Рождение политологии из духа камеры-одиночки. Как изучение тюрем научило нас отличать государство от правительства

I. Либер идет по пути от моральной философии к политической науке

На протяжении всего XVIII и в первой половине XIX века изучением политики в англосаксонском мире заведовала моральная философия. В системе моральной философии изучению подлежали права и обязанности человека в отношении себя самого, других людей, государства, а также права и обязанности государств в отношении друг друга. Первые две категории объединялись в подраздел «этика», две другие формировали подраздел «политика», изучавший теорию и практику обустройства морального государства.

Во второй половине XIX века в американской академии политика вышла из сферы ответственности моральной философии и попала в руки политических ученых. Этот переход осуществлялся в двух измерениях, пересечение которых образует современное дисциплинарное знание, — институциональном и интеллектуальном. Во-первых, изучение политики перебралось из школ и колледжей в исследовательские университеты. Во-вторых, изучение политики из дедуктивного, замкнутого и основанного на идее нисходящей иерархии превратилось в индуктивное и открытое, а иерархия стала восходящей, то есть устремленной от фактов к обобщениям.

Основатели политической науки провели различие между моральным государством (state) и правительством (government). Далее они историзировали правительство, оставив за государством вневременной статус — теперь государство представлялось неизменным единством, пребывающим вне истории, а вот правительства были преходящими, они учреждались и разрушались, не затрагивая целостности органического государства. Наконец, они начали изучать конкретные исторические правительства при помощи сравнительного метода. Благодаря этим изобретениям новые политические исследователи, в отличие от моральных философов старой формации, смогли обнаруживать, объединять и каталогизировать исторические факты о политике, а также устанавливать законы политического развития.

Лишь одно из трех «переходных» изобретений, а именно различие между внеисторическим государством и историческим правительством, носит имя конкретного автора — Фрэнсиса Либера, который и сам был переходной фигурой. Хотя особое место в дисциплинарной истории он по праву получил как первый профессор политической науки, занимавший соответствующую кафедру в Колумбийском университете с 1858 по 1865 год, не будет ошибкой называть его последним моральным философом. Хотя с его именем связано начало институционализации политической науки в качестве университетской дисциплины, большая часть деятельности Либера прошла вне университетских стен. Наконец, хотя различие между государством и правительством было наибольшим достижением его теоретической мысли, поводом для проведения такого различия стал сугубо практический вопрос, ответить на который Либер взялся в самом начале своей карьеры. Вопрос этот звучал так: какую модель тюремной организации стоит выбрать французским реформаторам, обернскую или филадельфийскую?

II. Либер борется с Наполеоном, изучает политику и историю, а после — бежит в Америку

Франц Либер родился в 1800 году в Берлине. Его отец, националист и либерал, был активным членом антинаполеоновского подполья времен оккупации Пруссии, а его братья сражались против Франции в составе войск четвертой коалиции. Учась в старшей школе, Либер стал турнером, то есть присоединился к милитаризованному гимнастическому движению, среди целей которого было освобождение Пруссии от «французского ига», установление парламентаризма и национальное возрождение. Вместе с другими турнерами Либер участвовал в битве при Ватерлоо, в ходе которой получил тяжелое ранение, так что школьные экзамены он сдавал уже калекой и ветераном. После падения Наполеона турнеры, как и представители других национально-либеральных объединений, оказались в оппозиции к крепнущей власти Священного союза. В попытках приблизить установление представительного правления на германских землях, Либер участвовал в проведении гимнастических фестивалей, вел кружок военной подготовки и собирал фольклор, когда публикация Карлсбадских указов фактически объявила деятельность турнеров вне закона. В 1819 году политическая полиция арестовала Либера по подозрению в заговоре. После полугодового заключения в тюрьме Шпандау он был оправдан судом и вышел на свободу.

Недолго проучившись в университете и защитив диссертацию по математике, Либер уехал сражаться за освобождение Греции от «османского ига», а следующие полтора года прожил в Риме на попечении прусского посла Бартольда Нибура, видного либерала и новатора в изучении античной истории.

Именно Нибур преподал Либеру основы филологических и исторических наук, на которые у того прежде не хватало времени. Нибур, открывший подлинный текст Институций Гая, учил своего протеже основам критического анализа источников и посвятил в тонкости применения сравнительно-исторического метода, заимствованного из штудий Фридриха Вольфа. Во-первых, Нибур учил, что анализ материалов должен предшествовать теоретическим спекуляциям и обосновывать их, что авторитетное мнение зачастую ошибочно и что авторитет новой науки будет подкреплен источниками, а не привычкой. Во-вторых, Нибур утверждал, что историку следует с особым вниманием относиться к вопросу отношений между народом и его правителями, тщательно отделяя историю нации от истории государства.

За время римской резиденции Либер усвоил передовые гуманитарные взгляды своего времени, но продолжить университетскую учебу не смог.

После того как он вернулся в Берлин в 1823 году, за ним была установлена слежка, а спустя год Либера вновь арестовали. Почти год он провел в тюрьме, хотя обвинений ему так и не предъявили. Либер скрылся от властей в Лондоне.

Он вновь безуспешно пытался поступить в университет, изучил английский и познакомился с группой американских меценатов, которые подыскивали кандидата на пост директора Бостонской гимназии. К радости бостонцев, турнер и гимназист Франц Либер принял их предложение и уже в июне 1827 года отправился из Ливерпуля в Нью-Йорк.

III. Либер знакомится с Токвилем и Бомоном, которые изучают тюрьмы

В сентябре 1831 года Либер, на тот момент уже бывший директор гимназии, знакомится с Алексисом де Токвилем и Гюставом де Бомоном. Путешественники, как записал Либер в дневнике, «прибыли из Франции по поручению правительства, чтобы побольше разузнать о характере американского народа и устройстве здешних тюрем». Во время американского турне Токвиль и Бомон изучали внутреннюю организацию тюрем, их финансовое и административное устройство, а также интервьюировали работников и заключенных четырнадцати исправительных учреждений.

Либер стал проводником Токвиля и Бомона в американскую тюремную и политическую жизнь. Его роль в исследовании сводилась преимущественно к подготовке интервью, сбору данных и толкованию американских институтов. О том, каковы были эти толкования, можно узнать из путевых заметок Токвиля. Во время очередной прогулки по Бостону Либер указал компаньонам на проходившего мимо джентльмена: «Это шериф, лейтенант армии, с которым мы вчера болтали на приеме в доме мэра». Токвиль и Бомон узнали мужчину, который весь вечер хладнокровно рассуждал о казнях. В ответ на высказанное удивление Либер признался, что недавно видел, как шериф собственноручно вздернул двоих, поскольку в Америке шерифы часто выполняли функции палачей. Не считается ли работа палача постыдным занятием? Вовсе нет, разъяснял Либер, ведь, «казня преступника, шериф просто подчиняется закону, как и суд, приговаривающий преступника к смерти».

В Америке уважение к людям, осуществляющим повеления закона, исходит из уважения к самому закону — профессия полицейского или сборщика налогов не сопряжена с враждебностью или презрением.

Политические мыслители первой половины XIX века, следуя за интуицией Иеремии Бентама, интересовались практической стороной устройства тюрем в том же смысле, что и теоретическими основаниями демократического правления. Тюрьма, считали они, была исключительно демократическим институтом и позволяла сохранять эгалитарность при отправлении наказания, а значит, воплощала идею равенства перед законом. Другие практики наказания, такие как штрафы, карцер, изъятие собственности, плеть, лишение привилегий, ссылка или каторга, подразумевали неравенство и производили его. Тюрьма, напротив, была простой формой «лишения свободы», которой располагал каждый член демократического общества. В этом смысле постепенная замена старых институтов наказания тюрьмой свидетельствовала о прогрессе: «цивилизованные нации достигли согласия в том, что ограничение личной свободы является наилучшим наказанием за наибольшее число преступлений в наибольшем числе случаев», — пишет Либер. Тюрьма — это «победа разума над материей», совершенный инструмент наказания, который не только позволяет сохранять равенство в демократиях, но и делает арестанта более приспособленным к жизни в демократическом обществе.

Если «тишина, труд и неотвратимость наказания» способны оказывать одинаковое воздействие на разных людей, то при разумном подходе к тюремной организации можно обустроить ее работу таким образом, чтобы добиваться «наибольшего эффекта наименьшими средствами». Что это за эффект? Демократическое государство суть моральный субъект, учрежденный людьми в стремлении к историческому совершенству — как индивидуальному, так и коллективному. Индивид идет против своей моральной природы и совершает преступление, а государство через ограничение неразумной свободы возвращает его на верный исторический путь. Тюрьма была инструментом морального вспомоществования, высшим благом, какое демократия может дать индивиду.

Как следствие, сторонники этого взгляда, включая и самого Либера, выступали против применения телесных наказаний, практики досудебного заключения и преследования индивида после освобождения, а также критиковали систему помилований.

Демократическое государство наказывало рутинно и неотвратимо, но не покушаясь на моральное достоинство гражданина и не затрагивая его физического тела.

IV. Либер переписывает исследование Токвиля и Бомона

Если Америка была самой развитой демократией, то демократическим правительствам других стран следовало изучать американские тюрьмы с особой тщательностью. Строго говоря, тюремных реформаторов рубежа веков интересовал только вопрос установления самой удачной комбинации «тишины, труда и неотвратимости наказания». Сравнительный анализ тюремной статистики, как и пространные толкования Либера нужны были Токвилю и Бомону для ответа на единственный вопрос, поставленный перед ними правительством: какой из способов организации тюрем стоит взять за основу французским реформаторам? Американская практика того времени ограничивала выбор двумя моделями: обернской (сложившейся в 1818 году в передовом Исправительном учреждении города Оберн, штат Нью-Йорк) и филадельфийской (действовавшей с 1829 года в Восточной государственной тюрьме города Филадельфия, штат Пенсильвания).

Согласно устройству обернской модели, заключенные совместно работали днем, проводили ночи в изолированных камерах и обязаны были соблюдать тишину в любых условиях. Во время работы на «тихих фабриках», совместных трапез и редких прогулок разговаривать разрешалось только с надзирателями. В филадельфийской модели заключенных удерживали в полной изоляции на протяжении всего срока — они трудились и жили в одиночных камерах, никогда не пересекаясь друг с другом. Сторонники обернской модели утверждали, что та отражает устройство самого общества: она учит рассматривать закон как заповедь, нарушение которой может повлечь справедливое наказание. На достижение этого эффекта работали три основных компонента обернской модели, а именно регулируемая изоляция, объединение без общения и закон, исполнение которого гарантировалось непрерывным надзором.

Филадельфийская модель предполагала, что исправление преступника через страх и подчинение лишено смысла, ведь тот не испугался тюремного заключения, когда нарушил закон.

Основными компонентами филадельфийской модели были тотальная изоляция и немая архитектура паноптикума. Предоставленный самому себе и изъятый из окружающего мира, заключенный «погружается в свою совесть, вопрошает ее и ощущает, как в нем пробуждается нравственное чувство»; заключенный умирает для государства и, преобразившийся, возрождается для жизни в нем.

Споры о преимуществах и недостатках двух противопоставленных моделей велись со времен их основания и привлекали не только американских политиков и моральных философов, но и европейских наблюдателей.

Впрочем, несмотря на продолжительность дискуссии и количество накопленных аргументов, выбор из двух моделей определялся тем единственным фактом, что обернская оказывалась несравнимо более выгодной в обустройстве и содержании, чем филадельфийская. Совместный труд заключенных приносил немалую прибыль, а обернские типовые здания были дешевле в строительстве и позволяли единовременно содержать больше заключенных. К этому нехитрому выводу пришли Токвиль с Бомоном, которые, хотя и признавали «преимущества системы полной изоляции, распространенной в Пенсильвании», вынуждены были рекомендовать своему правительству присмотреться к обернской модели, «чьи теоретические достоинства не меньше, а цена содержания несравнимо ниже».

В 1833 году Либер получил из Франции письмо, в котором Токвиль и Бомон, завершавшие подготовку пенитенциарного отчета, просили помочь с американским изданием. On the Penitentiary System в переводе Либера появился всего несколькими месяцами позже французского, хотя серьезно отличался от оригинала. Либер сопроводил пенитенциарный отчет собственным введением, по объему не уступающим основному тексту, переписал многие дескриптивные части, заменил статистические таблицы, а уцелевшие фрагменты сопроводил объемными постраничными комментариями. «Создается такое впечатление, — пишет Токвиль в письме к Бомону, — что ему [Либеру] просто необходимо опровергнуть даже наиболее незначительные наши соображения». Токвиль лукавил. Сопроводительные комментарии Либера были направлены не против «незначительных соображений», а против центрального аргумента всего исследования. На полях и в примечаниях Либер взялся доказывать, что демократиям стоит предпочитать филадельфийскую модель, а не обернскую, и не ввиду финансовых соображений, но по той причине, что только филадельфийская модель поистине демократична.

V. Либер думает о тюрьмах и проводит одно важное различие

Рассуждения Либера начинались с утверждения турнерской доктрины органического государства, стремящегося к моральному совершенству. Коль скоро такое понимание верно, тотальная изоляция представляет собой «философскую систему тюремной дисциплины». Когда человек совершает преступление, он идет против своей политической природы, то есть оказывается изолированным от нее. Одиночная камера — не более чем материальное воплощение этого политического отчуждения, представленное заключенному для созерцания и осмысления. Посредством повторной изоляции «в просторной, чистой, проветриваемой камере» государство помогает заключенному осознать природу своего поступка, тем самым реализуя его право на исправление.

Поскольку Либер был не только прусским турнером, но и учеником Бартольда Нибура, он взялся критически анализировать собранные Токвилем и Бомоном материалы. Что происходит с людьми в обернской тюрьме, требующей, «чтобы сотни мужчин трудились и жили сообща, не имея возможности рта раскрыть»? Поддерживать выполнение этих «чудовищных требований» можно только угрозой физического насилия — недаром в обернских тюрьмах трудились десятки надсмотрщиков с кнутами. Поначалу заключенных наказывали за случайные возгласы во время работы, но вскоре надсмотрщики начинали бить людей от скуки или для удовольствия. Вопреки «авторитетной теории» моральных философов, на деле оказывалось, что обернские тюрьмы были не чем иным, как декорацией для телесных наказаний или прелюдией к ним. Следовательно, эта модель не только усугубляла душевное разложение заключенных, воспитывая в них страх и склонность к мелкому обману, но и способствовала деградации надсмотрщиков.

Филадельфийская модель описывала взаимодействие государства и индивида, органического целого и его части. В обернской модели между государством и индивидом вставало правительство, воплощенное в фигуре надсмотрщика.

Последствия у такого вмешательства катастрофические. Надсмотрщик, решающий наказать заключенного за нарушение тишины, становится не просто исполнителем наказания, но законодателем и судьей: он придумывает содержание закона, озвучивает его требования, следит за исполнением этих требований и наказывает за неисполнение. Вместо возвращения индивида к органическому единству с государством надсмотрщик повторяет процедуру, которая привела заключенного в тюрьму. Один из множества государственных органов начинает замещать государство, а вместо возвращения индивида в государственное лоно — подчиняет его. Модель, в которой арестанты подвластны воле надсмотрщиков, а не воле демократического единства, можно считать только автократической. Механизм производства автократии в обернской модели — правительство в лице надсмотрщика с кнутом. Там, где моральные философы и тюремные реформаторы видели лишь экономическое различие, Либер провел различие относительно природы власти. Выбор между филадельфийской и обернской моделями не сводился к вопросу эффективной практической реализации одного принципа, ведь это был выбор между моделью демократической и автократической.

В отношении пенитенциарных споров Либер был дважды аутсайдером. Как прусскому гимназисту и историку-аматору, ему не были знакомы каноны классической моральной философии. Как борцу за демократические права и бывшему политическому заключенному, ему не была знакома логика чиновничьей казуистики. Можно ли считать «исправительной» тюремную организацию, которая одних людей истязает, а других толкает на преступления? Можно ли считать «демократической» пенитенциарную реформу, которая ставит экономическую выгоду выше морального совершенства? Проведенное Либером различие между государством, то есть органическим единством, внеисторическим в своих свойствах и стремящимся к историческому совершенству, и правительством, то есть органом для отправления нужд государства в историческом времени, позволило ему строго отрицательно ответить на оба вопроса.

Выбор между филадельфийской и обернской моделями, заключал Либер, был выбором между демократической и автократической системами, между властью государства и подчинением правительству.

***

Три изобретения позволили создать «новую науку политики для нового мира», о которой мечтал Токвиль на страницах «Демократии в Америке»: различие государства и правительства, историзация правительства и применение сравнительно-исторического метода. Первое из этих изобретений сформулировал на полях токвилевского отчета «Об американской пенитенциарной системе» Фрэнсис Либер, политический эмигрант и академический аутсайдер. Спустя несколько десятилетий после публикации американского издания отчета Либер занял первую в истории профессуру по political science и учил о различии государства и правительства, в котором второе является историческим воплощением воли первого. Вся политическая наука следующего поколения, которую двигали вперед уже не спорщики-одиночки, а школы и ассоциации, занималась сравнительной историей политических институтов, первым из которых была тюрьма.