Переоткрытие математики, учителя-правозащитники и жаркие споры с директорами. Как в СССР появлялись и пытались выжить экспериментальные школы

Статья подготовлена на основе книги «Острова утопии: Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940–1980-е)» под редакцией Ильи Кукулина, Марии Майофис и Петра Сафронова. Цитаты в статье приведены по книге, если отдельно не указан другой источник.

Неодинаковые советские школы

Считать советское образование общедоступным и однородным — заблуждение. Приведем два примера.

С 1940 по 1956 год родители должны были платить за обучение детей в старших классах. Колхозники часто не получали денег за свой труд, поэтому многие дети колхозников вынуждены были бросать школу после 7-го класса.

Другой пример: раздельное обучение. С 1943 по 1954 год в Москве, Ленинграде и столицах союзных республик некоторые школы принимали только девочек или только мальчиков. Как и в современном обществе, школы в Советском Союзе были разными.

Специалисты обычно вспоминают педагогические эксперименты 1920–1930-х годов. Тогда школы пробовали и проектную работу с учениками, и Дальтон-план (ученик сам решает, когда и что изучать), и психологические тестирования детей. В конце 1930-х эти начинания были свернуты, а их инициаторы — репрессированы. Возникает впечатление, что в послевоенный период ничего необычного в советской школе уже не было. Однако при Хрущеве и Брежневе тоже появлялись уникальные школы и интересные методики обучения.

Первые физматшколы

Военно-технический прогресс СССР в 1940–1950-е годы напугал весь мир. Мы запустили первый спутник, изготовили атомную и водородную бомбы. Это был результат сильной физико-математической подготовки в советских школах? Увы, нет. Директор московской школы пишет в отчете за 1945 год:

«[Одиннадцатиклассники] с трудом справлялись с решением арифметических задач курса начальной школы».

На школьную математику жаловались и вузы, и производства.

«Средняя школа в том состоянии, в котором она находится и будет находиться по новой программе, абсолютно не удовлетворяет нас в подготовке молодых людей к высшей технической школе», — говорит профессор Московского автодорожного института на совещании 1957 года.

Ученые, которые двигали прогресс страны, учились математике не в школе. И Сергей Королев (автор спутника), и Андрей Сахаров (автор водородной бомбы) до старших классов занимались дома, а потом — с вузовскими преподавателями.

Еще с 1930-х годов профессора математики создавали неформальные кружки, олимпиады и вечерние школы. Именно туда приходили ребята, увлеченные математикой.

Ориентиром для будущих кружков стал неформальный научный семинар «Лузитания». Его организовал Николай Лузин — выдающийся ученый, создавший новую теорию множеств. В 1920-е годы семинар посещали студенты и преподаватели, многие из которых затем также сделали важные открытия в математике. Характерными чертами «Лузитании» было творчество, игровые формы работы и акцент на развитии самостоятельного мышления. Эти же принципы практиковали и в кружках.

Огромный вклад в развитие кружковой педагогики внес Давид Шклярский. В 1938–1941 годах он был руководителем математических кружков при МГУ. Из биографической справки о нем:

«[Шклярским] была изобретена используемая и поныне схема работы кружка. Руководитель читал небольшую лекцию, как правило содержащую законченный рассказ о небольшой математической теории. <…> После лекции значительная часть времени отводилась для рассказа школьников о решенных ими задачах. <…> Наличие задач разной трудности позволяло руководителю вовлечь в активную работу практически всех участников секции. Большое количество предлагавшихся задач (многие из которых были очень трудны) само собой создавало атмосферу творческого соревнования».

На занятиях у Шклярского каждый ученик должен был самостоятельно переоткрывать математическую теорию, проводить собственные мини-исследования.

Чтобы иметь возможность уделить внимание каждому, Шклярский привлекал к преподаванию в кружках студентов первого-второго курсов. Как и Лузин, Шклярский помимо математики увлекался и гуманитарными предметами, много гулял с учениками по Москве, разговаривал о поэзии и музыке.

Первые физматшколы СССР начались с подготовки программистов. Вычислительные центры и университетские курсы по программированию появились в Советском Союзе в начале 1950-х. В 1958 году Хрущев раскритиковал школы за нехватку связи с жизнью, и уже со следующего года все школы обязаны были направлять старшеклассников на производство. Директор московской школы № 2 Владимир Овчинников договорился, чтобы его школьники паяли платы для Института точной механики и вычислительной техники. Один из учителей потом вспоминал:

«Владимир Федорович первый в Москве дал объявление о наборе по специальности „радиомонтажник“. Это, знаете ли, среди всех швей и автослесарей — звучало. И к нам хлынул поток сильных учащихся. <…> Оказалось, что старые учителя, часть из них, с этими учениками работать не могут. И начался второй отбор — отбор учителей. <…> Так в школе собрались элитные преподаватели. А когда Вторая школа уже начала греметь по Москве, уже слышалось, что после пушкинского лицея другой такой школы не было, начался третий поток — поток академиков и членов-корреспондентов, которые приходили к Владимиру Федоровичу и просили принять их детей».

В школе начал преподавать профессор Израиль Гельфанд. В 1930-е годы он возглавлял первый кружок для школьников при МГУ. В традициях кружковой математики было поощрять творческое мышление и со вниманием относиться к каждому ученику. Школьников вовлекали в решение «настоящих» задач и взаимодействие со «взрослыми» специалистами — студентами и преподавателями МГУ. Помимо работы в школе № 2 Гельфанд вскоре создал Всесоюзную заочную математическую школу, в которой нестандартные задачи решали дети со всей страны.

Еще до революции ученые-математики считали, что для успешных занятий математикой необходимо развивать гуманитарные и общефилософские интересы учеников.

В школе № 2 для будущих радиотехников и программистов действовал литературно-театральный кружок, где ставили пьесы с участием школьников. Его основатель, учитель литературы, объявил: «Наша формула: „физик“ + „лирик“ = человек будущего».

В конце 1960-х, наряду со светилами физики и математики, в школе преподавали известные писатели, литературные критики, правозащитники. Ученики стали читать самиздат и интересоваться идеологически опасными вопросами.

Одновременно со школой № 2 математические классы открылись в школе № 7. Инициатором был ученик Лузина, математик Александр Кронрод. Он заведовал лабораторией вычислительной математики при научном институте и предложил директору школы № 7 сделать программирование производственной специализацией школьников. Кронрод привлек к работе в матклассах своего аспиранта Николая Константинова, который к тому моменту уже вел кружок для школьников по своей особой системе «листочков» (без учебников, с опорой на решение задач и самостоятельное понимание теоретических основ). В дальнейшем Константинов открыл матклассы и в других школах Москвы: № 91, 57, 179.

Еще трое учеников Лузина основали первые математические интернаты. Михаил Лаврентьев и Алексей Ляпунов в 1962 году открыли физматшколу при Новосибирском университете, а через год Андрей Колмогоров основал СУНЦ МГУ. Через год после открытия Новосибирского интерната его обследовала инспектор управления вечерних школ. В ее отчете раздражение соседствует с восхищением:

«День учащихся крайне загружен. После основных занятий, едва успев пообедать, они бегут в лаборатории институтов, где проводят 3 часа. После институтов начинают заниматься самоподготовкой».

Лекции школьникам «читают видные ученые Новосибирского университета и Сибирского отделения Академии Наук СССР». Подростки занимаются по университетским учебникам математики, физики и химии; предметам гуманитарного цикла в школе уделяется мало внимания. Инспектор клеймит беспорядок в школе, отсутствие идеологического и воспитательного «присмотра» и общий фамильярный тон воспитанников.

Школы-интернаты во многом были похожи на городские математические школы. Все они практиковали отбор способных детей, взаимодействие с учеными-математиками, творческие задачи, индивидуальную работу с учениками. Но были и важные различия. Школы-интернаты были организованы «сверху», постановлением Совета министров. Они привлекали одаренных детей из небольших городов, и во время учебы их ученики были оторваны от семей и друзей. Интернаты выполняли узкую государственную задачу: подготовить студентов для ведущих математических и кибернетических факультетов.

В отличие от интернатов городские матшколы строились «снизу». Дети, которые в них учились, могли привлечь к сотрудничеству своих родителей и знакомых, вокруг школ складывалась сложная социальная сеть.

Матшколы шире, чем интернаты, ставили задачи образования и воспитания, уделяли внимание гуманитарным предметам. Эти школы могли быть (хотя и не всегда были) и более политически оппозиционными, и более элитистскими по духу. С конца 1960-х годов контролирующие органы всё чаще воспринимали некоторые матшколы как собрание «инакомыслящих», «непохожих» детей и учителей.

Альтернативные пионеры

В 1959 году во Фрунзенском районе Ленинграда появилась школа пионерского актива под названием «Коммуна юных фрунзенцев» (КЮФ). В нее входили пионеры из разных школ. Предполагалось, что в Коммуне они будут осваивать передовые практики организации пионерских отрядов. Но, будучи похожей по форме, от обычных пионерских организаций Коммуна кардинально отличалась по сути.

Взрослые и дети в КЮФ обладали одинаковой властью и правом голоса. Любого из них могли решением большинства лишить звания коммунара. Так, дети исключили из Коммуны одного из ее основателей Игоря Иванова. Они узнали, что он воспринимает Коммуну в первую очередь как педагогический эксперимент, и расценили это как неискренность. А ложь, формальное отношение и фальшь считались у коммунаров одними из самых больших грехов.

Коммуной никто не «руководил». Она работала на основе реального самоуправления и демократии. На сборах каждый день выбирали новых дежурных командиров отрядов и дежурного командира Коммуны. Никто не имел права не подчиниться командиру, но все участники сборов были командирами по очереди. Актуальные вопросы решались общим голосованием. Поведение каждого коммунара обсуждали на «откровенных разговорах». В таком обсуждении можно было выступать как «обвинителем», так и «защитником», говорить в лицо взрослым (как и детям) всё, что думаешь. Участник Коммуны вспоминает:

«[Это работало] как великая утопия: сменяемость власти, судебная система».

В Коммуне не важны были успеваемость и поведение в школе. В Доме пионеров учитель мог попросить руководителя кружка не пускать ученика на занятия, пока он не исправит поведение или оценки. В случае Коммуны учителя были лишены этого влияния. Даже летние лагеря коммунары организовывали без участия пионервожатых и учителей. Взрослые в КЮФ были в основном из других профессий:

«Были у нас и инженеры, и психологи, и артисты — друзья коммуны, и для них это был важный коллектив».

Быть пионером фактически было обязательно для школьников 9–14 лет. Быть коммунаром — давало ощущение избранности. Участница коммунарского шествия вспоминает:

«Мне казалось, что [шествие] производило неизгладимое совершенно впечатление, что все хотят идти с нами, но не всем дано, а только некоторым. <…> Что мы особенные, что у нас отношения совершенно особенные — нигде таких больше нет».

Остальная страна понимала: есть лозунги, а есть прозаическая реальность. Коммунары воспринимали коммунистические идеалы буквально и стремились во всем им соответствовать. Они чувствовали себя людьми будущего в настоящем:

«Коммуна — это, по-моему, комок концентрированной настоящей жизни, „кусочек коммунизма“».

Экспериментальные школы

Жесткая дисциплина, огромные объемы сведений для заучивания, а в свободное время — общественные работы и идеологические мероприятия. Хотели бы вы в такую школу? Вот и советские ученики не хотели. В послевоенное время даже в крупных городах школьники постоянно прогуливали занятия и игнорировали домашние задания. В провинции и селах было еще хуже: в школы просто не ходили.

Сразу после войны чиновники и газеты начинают говорить: нужно менять обучение, учитывать потребности учеников. После смерти Сталина Академия педагогических наук смогла активнее экспериментировать. Ее подшефные школы ввели профильные классы, открыли разные отделения: физико-математическое, химико-техническое, биологическое, гуманитарное. А в школе № 91 сотрудники Академии, психологи Даниил Эльконин и Василий Давыдов, начали проводить исследования с младшими школьниками.

Эксперименты в школе № 91 показали: традиционное обучение для младшеклассников неэффективно. Чтобы был толк, дети должны самостоятельно ставить задачи, искать пути решения и анализировать результат.

А для этого учитель не должен давать готовых ответов. Эльконин и Давыдов предложили убрать традиционные отметки, чтобы дети сами задумывались, чего стоит их работа. Домашку они тоже не одобряли: ребенок учится, пробуя и делая выводы, а не сидя за книгами.

Не только Академия педагогических наук экспериментировала с развитием независимого мышления и индивидуальным подходом к ученикам. В конце 1960-х — начале 1970-х, после отмены хрущевской образовательной реформы, были созданы знаменитые спецшколы, которые ставили задачу воспитать не просто креативных, но и внутренне независимых людей. Например, московская школа № 57, в которой открылись матклассы Николая Константинова, а немного позже — биологические классы Галины Соколовой. Высокий уровень обучения привлек в школу детей из образованных семей, школа стала центром интеллигентского сообщества. Вот как описывает атмосферу школы № 57 в конце 1970-х годов ее выпускник:

«Школа была необычной — она была очень открытой в том смысле, что можно было обсуждать именно то, что хотелось обсуждать, включая политику и книги. Там изучали очень творческими и новаторскими методами науку и технологию, но также и другие предметы».

Что с ними стало

Что происходит с выскочками в системе, где все должны придерживаться единой линии партии? Долго ли можно было экспериментировать с независимым мышлением, самоуправлением и демократией в условиях СССР?

Чем более явным был идеологический конфликт с советской действительностью, тем быстрее пытались закрыть проект. Через 12 лет после открытия классов радиомонтажников и программистов уволили директора физматшколы № 2 и всех его замов. Из школы ушли ведущие учителя. С 1971 по 1992 год в школе сменилось пять директоров.

В 1968 году многие математики подписали «письмо девяноста девяти» против принудительного психиатрического лечения математика и диссидента Есенина-Вольпина. Среди протестовавших были Кронрод, Гельфанд, Колмогоров. После этого ЦК решил «улучшить идеологическую работу» в вузах.

В сильнейшие физматуниверситеты перестали принимать евреев и абитуриентов с «плохой анкетой». Выпускников матшкол отсеивали, несмотря на блестящую подготовку, — в МГУ, например, попадали единицы. В 1978 году Колмогорова, Константинова и их коллег отстранили от проведения Всесоюзной математической олимпиады.

Коммунарское движение начали «придавливать» через шесть лет после основания Коммуны. К середине 1970-х оно уже было под негласным запретом. Коммунары были очень неудобными:

«[Мы] и в школе конфликтовали, и с учителями, поскольку научились говорить свободно со взрослыми. Можно было встать и заявить, что вы говорите неправду, вы говорите не так. <…> Учителя врут направо и налево и ведут себя часто очень непорядочно по отношению к детям. А ты, никогда не задумываясь, сразу мог влепить директору такое при всех!»

Василий Давыдов, руководитель экспериментов в школе № 91, открыто критиковал официальные педагогические догмы. Последней каплей для партийного руководства стала его очередная книга в 1981 году. Со следующего года эксперименты в школе № 91 запретили. Давыдова исключили из партии и сняли с высокой должности в Академии педагогических наук.

Но история проектов на этом не закончилась. После разгрома Второй школы часть учителей продолжала работать по прежним методикам и сохранять уникальную учебную среду. В 1992 году школу возглавил ее выпускник. Пришли новые талантливые учителя, открылись новые направления. В 2001 году основатель школы Владимир Овчинников снова занял пост директора.

Математики, отстраненные от «государственных» олимпиад, организовали новые негосударственные — Турнир Ломоносова, Турнир городов. Для евреев, которых по национальному признаку срезали при приеме в МГУ, ряд преподавателей университета создали неформальные курсы вузовской математики — так называемый народный университет.

Коммуна юных фрунзенцев распалась в начале 1970-х, но коммунарское движение распространилось по всей стране. Оно охватило десятки тысяч людей. «Клубы юных коммунаров» создавались при школах, дворцах пионеров, редакциях молодежных газет. Изгнанный из КЮФ Иванов создал коммуну для студентов и преподавателей в Педагогическом институте имени Герцена в Ленинграде.

После запрета экспериментов в школе № 91 учителя продолжали работать подпольно. Вскоре в стране сменился политический курс, началась перестройка. Василий Давыдов был восстановлен в партии и вновь назначен директором института в Академии педагогических наук.

Используйте стратегии педагогов-экспериментаторов

Вот есть у вас идея, которая не очень вписывается в текущую повестку. Как ее развить и распространить? Как обеспечить «несистемному» проекту долгую жизнь?

Узнайте, как похожие задачи решались в прошлом. Советские школьные проекты не возникли из ниоткуда. Матшколы использовали приемы математических кружков; те, в свою очередь, — находки семинара «Лузитания». Идею лагерных сборов Иванов взял у скаутов. Даниил Эльконин в молодости участвовал в исследованиях, которые были свернуты после постановления о «педологических извращениях». Но по сути теория Эльконина и Давыдова опирается на эти «извращения».

Найдите проблему чиновников, для которой ваша идея станет решением.

В 1940-е, чтобы оправдаться за плохие результаты образования, чиновники обвиняли школы в «слепом применении шаблонных приемов работы». Академия педагогических наук предложила: откроем экспериментальные школы и там отработаем новые приемы. Пролоббировать математические школы «для одаренных детей» было непросто — в СССР плохо звучала идея школ для любой элиты. Зато все поддержали раннюю подготовку программистов: советское руководство надеялось построить централизованную компьютерную систему управления плановой экономикой. Помогла и гонка вооружений с США, для которой нужно было много технарей.

Распространяйте свою идею разными путями. Так будет больше возможностей сохранить и технологии, и кадры, если один из путей прикроют. Основатели матшкол развивали еще и внешкольное математическое образование, и всесоюзные олимпиады. Пока коммунарство было на подъеме, члены КЮФ провели коммунарский сбор во всесоюзном пионерлагере «Орленок». Школьники — участники сбора затем создали коммунарские секции в разных городах. Журналист «Комсомольской правды» открыл при газете «Клуб юных коммунаров» и распиарил методику на всю страну.

***

Матшколы стали гордостью и брендом постсоветского образования. Из девяти русских лауреатов самой престижной награды в области математики — Филдсовской премии — большинство учились в матшколах разных городов СССР. Выпускники этих школ преподают в MIT, Калтехе, Принстоне, Гарварде, причем в некоторых математических департаментах «матшкольников» 8–10%. Из интервью миллиардера Петра Авена:

«Школьные воспоминания у меня не просто хорошие, Вторая школа для меня — главное событие в жизни. Все жизненные ценности я воспринял там, и выбор профессии был осуществлен там же. Ничего похожего в жизни больше не было ни по атмосфере, ни по импульсу — читать, учиться».

В 1990-е система Эльконина — Давыдова стала одной из трех государственных систем начального образования. Современные госстандарты, принятые для всех школ в 2012 году, основаны в том числе на идеях Эльконина и Давыдова.

Модифицированная коммунарская методика продолжает активно использоваться. Популярный в научных детских лагерях «огонек», когда дети и взрослые вечером обсуждают прошедший день, — изобретение коммунаров. Под влиянием коммунарства возникли военно-поисковые отряды и движение ролевиков. Выросшие коммунары организовали семейно-педагогические клубы, известные по методикам раннего развития детей.

«Выпускник» Коммуны рассказывает:

«…среди наших [т. е. коммунаров] очень много людей, которые достигли очень серьезного положения в обществе: доктора наук и академики, начальники и писатели, философы и скульпторы, художники. <…> Помимо творческого потенциала, который проявился, очень многие стали педагогами <…> которые сейчас работают в школах».