. Тогда зачем идти в вуз?

Фрилансеры против элиты и корпоративного гражданства

По словам Сергея Зуева, директора Института общественных наук РАНХиГС, система европейского образования всегда работала на воспроизводство элит. Человек, поступая в условный Оксфорд, попадал в определенный круг и получал таким образом социальный капитал, который можно было конвертировать в капитал политический, финансовый, культурный и т. д. И это было то, ради чего стоило идти в вуз.

Но ситуация меняется.

Больше нельзя игнорировать фрилансеров, или нацию свободных агентов, как их прозвал американский писатель Дэниел Пинк. Эта нация не имеет корпоративного гражданства и не хочет его иметь, потому что корпорация требует слишком много — ей нужна свобода сотрудника.

Они, как заметил Сергей Зуев, тихо работают над своими проектами, порой по 24 часа в сутки, но живут полноценно, потому что работа для них — часть жизни.

Возникает вопрос: насколько современная система образования способна помочь тем, кто выбирает такой стиль жизни? Ведь это не просто люди, это люди, которые создают качественно новые вещи. «Вся Кремниевая долина создана и существует за счет нации свободных агентов, большая часть инновационного предпринимательства — это нация свободных агентов», — сказал Сергей Зуев. На этот вопрос пока нет ответа.

Наталья Третьяк, первый вице-президент «Газпромбанка», тоже считает, что пора что-то менять: «Дети, рожденные после 2000 года, живут, чтобы быть счастливыми. И то мерило социального блага, которое мы традиционно используем, для них уже не подходит». То есть в понимании более старшего поколения, социальное благо — это много денег. А в понимании поколения нынешнего — это самореализация. Но это справедливо не для всех.

Наталья Седова, директор по социальным и профессиональным коммуникациям ВЦИОМ, старший научный сотрудник ИС РАН, проводит границу между стремлениями молодых людей из крупных городов и из регионов.

Первые, по ее словам, действительно хотят сделать карьеру, стать успешными, быть в социальных кругах, саморазвиваться. А в регионах цели более конкретные: здесь люди хотят найти работу, которая позволила бы прокормить семью, купить машину и жилье.

«Мне кажется, для разных людей должны быть разные возможности: лифты, лестницы, пушки, из которых человек прилетает из региона и становится здесь звездой», — резюмирует она.

В защиту людей из бедных семей выступает Исаак Калина, министр правительства Москвы, руководитель департамента образования и науки города Москвы. Развивая мысль о том, что часто фрилансерами становятся дети образованных и обеспеченных родителей, которые могут спокойно уехать работать на Гоа, он приходит к вопросу: «Можем ли мы помочь детям из низкодоходных и малообразованных групп выйти не на путь поиска хорошего места в „Газпроме“, а на путь выстраивания личной траектории?»

Бедные → необразованные → бедные

Насколько велики шансы детей из малообеспеченных семей вырваться из бедности? В «Детстве» Максима Горького есть сцена: дедушка говорит Леше Пешкову: «Ну, Лексей, ты — не медаль, на шее у меня — не место тебе, а иди-ка ты в люди». Этот отрывок привел в пример Исаак Калина. По его словам, похожие вещи он часто слышит от людей, которые после девятого класса ушли в колледж. Но несмотря на то, что хорошие колледжи в нашей стране есть, всё равно остается проблема: несправедливость и преумножение бедности.

Если у родителей низкий уровень образования и мало денег, то они попадают в цикл воспроизводства бедности: их дети тоже не получают высшего образования и тоже мало зарабатывают. Не всегда, но часто.

«60% детей, у которых два родителя имеют высшее образование, идут в вузы. А из тех семей, в которых образования у родителей нет, — только 40%», — пояснил Исаак Калина и напомнил, что в России около 20 миллионов человек живут за чертой бедности, и в основном это семьи с детьми.

То есть дети приходят в относительно справедливо устроенную систему образования, но к 15 годам равенство куда-то пропадает, потому что детям из бедных семей нужно думать о выживании.

К чему ведет социальное неравенство и бедность? К повышению смертности, преступности и снижению социальной сплоченности.

Что можно предпринять?

Исаак Калина предложил четыре решения:

1) Позитивная дискриминация — то есть введение прямых квот, например, для сирот. Такие квоты в 1950-х годах существовали для детей офицеров, погибших в годы Великой Отечественной войны.

2) Адресная поддержка групп — например, школ, работающих в трудных территориальных или социальных условиях.

3) Обеспечение полного равенства. Очень жесткая мера — запретить частные школы и платное дополнительное образование, ввести такой дресс-код, чтобы дети не могли демонстрировать разницу в доходах.

4) Поощрение активности в областях, где неравенства меньше, например в спорте. В США большая часть детей из бедных семей поступает в элитные вузы благодаря спортивным успехам.

Регионы и забетонированные лифты

Но, как часто бывает, когда свет льется на российское образование, оно отбрасывает тень, и падает она на регион. «Молодежь в глубинке знает, что есть социальные лифты, но сразу говорит, что эти лифты забетонированы, либо на них катаются другие, либо к ним большая очередь и не пробраться», — сказала Наталья Седова.

По ее словам, если многие действительно считают, будто высшее образование нужно для того, чтобы получить хорошую работу — то так считают в крупных городах, а не в регионах. В регионах говорят, что, имея хоть пять образований, устроиться на работу невозможно, если у тебя нет связей.

Связи и кумовство — вот реальный социальный лифт, который работает в регионах.

Исходя из этого, Наталья Седова подняла вопрос, к чему может привести дистанционное образование в регионах. Вдруг чем больше людей будут получать образование удаленно, тем меньше у них будет социального капитала и шансов куда-то вырваться?

Решение: забыть про систему образования

ВЦИОМ участвует в совместном проекте ассоциации ведущих исследовательских компаний ОИРОМ и Высшей школы экономики — специальной образовательной программе по маркетинговым исследованиям и изучению общественного мнения. По их задумке все компании, которые в нее входят, смогут транслировать свои требования к выпускникам и к образованию, а также будут делиться компетенциями — то есть «подсаживать» в социальный лифт и сами давать некоторую часть образования. А если это будет происходить и в регионах, где таким образом станут не только трудоустраивать людей, но и решать региональные проблемы вместе с жителями, то это двойной успех.

«На наш взгляд, — продолжает Наталья Седова, — когда компании не обращаются к государству и системе образования, а пытаются сделать что-то сами — это решение, которое может работать».

Или отказаться от социального лифта вовсе

Затем на сцену вышел «маргинал», как он сам себя называет, — Ефим Рачевский, директор центра образования «Царицыно», и вышел, чтобы уничтожить всё сказанное ранее. Он не уверен, что социальные лифты вообще нужны: «Мне стыдно использовать термин „социальный лифт“, это то же самое, что образовательная траектория. Траектория — это пинка дал, и он полетел. А где человек как субъект? Он из субъекта превращается в объект, лишенный сознания».

А вот субъект думает своей головой и, например, отказывается от привычного маршрута: детский сад, школа, вуз, ЗАГС, роддом, детский сад, школа, вуз и т. д.

Свои рассуждения Ефим Рачевский проиллюстрировал примером из жизни. Его ученик Федор Капцов закончил школу четыре года назад, учился с трудом, многое осваивал сам: например, химию, потому что не любил учительницу и пользовался взаимной нелюбовью. Как итог: ЕГЭ сдал блестяще, но в университет не пошел. Вместо этого открыл ремонтную мастерскую. Через два года он продал бизнес и запустил новый — сейчас Федор выращивает сверчков и экспортирует их в Германию, недавно целенаправленно поступил в Высшую школу экономики, потому что почувствовал необходимость в этом.

Вывод: навыки нужны, но самый главный из них — быть самостоятельным. А его можно воспитать, когда ты как субъект делаешь выбор и принимаешь решения.

И первый знак, который указывает на то, что человек учится быть самостоятельным, можно заметить во время школьной контрольной. «Когда садились наши 15-летние дети, — говорил Рачевский, — они делали все задания подряд: с первого по последнее. А когда садятся дети нынешнего поколения, они сначала делают задания полегче, а потом всё остальное. Они берут бумагу и принимают решение, демонстрируя самостоятельность».

Наталья Третьяк высказывает схожую идею. По ее словам, школа должна научить ребенка учиться в течение всей жизни и грамотно работать с информацией: понимать, что он ищет, оценивать ее достоверность и уметь использовать. А это уже первый шаг к индивидуализации образовательного процесса.