«Я вышел из восьмимесячного ретрита и узнал, что у меня лимфома, а в мире бушует пандемия». Как русскому монаху живется в Южной Корее

Безмятежная ночь. Сижу в горной келье безмолвно:
Совершенная тишина и покой — истинная природа вселенной.
Тогда для чего западный ветер сотрясает деревья?
Одиночный крик перелетных гусей разносится в небе.

45-й коан из сборника «Весь мир — один цветок», стихотворение Хо Ам Сунима,
перевод с китайского Ярослава Скачкова

Мое монашеское имя — Чиньё. Сейчас я нахожусь в монастыре на южнокорейском острове Джеджу (Чеджудо), недалеко от Японии. Джеджу — популярный курорт, что-то вроде русского Крыма. Это субтропики, здесь тепло, но сейчас еще не сезон и высокая влажность, сильный туман, часто идет дождь, всё продувается ветрами.

Скоро будет 10 лет, как я уехал из Санкт-Петербурга в Южную Корею и веду жизнь монаха. Последние 8 месяцев я провел в солоретрите, медитировал в полном одиночестве. Когда выходишь из солоретрита, чувствуешь себя Фраем из «Футурамы» после разморозки — абсолютно новое мироощущение. Это, конечно, субъективные переживания, но так, как сейчас, не было никогда: пока я отсутствовал, мир охватила пандемия и изменила очень многое вокруг.

Чапаев и Дзен

Я много чем занимался в жизни, прежде чем стать монахом. Непосредственно перед тем, как принял постриг, был фотографом и преподавал фотографию. До этого был инженером-проектировщиком, занимался системами газоснабжения.

У меня такой склад характера, что мне очень важно то, ради чего я живу — не материальная мотивация, а нечто большее, стоящее за этим. Человеческий язык не до конца отражает тонкие градации смыслов того, что скрывается за словами: цель, идея и вера. Несмотря на то что я часто менял род занятий, ошибался и падал — я никогда не менял своих жизненных приоритетов.

Я учился в школе в 1990-е годы, когда вся страна из коммунистической вдруг стала православной.

Я рос красным имперским ребенком, искренне верил в Советский Cоюз, в моей в комнате висела карта СССР, и к ней я пририсовал кучу приглянувшихся мне соседних территорий.

И вот в 5 -м классе у нас ввели Закон Божий, мы читали Библию, изучали, как выглядит иконостас, многие вещи я помню до сих пор. Идеи православия при этом внушали теми же безапелляционным методами, что и коммунистические. Меня тогда поразило, что человек, который носит крест и говорит о Боге, совершает те же мелкие и гнусные поступки, что и все остальные.

Уже во взрослом возрасте в какой-то момент у меня случился глубокий духовный кризис, я ощущал неудовлетворенность и стал искать ответы. Мое знакомство с буддизмом началось с книг Пелевина, в частности, с «Чапаева и Пустоты». Меня потрясла мысль о том, что возможна религия без бога. Со временем мои отношения с буддизмом переросли от философских исканий к практике медитации. Благодаря ей в моей жизни произошли тектонические изменения.

Для меня стало очевидным, что состояния ума мы переживаем как состояния бытия. И мне впервые удалось повлиять на те черты моего характера, которые всегда казались мне неизменными.

Практика медитации не имела ничего общего с моим предыдущим привычным жизненным опытом, и перемены, которые произошли во мне, привели к тому, что я стал монахом.

Выбор направления пути произошел опять-таки благодаря книгам: на тот момент Пелевин как раз был последователем международной корейской школы дзен, и я решил отправиться именно в эту страну.

К переезду в Южную Корею я был совершенно не готов. У меня был калечный английский, да он и сейчас неидеальный. Я с детства дислексик, дисграфик и напрочь лишен музыкального слуха, языки даются мне очень тяжело — именно поэтому, окончив класс с гуманитарным уклоном, я выбрал профессию инженера.

Бросить всё и уехать в никуда было невероятно сложно. Я раздал все камеры и объективы, недели за две купил авиабилет. На тот момент я длительное время никуда не выезжал, последний раз за границей был еще в институте, в Азии тем более никогда не был. Уже и забыл, как правильно оформляются визы, а люди, у которых я спрашивал совета, дичайшим образом меня дезинформировали, и пришлось обменивать билет, так как визу дали на другие даты и всего на три месяца — тогда еще не было безвизового режима между Россией и Южной Кореей. Но все эти неприятности казались даже забавными.

Я абсолютно верил в то, что делаю, и хотел спасти всех живых существ от страданий. Дзен-буддизм — буддизм Махаяны, цель следующих этому пути — познать себя и помочь другим.

Я ехал, чтобы до конца жизни быть монахом, и считал это решение самым правильным в своей жизни, хотя прекрасно понимал, что всё еще может измениться каким угодно образом.

Когда я очутился в другой стране, в непривычной для себя обстановке и без знания какого-либо иностранного языка, оказалось, что все мои мысли, планы и предположения были бесконечно далеки от реальности.

Первые впечатления и трудности перевода

Во время многочасового перелета с пересадкой у меня в голове крутился только один вопрос: «Что я делаю со своей жизнью?», приправленный большим количеством нецензурной лексики. От переживаний у меня даже поседела бровь. Меня встречали два поляка, один из которых должен был говорить по-русски, но после первой же фразы стало понятно, что русским он не владеет вообще.

Первое впечатление было, что я попал в мир, построенный из кубиков лего. Корейцы — абсолютно невизуальная нация, и Сеул произвел на меня угнетающее впечатление. После Санкт-Петербурга и Москвы, после каналов и набережных, высоток и Кремля, я оказался в мире новостроек, одинаковых улиц и отсутствия ориентиров. И это один из самых больших мегаполисов мира — в агломерации Сеул-Инчхон проживает около 24 млн человек, здесь огромное метро, поездка в котором по одной ветке может занимать несколько часов!

Меня поселили в небольшом буддийском храме в южной части города Чангьëнса.

Каждый день у меня было 4 часа корейского языка, минимум полтора часа я выполнял домашнее задание, и эти воспоминания, пожалуй, относятся к числу самых страшных в моей жизни.

Корейцы в храме, естественно, не знали никаких иностранных языков. С моим старшим братом-поляком мы общались на английском, он был настоящий полиглот и постоянно меня этим фрустрировал. С другим поляком, которому было за 50, говорили на польском. Он решил, что если я русский, то должен понимать польский. Я пребывал словно на другой планете, плохо осознавал, что происходит вокруг, мог заблудиться в коридоре на этаже.

Сначала я дико тосковал по родному языку: это непередаваемое чувство, когда ты не можешь объяснить даже элементарные вещи и вынужден как глухонемой мычать и тыкать пальцем. Дзен — это передача от сердца к сердцу без опоры на сутры, что меня больше всего как дисграфика и дислексика подкупало. В жизни же всё оказалось совершенно не так, как в теории.

Не я один сталкивался с такими проблемами. Однажды у русского монаха из моего храма, который знал корейский еще хуже, чем я, возникла нужда поменять заграничный паспорт.

Паспорт по-корейски будет «егван», но когда он пытался объяснить, что ему нужно, то перепутал его со словом «ёгван», которое означает «бордель». Ехать менять паспорт надо было срочно, и, как любой постсоветский человек, перед встречей с бюрократией он очень волновался, кричал, что ему срочно нужен «ёгван», и успел сообщить об этом всем.

Весь храм даже собрался на совет по этому поводу, а он сам не мог понять, в чем дело, хотя и чувствовал, что что-то не так, окружающие смотрят на него с подозрением и не оказывают должного почтения.

Находиться в этой среде непросто. Корейцы — один из тех народов, которые больше всего отличаются от нас по менталитету. В корейском языке шесть уровней вежливости, очень важен язык тела — ты можешь кого-то серьезно обидеть и даже не понять этого. Здесь нет русской суровости, все постоянно улыбаются и кланяются, но в то же время страна — абсолютный лидер по психосоматическим заболеваниям.

Сейчас, спустя 10 лет, я адаптировался к новой жизни. Тем не менее стараюсь не проводить тут всё время, часто езжу в Россию и в соседние регионы — Гонконг, Сингапур, Малайзию.

Religious gastarbeiter blog

Все жители Южной Кореи постоянно сдают какие-то зачеты и экзамены, переходя с одного уровня на другой. Сначала я был послушником — хэнджа — и носил красную робу, через 9 месяцев я сдал большой экзамен хенджи-кеюк, перешел на второй уровень — неполный монах — самми (на санскрите шраманера) и получил серую форму c подшитым красным воротничком. Самми должен учиться четыре года, и я учился в школе медитации в монастыре Бэкдамса. После снова сдавал экзамены, и сейчас я уже полный монах — бхикку, форма которого полностью серая. У меня есть и летний, и зимний вариант нуби, похожий на русский ватник.

С самого начала я веду жизнь кочевника, переезжая из одного монастыря в другой. Храм моей монашеской семьи, по-корейски — бонса (корневой храм), носит имя Бэгянса. Забавно, что Бэгянса переводится как «храм белого барана», и я был первым монахом-европейцем в этом храме.

В монастырях есть вайфай. Не возбраняется смотреть кино — в частном порядке, показы и совместные просмотры в храмах редки, во время обучения нам показывали только документальные фильмы и лекции.

Мое отношение к фотографии менялось всё время после того, как я стал монахом, от полного отказа во время послушничества до попыток нести Дхарму через фото. Сейчас я просто время от времени фотографирую. Снимаю только на айфон, у меня есть инстаграм, озаглавленный religious gastarbeiter blog, но я его уже давно не веду. Стараюсь, конечно, себя ограничивать в использовании смартфона. Это болезнь нашего времени, а Корея и вовсе лидер по цифровой зависимости, так что к гаджетам там относятся в общем-то толерантно. Если ты послушник или неполный монах, тебе могут сделать замечание, особенно в учебных заведениях, но если ты бхикку, то не будут.

Корея — конфуцианская страна, где очень важна традиция и жесткая иерархия, заключающаяся в абсолютном диктате старших и полном подчинении младших. В то же время, как и Россия, это страна догоняющего развития и с сильнейшим конфликтом поколений.

Он приводит к тому, что эти правила часто соблюдаются лишь внешне и формально. Монастырь, как и любая религиозная организация, сохраняет верность традициям. Например, обычному монаху нельзя держать руки за спиной, это право нужно заслужить. Я очень эту позу люблю, и мне постоянно прилетало за это.

У меня были разные моменты в жизни, но сейчас я уже давно не пью и не курю. Не хочется, не вижу в этом смысла. После 6 лет монашества у меня случился кризис, тогда я хотел расстричься, нарушил многие обеты, но осознал свою ошибку и смог преодолеть внутреннюю слабость. Здесь какие-то банальные слова прозвучат: движение вперед, к сожалению, невозможно без откатов назад, трансформация собственного несовершенства требует времени.

Среди монахов из иностранцев-неазиатов здесь больше всего поляков, на втором месте — русские. Так сложилось, что подобное искательство свойственно нам с ними. Поляки на нас дико похожи, те же фундаменталистские консервативные лозунги, только у них эти комплексы раздуты в тысячу раз сильнее.

Каждому монаху храм платит деньги, если он учится или занимает при нем должность. Пока я учился, получал что-то вроде стипендии. Сейчас я медитативный монах, занимающийся длительной медитацией, и получаю выплаты после ретрита.

Стараюсь на себя ничего не тратить, деньги откладываю, покупаю билеты и стараюсь помочь другим. Помощь людям бывает разная, проще всего помочь людям материально, следующий уровень — помощь дхармой, когда делишься с ними учением, которое помогает им совершать более правильные поступки. Третий вид помощи — когда ты готов откликнуться всем своим существом и дать радость другому человеку.

Ты можешь помочь другим только путем изменения себя, потому что помогая другим без мудрости, мы зачастую причиняем людям лишь еще большие страдания.

Каждый свой визит в Россию я стараюсь помогать всеми способами. Занимался волонтерской деятельностью, переводил деньги детям, больным раком, и пенсионерам Донбасса — достаточно большие суммы, жертвую и на различные буддийские активности.

Расскажу забавную историю: в храме Бэкдамса, где я учился, к нам повадились ходить за угощением дикие свиньи, в Корее они не такие страшные, как наши кабаны, и сами они людей тоже не боятся. Им доставались остатки с нашего стола. В свое время звездой в местной прессе стала дикая свинья по имени Хэталь («Просветление»), которая сидела на главном дворе храма и выпрашивала бананы и морковку. Так вот, когда один из наших монахов, странный замкнутый тип, копался на грядках, один из хорошеньких поросят-альбиносов, подпрыгнув, укусил его за зад. Это стало причиной многих шуток и усилило его самоизоляцию.

Солоретрит и карантин

Как правило, шесть месяцев в году я провожу в ретритах. Я провел около 15 групповых и солоретритов. Обычный трехмесячный групповой ретрит называется кёлче. В прошлом году я решил уйти в более длительный солоретрит в храме Намгук Сонвон — понял, что готов к этому.

Солоретрит в корейской традиции называется Мумунгван («застава без ворот», или «ворота без ворот»).

Я жил в одной комнате, один раз в день мне давали еду, и я даже не видел человека, который ее приносил. Весь день я посвящал медитации. По сути, это «Черный дельфин» — очень похоже на одиночную камеру, только без ежедневного построения, перекличек и личного досмотра.

Я пытался понять, чего больше всего хочется, когда выходишь из солоретрита, но на самом деле ничего не хочется, мне и так классно. В этом плане сравнение с тюрьмой строгого режима не работает: я не страдал, мне было потрясающе интересно. 8 месяцев я был абсолютно лишен связи с миром, не получал никаких новостей и осознал огромное количество вещей, которые кардинально поменяли мое мироощущение. Сложно передать, что происходило со мной во время длительной медитации, попробую сформулировать кратко.

В основе буддизма лежит возможность преодолеть собственное несовершенство и избавиться от человеческого страдания, причина которого — несоответствие нашего животного существа окружающей его действительности.

Основная наша проблема — проблема реагирования, мы маниакально движемся к удовлетворению сиюминутных желаний и потребностей, все наши мысли посвящены тому, что было в прошлом и будет в будущем, и поэтому мы не можем находиться в настоящем. Мы стремимся повторить приятный опыт и избавиться от неприятных ощущений, поэтому постоянно следуем одним и тем же схемам, записанным в нашем сознании.

Буддизм означает свободу от этого состояния и возможность действовать творчески, когда поступки и мысли не продиктованы привычкой, а являются результатом сострадания и любви к окружающему миру.

Изначально я планировал находиться в солоретрите 5 месяцев, но дело пошло хорошо, и я решил задержаться подольше. Получилось 8 месяцев, и я бы еще продолжил, если бы не начал плохо себя чувствовать. Стало заметным, что у меня увеличились лимфоузлы на шее, когда я сбрил бороду, отросшую за эти месяцы (в Южной Корее по этикету нужно быть гладко выбритым), поэтому по выходе из ретрита меня отправили в больницу. Так из тишины и молчания я попал в пекло пандемии — в госпитале ходили люди в скафандрах и респираторах.

Самый пик я пропустил, основные ограничения в Южной Корее уже сняли, но вообще здесь подобное происходит довольно часто. За 10 лет это уже четвертый или пятый случай, когда закрываются границы и ограничивается перемещение внутри страны.

Но в этот раз неожиданно эпидемия охватила весь мир.

У меня обнаружили достаточно серьезную онкологию — лимфому. Диагноз я воспринял спокойно, эмоции по этому поводу были, но быстро прошли. По большому счету я никогда так хорошо себя не чувствовал. Все болезни — либо фигня, либо трындец. Если фигня — то само пройдет, если трындец, то с этим ничего не сделаешь. Здоровье человека определяется тем, как он переживает период болезни.

Березки и церкви

Я чувствую себя русским, я люблю Россию, это мой дом. Ностальгия или тоска по родине — мне не близки эти термины, это гораздо более сложное чувство. Я приезжаю на родину каждый год минимум на месяц, не только в Москву и родной Петербург — побывал также в Новосибирске, Петрозаводске, Краснодаре, Ростове-на-Дону и Крыму. В Крым я давно влюблен.

Начало моей практики тесно связано с Крымом, там я впервые вышел за границы привычной рутины бытия, не только понял, но и почувствовал возможность счастья и свободу от страха. Это произошло в Балаклаве, недалеко от развалин генуэзского замка Чембало — там очень сильная энергетика.

Весь Крым знает горы Бойко и Мангуп, а местные жители — и православные, и мусульмане, и буддисты — верят в духов гор. Впрочем, мне лично не близки подобные суеверия.

В 2014 году я организовал там группу медитации, которая до сих пор существует, потом провел групповой ретрит в Байдарской долине под Севастополем. Это был первый в истории Крыма ретрит в корейском стиле, два дня десять человек крымчан и я занимались медитацией. Также я провел солоретрит в Бельбекской долине на гряде Арман-Кая.

В России очень толерантные люди: во всех городах, где я был, ходил по улицам в своей монашеской одежде и нигде не встречал никаких проблем. На самом деле я даже не задумываюсь о том, что на мне, но так полагается монаху, и я уважаю традиции.

В солоретрите в Мумунгване я ходил в спортивном костюме «Пума», потому что это очень удобная одежда. А когда оформлял прописку, по настоянию сестры оделся «нормально», чтобы не привлекать лишнего внимания. На самом деле это было глупое решение: когда ты в монашеском облачении, люди относятся к тебе более уважительно.

Мне нравится, как выглядят березки и церкви, это моя Родина, хотя сакрального смысла я в них не нахожу. В Корее совершенно другой ландшафт, это очень маленькая страна с большим населением. А в России, в любом ее регионе, ты чувствуешь широту и простор, можешь выпрямить спину и расправить плечи.